Где? Тоже не знаю. За бюро у него было, по меньшей мере, три или четыре тайника, запиравшихся на ключ. И вообще, какое мне до этого дело?
— Госпожа Гобер, скажите мне,— начал коварно Перно,— вы об этих подробностях никому не сообщали?
Уборщица залилась румянцем.
— Я уже сказала вам, что хозяин мне доверял,— ответила она со злостью.— И, как вы могли бы догадаться, только потому, что я умею хранить тайны. Может быть, вам будет понятнее, если я скажу, что и не заикнулась об этом даже мужу. Мне бы это и в голову не пришло. Плевать мне, прошу прощения, на то, что в доме были деньги. Ведь они были не мои!
— Вот что говорила на первом допросе Жинетт Гобер,— сказал Риго.— Вы, случайно, ее не знаете?
— Ведь я говорил вам, господин адвокат, что я никогда не был в доме.
— Но ведь вы знаете этот район, улицу дес Розес... А Жинетт Гобер живет именно там. Прошу понять меня. В ваших собственных интересах я стараюсь вжиться в роль следователя, который будет вас допрашивать. Пробую задавать вместо него вопросы Вы знаете район. Что вы делали на улице дес Розес?
— Этого я не могу вам сказать, господин адвокат.
— Слиман, нельзя это скрывать во время следствия,— вздохнул Риго,— в противном случае считайте, что вы уже осуждены.
— Того бедного, почтенного старика убили, чтобы украсть миллион,— задумчиво сказал Слиман.
Риго присматривался к нему, как к актеру, который подает ключевую реплику. Для следователя эта реплика прозвучит весьма цинично.
— Это не подлежит ни малейшему сомнению,— ответил он сухо, беря из папки следующий документ.— Взглянем на показания Джеймса Монгарнье.
Глава четвертая
Жинетт Гобер ушла из дома одновременно с уголовной бригадой, закончившей свою работу, на улице стояла группка любопытных. Весть, которую раструбила госпожа Миньон, быстро обежала весь Медон. Несколько человек вполголоса что-то обсуждали под наблюдением двух полицейских. Среди зевак было три или четыре пенсионера, столько же служащих соседних учреждений, две домохозяйки с сумками для покупок, сантехник и мальчик от мясника с велосипедом.
Спустя несколько минут после ухода уборщицы толпа расступилась, чтобы пропустить «Мерседес» горчичного цвета, который бесцеремонно въехал в открытые ворота и остановился у дома. Из машины выскочил молодой высокий мужчина. Выглядел он весьма взволнованным.
— Я приехал как смог быстро,— пояснил он приветствовавшему его Перно.— Я Джеймс Монгарнье. Я отдыхал у себя в загородном доме в департаменте Эр, когда мне сообщили по телефону. Это... это ужасно. Где они? Могу я их увидеть?
— Я отлично понимаю ваше горе, господин Монгарнье,— сочувственно сказал Перно,— но, к сожалению, вы не можете их увидеть. По крайней мере сейчас. Тела перевезены в морг. И я думаю, что так будет лучше...
— Бедный дядя,— прошептал Монгарнье, опускаясь на стул, на котором еще недавно сидела Жинетт Гобер.— Я... я не могу этому поверить. Умереть таким ужасным образом...
Он достал из внутреннего кармана пиджака роскошный портсигар, убедился, что тот пуст, полез в другой карман, вытащил пачку «Кэмелл», открыл ее и протянул комиссару. Концы указательного и большого пальцев Монгарнье были желты от никотина.
— Мне очень жаль,— сказал Перно и, щелкнув зажигалкой, дал Монгарнье прикурить,— но вы должны понять, что для пользы дела следствие нужно вести быстро. Признаюсь, здесь я немного рассчитываю на вашу помощь.
— Сомневаюсь, комиссар, что смогу вам что-то посоветовать, но моя помощь вам обеспечена. Я не успокоюсь, пока убийца не будет наказан.
— Я очень вам благодарен. Поэтому к делу. Ваше имя Джеймс Монгарнье. Родились в 1936 году в Турсуани в департаменте Норд.
— Правильно. Там же, где и остальные мои родственники.
— Вы женаты, детей у вас нет. Живете в Париже и имеете резиденцию в Пас-сюр-Эр.
— И это правильно. Точнее в Кошерели, по дороге из Пасси в Лувьер. Мы ездим туда очень часто, тем более, что у меня там лучше условия для работы. В этом году, как обычно, мы поехали туда провести Рождество и встретить Новый год. А так как я хотел закончить книгу, то решил остаться там до конца недели. Мы должны были возвратиться в пятницу, послезавтра, тогда же я хотел побывать У дяди.
— Говорят, что вы были к нему очень привязаны?
— У меня больше не было никого из родных. Мы отлично понимали друг друга. Наконец я его единственный наследник. Я тот, кому преступление принесло пользу,— добавил он с горькой усмешкой.— Но, уверяю вас, совсем не чувствую себя счастливым по
этому поводу.
Видно было, что Монгарнье глубоко и искренне взволнован. Из-за худого лица он выглядел старше своих тридцати четырех лет. Перно осторожно продвигался вперед.
— Понимаю... Но вашему дяде было уже семьдесят восемь лет. Следовало ожидать, что вы его потеряете в довольно близком будущем. Кроме того, он недавно перенес инфаркт...
— Согласен,— ответил Монгарнье довольно порывисто,— но таким образом! Ну а бедняжка Констанция, которая так о нем заботилась? Мы с женой решили взять ее к себе, если бы она осталась
одна...
— Понимаю вашу боль, господин Монгарнье. Вы ведь приехали один из... из Кошерели?
— Да. Моя жена, которую я осторожно подготовил к этой страшной вести, не вынесла бы такого ужаса. Я вернусь за ней завтра или послезавтра.
— Вы по специальности критик-искусствовед?
— Да, я сотрудничаю со многими литературными газетами. Но скажу вам, человек этим не проживет. К счастью, у меня есть небольшой дом, а жена родом из богатой шведской семьи. Поэтому я могу посвятить себя этой профессии... как любитель. Именно это и сблизило меня с дядей.
— Кажется, вы были как бы его советником?
— Да. В области филателии он не имел себе равных, но в живописи у него отсутствовал нюх. Он не умел делать ставки на будущее, если вы понимаете, что я хочу этим сказать. Благодаря мне в течение пяти лет он сделал несколько великолепных операций.
— Господин Монгарнье, Жинетт Гобер — уборщица вашего дяди — обошла вместе с нами весь дом и уверяет, что ничего не пропало из коллекции произведений искусства. Я хотел бы, чтобы вы сами в этом убедились.
— Это очень легко. Сейчас я вам покажу этот маленький музей. Осмотр начался с холла, и тут Перно услышал свою первую настоящую лекцию о живописи.
— Видите ли, господин комиссар, коллекция картин — это не то, что библиотека. Вы не можете иметь все. У дяди был хороший вкус, но это был вкус к классике. Понятно, даже огромного капитала не хватит на настоящие ценные полотна старых мастеров. Вы можете достать только великолепные копии либо полотна мастеров XVII—XVIII столетий, считавшиеся тогда мазней и заслужившие признание спустя двести или триста лет. Современная живопись гораздо доступнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Госпожа Гобер, скажите мне,— начал коварно Перно,— вы об этих подробностях никому не сообщали?
Уборщица залилась румянцем.
— Я уже сказала вам, что хозяин мне доверял,— ответила она со злостью.— И, как вы могли бы догадаться, только потому, что я умею хранить тайны. Может быть, вам будет понятнее, если я скажу, что и не заикнулась об этом даже мужу. Мне бы это и в голову не пришло. Плевать мне, прошу прощения, на то, что в доме были деньги. Ведь они были не мои!
— Вот что говорила на первом допросе Жинетт Гобер,— сказал Риго.— Вы, случайно, ее не знаете?
— Ведь я говорил вам, господин адвокат, что я никогда не был в доме.
— Но ведь вы знаете этот район, улицу дес Розес... А Жинетт Гобер живет именно там. Прошу понять меня. В ваших собственных интересах я стараюсь вжиться в роль следователя, который будет вас допрашивать. Пробую задавать вместо него вопросы Вы знаете район. Что вы делали на улице дес Розес?
— Этого я не могу вам сказать, господин адвокат.
— Слиман, нельзя это скрывать во время следствия,— вздохнул Риго,— в противном случае считайте, что вы уже осуждены.
— Того бедного, почтенного старика убили, чтобы украсть миллион,— задумчиво сказал Слиман.
Риго присматривался к нему, как к актеру, который подает ключевую реплику. Для следователя эта реплика прозвучит весьма цинично.
— Это не подлежит ни малейшему сомнению,— ответил он сухо, беря из папки следующий документ.— Взглянем на показания Джеймса Монгарнье.
Глава четвертая
Жинетт Гобер ушла из дома одновременно с уголовной бригадой, закончившей свою работу, на улице стояла группка любопытных. Весть, которую раструбила госпожа Миньон, быстро обежала весь Медон. Несколько человек вполголоса что-то обсуждали под наблюдением двух полицейских. Среди зевак было три или четыре пенсионера, столько же служащих соседних учреждений, две домохозяйки с сумками для покупок, сантехник и мальчик от мясника с велосипедом.
Спустя несколько минут после ухода уборщицы толпа расступилась, чтобы пропустить «Мерседес» горчичного цвета, который бесцеремонно въехал в открытые ворота и остановился у дома. Из машины выскочил молодой высокий мужчина. Выглядел он весьма взволнованным.
— Я приехал как смог быстро,— пояснил он приветствовавшему его Перно.— Я Джеймс Монгарнье. Я отдыхал у себя в загородном доме в департаменте Эр, когда мне сообщили по телефону. Это... это ужасно. Где они? Могу я их увидеть?
— Я отлично понимаю ваше горе, господин Монгарнье,— сочувственно сказал Перно,— но, к сожалению, вы не можете их увидеть. По крайней мере сейчас. Тела перевезены в морг. И я думаю, что так будет лучше...
— Бедный дядя,— прошептал Монгарнье, опускаясь на стул, на котором еще недавно сидела Жинетт Гобер.— Я... я не могу этому поверить. Умереть таким ужасным образом...
Он достал из внутреннего кармана пиджака роскошный портсигар, убедился, что тот пуст, полез в другой карман, вытащил пачку «Кэмелл», открыл ее и протянул комиссару. Концы указательного и большого пальцев Монгарнье были желты от никотина.
— Мне очень жаль,— сказал Перно и, щелкнув зажигалкой, дал Монгарнье прикурить,— но вы должны понять, что для пользы дела следствие нужно вести быстро. Признаюсь, здесь я немного рассчитываю на вашу помощь.
— Сомневаюсь, комиссар, что смогу вам что-то посоветовать, но моя помощь вам обеспечена. Я не успокоюсь, пока убийца не будет наказан.
— Я очень вам благодарен. Поэтому к делу. Ваше имя Джеймс Монгарнье. Родились в 1936 году в Турсуани в департаменте Норд.
— Правильно. Там же, где и остальные мои родственники.
— Вы женаты, детей у вас нет. Живете в Париже и имеете резиденцию в Пас-сюр-Эр.
— И это правильно. Точнее в Кошерели, по дороге из Пасси в Лувьер. Мы ездим туда очень часто, тем более, что у меня там лучше условия для работы. В этом году, как обычно, мы поехали туда провести Рождество и встретить Новый год. А так как я хотел закончить книгу, то решил остаться там до конца недели. Мы должны были возвратиться в пятницу, послезавтра, тогда же я хотел побывать У дяди.
— Говорят, что вы были к нему очень привязаны?
— У меня больше не было никого из родных. Мы отлично понимали друг друга. Наконец я его единственный наследник. Я тот, кому преступление принесло пользу,— добавил он с горькой усмешкой.— Но, уверяю вас, совсем не чувствую себя счастливым по
этому поводу.
Видно было, что Монгарнье глубоко и искренне взволнован. Из-за худого лица он выглядел старше своих тридцати четырех лет. Перно осторожно продвигался вперед.
— Понимаю... Но вашему дяде было уже семьдесят восемь лет. Следовало ожидать, что вы его потеряете в довольно близком будущем. Кроме того, он недавно перенес инфаркт...
— Согласен,— ответил Монгарнье довольно порывисто,— но таким образом! Ну а бедняжка Констанция, которая так о нем заботилась? Мы с женой решили взять ее к себе, если бы она осталась
одна...
— Понимаю вашу боль, господин Монгарнье. Вы ведь приехали один из... из Кошерели?
— Да. Моя жена, которую я осторожно подготовил к этой страшной вести, не вынесла бы такого ужаса. Я вернусь за ней завтра или послезавтра.
— Вы по специальности критик-искусствовед?
— Да, я сотрудничаю со многими литературными газетами. Но скажу вам, человек этим не проживет. К счастью, у меня есть небольшой дом, а жена родом из богатой шведской семьи. Поэтому я могу посвятить себя этой профессии... как любитель. Именно это и сблизило меня с дядей.
— Кажется, вы были как бы его советником?
— Да. В области филателии он не имел себе равных, но в живописи у него отсутствовал нюх. Он не умел делать ставки на будущее, если вы понимаете, что я хочу этим сказать. Благодаря мне в течение пяти лет он сделал несколько великолепных операций.
— Господин Монгарнье, Жинетт Гобер — уборщица вашего дяди — обошла вместе с нами весь дом и уверяет, что ничего не пропало из коллекции произведений искусства. Я хотел бы, чтобы вы сами в этом убедились.
— Это очень легко. Сейчас я вам покажу этот маленький музей. Осмотр начался с холла, и тут Перно услышал свою первую настоящую лекцию о живописи.
— Видите ли, господин комиссар, коллекция картин — это не то, что библиотека. Вы не можете иметь все. У дяди был хороший вкус, но это был вкус к классике. Понятно, даже огромного капитала не хватит на настоящие ценные полотна старых мастеров. Вы можете достать только великолепные копии либо полотна мастеров XVII—XVIII столетий, считавшиеся тогда мазней и заслужившие признание спустя двести или триста лет. Современная живопись гораздо доступнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35