Он слегка поклонился ей.
— Спасибо за дружеский совет. Надеюсь, он поможет Вадиму Григорьевичу...
— Я имела в виду вас, Сергей Антонович,— перебила Вера Михайловна.— Многие в институте уверены что вы тоже еще в младенческом возрасте. Даже зубы не прорезались: на несправедливость не огрызаетесь, кусаться совсем не умеете.
— Зато кожа у меня дубленая,— поежился Друзь.
— Это не оружие, а средство обороны. Вам наступать пора.— Вера Михайловна ободряюще глянула на него.— Поэтому ни пуха ни пера вам, Сергей Антонович! А я сейчас отправлюсь к черту, так как у вас не хватит смелости отправить меня к нему.
И Вадик с удивлением увидел, что этот сухарь Друзь умеет целовать женщинам руки. И как почтительно он это делает!..
Друзь подошел к дверям.
— А теперь, Вадик, позвольте мне пройти. Заговорились мы с вами, а пора и мне взглянуть на Василя
Максимовича: глубоко ли вы ранили его своей... скажем, неосторожностью?
Он взял Вадика под руку и вывел из операционной.
На площадке лестницы они остановились.
— Попрощаемся тут,— сказал Друзь.—А о Вере Михайловне не смейте думать плохо. Придется вам вместе с ней оперировать — почувствуете, что за вас она переживает глубже, чем вы сами. Зато и не простит вам ни малейшего промаха. Она и Федору Ипполитовичу такие пилюли преподносила...— Друзь стал серьезным.— Несколько слов о завтрашнем. Нет, уже о сегодняшнем. Сейчас марш домой. Сюда придите к двенадцати. Чем больше я думаю, тем яснее становится: Черемашко необходимо оперировать, и как можно скорее. Иного способа поставить диагноз и начать лечение я не вижу
— А наши руководители?
Друзь ответил не задумываясь:
— Разве им не интересно посмотреть, что у Черемашко? Вот увидите, на операцию соберется весь институт: очень уж интересный случай! В животе у Василя Максимовича, по-видимому, не одна, а несколько загадок... Ну, а после операции мы трое — вы, Александр Семенович и я — должны сделать все возможное и невозможное, чтобы спасти Черемашко жизнь. Только этим мы сможем доказать, что мы уже не в пеленках.
Голос Друзя стал глухим от напряжения. Сам того не замечая, он с такой силой надавил на плечо Вадика, что тот изогнулся и поспешил согласиться:
— Непременно попробуем...
И не осмелился повторить вопрос о том, на что не ответила ему Женя: зачем Друзь положил Черемашко к себе?
— Не попробуем,— поправил Друзь,— а спасем во что бы то ни стало. Пожалуйста, зарубите это себе на носу... Что он безнадежный, это видно всем и каждому. А вы немедленно выбросьте эту глупость из головы.
Вадик не узнавал Сергея Антоновича. Друзь выпрямился и стал на полголовы выше своего долговязого субординатора. И никогда голос его не был таким решительным.
Неужели прав Танцюра? Неужели Друзь до отказа закрученная пружина?
Друзь отпустил руку Вадика и легко, не опираясь на палку, одолел целый марш лестницы.
— До свиданья! — крикнул он не оглядываясь.— Не опоздайте на операцию. А до тех пор даже во сне думайте об одном: Василь Максимович Черемашко лежит у нас не для того, чтобы умереть!
И побежал наверх, переступая через две ступеньки.
Неужели пружина начала раскручиваться?
Ковалишин бросился вдогонку. Ничего не пропустить, быть свидетелем того, как начнет выбираться его патрон из своих пеленок и сумеет ли выбраться,— это будет страшно интересно!
Вадик догнал Друзя в мужском отделении.
Лицо Друзя снова стало замкнутым. Субординатору он сухо напомнил:
— Я же сказал: вы свободны.
— Я подумал,— скромно ответил он,—если вы при мне скажете Черемашко, что я последний дурак, то это будет куда убедительнее...
Дежурный врач нехотя пожал плечами. Но не сказал ни «да», ни «нет».
Черемашко лежал, запрокинув голову, сложив руки на груди, как покойник. Неподвижный взгляд был устремлен в потолок. На вошедших он не глянул.
Неужели ему так худо?
И все же Друзю во что бы то ни стало надо вторично завоевать доверие Василя Максимовича...
Женя заметила Друзя, лишь когда тот подошел к койке. Он удержал ее за плечо, чтобы она не вскочила.
— Пить просил?
-— Ни разу.
— А вы предлагали?
_ Едва слышно, не отрывая глаз от потолка, Черемашко прошептал:
— Я же говорил... не принимает мое тело воды... возвращает обратно... Зачем же пить?..
Друзь никогда не считал себя сообразительным. Но в этот раз он сразу подхватил оброненную Черемашко ниточку — авось поможет овладеть клубочком.
— Ого, какая сила воли! — с плохо разыгранным удивлением сказал он.— Не всякий способен вытерпеть такую жажду. А вы... Тому, кто на тот свет собрался, ничего, даже воды, не надо,— так рассуждаете?
Василь Максимович и бровью не повел.
— В операционной есть синтетическая плазма,— обратился Друзь к Жене.— Попросите у Веры Михайловны кубиков семьсот. Этим можно напоить любого привередника. Жидкость введем непосредственно в вену. Не задерживайтесь только, пожалуйста.
Друзь не повышал голоса, но каждое слово произносил так, чтобы дошло до Василя Максимовича: не отдадут его здесь на съедение ни боли, ни жажде.
Когда Женя вышла, Вадик как бы вспомнил:
— У товарища Черемашко очень серьезная просьба к вам, Сергей Антонович.
Черемашко наморщил лоб. Его отсутствующий взгляд оторвался от потолка, безразлично задержался на Вадике и перескочил на Друзя:
— Это вы, доктор?.. А мне показалось, будто это ваш молодой помощник... очень симпатичный парень... старательный... Здорово командует сестрицей... До чего же красивая... Где вы таких берете?
Это хорошо, что не погасли у Черемашко ни интерес к окружающему, ни охота к шуткам.
Друзь опустился на Женин стул и сам попытался пошутить:
— Очень интересная тема для размышлений. Сколько уже существует человечество, сколько еще будет существовать, а наш брат всегда оглянется на красавицу. Даже тот, кому за пятьдесят. Даже тот, кому кажется, что пришел его смертный час.
Черемашко попробовал улыбнуться.
— Не думайте, доктор, что смертный час страшен... Боится тот, .кто ничего не успел... или кого ни на что не хватило. А если ты за свою пол сотню сделал больше, чем кое-кто за восемьдесят... если жизнь свою прожил... так сказать... дважды...
— Короче говоря,— усмехнулся Друзь,— и лечить вас не нужно: в третий раз вам жить не с руки...
Василь Максимович подмигнул ему.
— Такой я, по-вашему, дурень?.. Как бы не так! — Он поискал взглядом Вадика.— Но просьба у меня скромнее... И предупреждаю: пока не добьюсь согласия, не отпущу вас.
— Это мне больше нравится,— кивнул Друзь.
Василь Максимович лег так, чтобы удобнее было наблюдать за врачом.
— Думал одно попросить у вас,— начал он,— а надо и о другом договориться. Не смейтесь только.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
— Спасибо за дружеский совет. Надеюсь, он поможет Вадиму Григорьевичу...
— Я имела в виду вас, Сергей Антонович,— перебила Вера Михайловна.— Многие в институте уверены что вы тоже еще в младенческом возрасте. Даже зубы не прорезались: на несправедливость не огрызаетесь, кусаться совсем не умеете.
— Зато кожа у меня дубленая,— поежился Друзь.
— Это не оружие, а средство обороны. Вам наступать пора.— Вера Михайловна ободряюще глянула на него.— Поэтому ни пуха ни пера вам, Сергей Антонович! А я сейчас отправлюсь к черту, так как у вас не хватит смелости отправить меня к нему.
И Вадик с удивлением увидел, что этот сухарь Друзь умеет целовать женщинам руки. И как почтительно он это делает!..
Друзь подошел к дверям.
— А теперь, Вадик, позвольте мне пройти. Заговорились мы с вами, а пора и мне взглянуть на Василя
Максимовича: глубоко ли вы ранили его своей... скажем, неосторожностью?
Он взял Вадика под руку и вывел из операционной.
На площадке лестницы они остановились.
— Попрощаемся тут,— сказал Друзь.—А о Вере Михайловне не смейте думать плохо. Придется вам вместе с ней оперировать — почувствуете, что за вас она переживает глубже, чем вы сами. Зато и не простит вам ни малейшего промаха. Она и Федору Ипполитовичу такие пилюли преподносила...— Друзь стал серьезным.— Несколько слов о завтрашнем. Нет, уже о сегодняшнем. Сейчас марш домой. Сюда придите к двенадцати. Чем больше я думаю, тем яснее становится: Черемашко необходимо оперировать, и как можно скорее. Иного способа поставить диагноз и начать лечение я не вижу
— А наши руководители?
Друзь ответил не задумываясь:
— Разве им не интересно посмотреть, что у Черемашко? Вот увидите, на операцию соберется весь институт: очень уж интересный случай! В животе у Василя Максимовича, по-видимому, не одна, а несколько загадок... Ну, а после операции мы трое — вы, Александр Семенович и я — должны сделать все возможное и невозможное, чтобы спасти Черемашко жизнь. Только этим мы сможем доказать, что мы уже не в пеленках.
Голос Друзя стал глухим от напряжения. Сам того не замечая, он с такой силой надавил на плечо Вадика, что тот изогнулся и поспешил согласиться:
— Непременно попробуем...
И не осмелился повторить вопрос о том, на что не ответила ему Женя: зачем Друзь положил Черемашко к себе?
— Не попробуем,— поправил Друзь,— а спасем во что бы то ни стало. Пожалуйста, зарубите это себе на носу... Что он безнадежный, это видно всем и каждому. А вы немедленно выбросьте эту глупость из головы.
Вадик не узнавал Сергея Антоновича. Друзь выпрямился и стал на полголовы выше своего долговязого субординатора. И никогда голос его не был таким решительным.
Неужели прав Танцюра? Неужели Друзь до отказа закрученная пружина?
Друзь отпустил руку Вадика и легко, не опираясь на палку, одолел целый марш лестницы.
— До свиданья! — крикнул он не оглядываясь.— Не опоздайте на операцию. А до тех пор даже во сне думайте об одном: Василь Максимович Черемашко лежит у нас не для того, чтобы умереть!
И побежал наверх, переступая через две ступеньки.
Неужели пружина начала раскручиваться?
Ковалишин бросился вдогонку. Ничего не пропустить, быть свидетелем того, как начнет выбираться его патрон из своих пеленок и сумеет ли выбраться,— это будет страшно интересно!
Вадик догнал Друзя в мужском отделении.
Лицо Друзя снова стало замкнутым. Субординатору он сухо напомнил:
— Я же сказал: вы свободны.
— Я подумал,— скромно ответил он,—если вы при мне скажете Черемашко, что я последний дурак, то это будет куда убедительнее...
Дежурный врач нехотя пожал плечами. Но не сказал ни «да», ни «нет».
Черемашко лежал, запрокинув голову, сложив руки на груди, как покойник. Неподвижный взгляд был устремлен в потолок. На вошедших он не глянул.
Неужели ему так худо?
И все же Друзю во что бы то ни стало надо вторично завоевать доверие Василя Максимовича...
Женя заметила Друзя, лишь когда тот подошел к койке. Он удержал ее за плечо, чтобы она не вскочила.
— Пить просил?
-— Ни разу.
— А вы предлагали?
_ Едва слышно, не отрывая глаз от потолка, Черемашко прошептал:
— Я же говорил... не принимает мое тело воды... возвращает обратно... Зачем же пить?..
Друзь никогда не считал себя сообразительным. Но в этот раз он сразу подхватил оброненную Черемашко ниточку — авось поможет овладеть клубочком.
— Ого, какая сила воли! — с плохо разыгранным удивлением сказал он.— Не всякий способен вытерпеть такую жажду. А вы... Тому, кто на тот свет собрался, ничего, даже воды, не надо,— так рассуждаете?
Василь Максимович и бровью не повел.
— В операционной есть синтетическая плазма,— обратился Друзь к Жене.— Попросите у Веры Михайловны кубиков семьсот. Этим можно напоить любого привередника. Жидкость введем непосредственно в вену. Не задерживайтесь только, пожалуйста.
Друзь не повышал голоса, но каждое слово произносил так, чтобы дошло до Василя Максимовича: не отдадут его здесь на съедение ни боли, ни жажде.
Когда Женя вышла, Вадик как бы вспомнил:
— У товарища Черемашко очень серьезная просьба к вам, Сергей Антонович.
Черемашко наморщил лоб. Его отсутствующий взгляд оторвался от потолка, безразлично задержался на Вадике и перескочил на Друзя:
— Это вы, доктор?.. А мне показалось, будто это ваш молодой помощник... очень симпатичный парень... старательный... Здорово командует сестрицей... До чего же красивая... Где вы таких берете?
Это хорошо, что не погасли у Черемашко ни интерес к окружающему, ни охота к шуткам.
Друзь опустился на Женин стул и сам попытался пошутить:
— Очень интересная тема для размышлений. Сколько уже существует человечество, сколько еще будет существовать, а наш брат всегда оглянется на красавицу. Даже тот, кому за пятьдесят. Даже тот, кому кажется, что пришел его смертный час.
Черемашко попробовал улыбнуться.
— Не думайте, доктор, что смертный час страшен... Боится тот, .кто ничего не успел... или кого ни на что не хватило. А если ты за свою пол сотню сделал больше, чем кое-кто за восемьдесят... если жизнь свою прожил... так сказать... дважды...
— Короче говоря,— усмехнулся Друзь,— и лечить вас не нужно: в третий раз вам жить не с руки...
Василь Максимович подмигнул ему.
— Такой я, по-вашему, дурень?.. Как бы не так! — Он поискал взглядом Вадика.— Но просьба у меня скромнее... И предупреждаю: пока не добьюсь согласия, не отпущу вас.
— Это мне больше нравится,— кивнул Друзь.
Василь Максимович лег так, чтобы удобнее было наблюдать за врачом.
— Думал одно попросить у вас,— начал он,— а надо и о другом договориться. Не смейтесь только.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41