А в последнее время сама стала подтверждать: совершенно верно, очень изменился к худшему профессор Шостенко. При этом она пристально следит, как реагирует на подобные новости тот, кого ее отец сделал врачом, ввел в науку... кому вернул жизнь.
Сначала Друзь умолял Татьяну Федоровну забыть о его святотатстве. Теперь он отмалчивается. Все равно не будет прощения тому, кто предал своего учителя и спасителя.
Такой у нее характер.
Прежде чем непочтительно рассуждать с Татьяной Федоровной о ее отце, Друзю не мешало бы вспомнить о самом большом, должно быть, в ее жизни несчастье.
Возле Бориса Шляхового (так звали мужа дочери профессора Шостенко) Друзь в студенческие годы и по окончании института чувствовал себя вороной рядом с соколом. Длинный и косноязычный инвалид и тугодум, с одной стороны, и красавец, способный инженер, уверенный в себе спортсмен, интересный собеседник, одним словом, душа общества — с другой. Разве можно таких сравнивать?
Замуж Татьяна Федоровна вышла еще на четвертом курсе. В своего Бориса она была влюблена без памяти.
До ее замужества Друзь виделся с дочерью своего учителя не часто. Ничего не изменилось и после свадьбы. Между ними установился тот непринужденный тон, который бывает между не очень близкими старыми знакомыми. Случайно встретившись на улице, они останавливались,—даже у неразговорчивого хирурга находилось несколько комплиментов для растущей журналистки.
В позапрошлом году, в какой-то из дней бабьего лета, Друзь и Татьяна Федоровна встретились недалеко от ее дома. Немного постояли, поговорили о погоде, добродушно пошутили друг над другом. В этот момент к ним подошел Шляховой—он возвращался домой. Шляховой пригласил Друзя пообедать с ними, тот смущенно отказался. Прощаясь, Татьяна Федоровна, мягко улыбнувшись, сказала:
— Мы так редко видимся...
Несколько секунд Друзь смотрел вслед супружеской царе. Шляховой взял жену под руку, Татьяна Федоровна привычно оперлась на него,— они сразу забыли о том, с кем только что попрощались.
Ген. ли на земле пара счастливее?» — грустно подумал Друзь.
И, увидев сие неуклюжее отражение в витрине, невольно сгорбился.
Прошло около двух недель. И вдруг Друзь среди объявлений в газете прочел: «Шостенко Татьяна Федоров- па... возбуждает дело о разводе с Шляховым Борисом Викторовичем...» Сколько он простоял на институтских ступеньках с газетой в руках, то поднося ее к глазам, то опускай? Несколько дней он почему-то бия/и я попадаться на глаза Федору Ипполитовичу.
Снопа Друзь увидел Татьяну Федоровну вскоре после того, как областной суд вынес решение по этому делу. И остолбенел. Был уверен, что чувствует она себя так, будто солнце погасло на небе. А она цвела, была такой же, какой Друзь ее знал всегда.
Посмотрев на него, Татьяна Федоровна весело рассмеялась. И что было самым удивительным — смеялись и ее глаза.
— Удивлены? — Она крепко, по-мужски, пожала ему руку.— Я тоже не думала, что со мной это может случиться. Но состояние у меня сейчас такое, словно я шесть лет крепко спала, а теперь проснулась и увидела, что наяву жить лучше, чем в самом сладком сне.
Больше о своем замужестве она не вспоминала
В телефонной трубке все еще слышались короткие гудки. Друзь положил ее на рычаг, оглянулся — на часах было уже четверть восьмого.
Черт знает, сколько времени потеряно. И зачем Друзю эти воспоминания, это копание в прошлом?
Но незачем и волноваться. Через несколько минут все успокоится, как успокаивается сплошь затянутый ряской пруд, когда в него бултыхнется камень,
В дверь постучали. В лабораторию вошла тетя Тося, санитарка из мужского отделения, протянула Друзю газету.
Это вам от дежурной сестры. А что поручение выполнено не сразу, так Женя просит ее извинить.
Друзь машинально взял газету. И лишь после того, как санитарка закрыла за собой дверь, поблагодарил:
— Спасибо...
Что это за поручение? Неужели Татьяна Федоровна позвонила и дежурной медсестре, попросив ее разыскать для Друзя статью о друге ее отца? На нее это не похоже... Да и зачем ему знать о каком-то Струмилло?
Как-то незаметно газета очутилась на столе, руки машинально разгладили ее. Взгляд пробежал по третьей странице, наткнулся на заголовок: «Главный режиссер умывает руки».
Сначала автор торжественно напомнил, что Юлиан Матвеевич Струмилло среди современных украинских актеров один из талантливейших («Он унаследовал и развил лучшие традиции наших корифеев»), что он выдающийся режиссер («Он давно причислен к тому славному созвездию, где неугасимо светятся имена Станиславского и Немировича-Данченко»). Исключительное дарование Юлиана Матвеевича было замечено и высоко оценено еще в годы гражданской войны, когда Струмилло начинал свой артистический путь на сцене одного из фронтовых театров. Но настоящая слава пришла к молодому актеру в Театре имени Коцюбинского, куда Струмилло был принят в начале двадцатых годов.
Этот талантливый коллектив долгое время не мог выпутаться из всякого рода «новаторских» выкрутасов. И только после того, как в начале тридцатых годов Струмилло стал его художественным руководителем, Театр Коцюбинского за короткое время превратился в один из лучших сценических коллективов республики.
Около двадцати лет Юлиан Матвеевич, сей выдающийся мастер сцены, был кормчим этого всем известного театра. То были годы упорных поисков новых путей в сценическом искусстве, последовательного утверждения в театре героики наших великих будней, годы быстрого роста и знаменательных творческих успехов. На коцюбинцев стала равняться и изучать их творчество театральная общественность не только Украины. Созданное ими обогатило сокровищницу всего советского театрального искусства.
Пять лет тому назад Струмилло стал режиссером академического театра столицы. (Здесь велеречивость автора статьи достигла апогея.) Как горячо актерский коллектив встретил Юлиана Матвеевича! Как радовались столичные зрители! Все были уверены: с приходом этого одаренного актера, этого вдумчивого режиссера на академической сцене забьет ключом творческая жизнь...
Пальцы Друзя застучали по столу.
Зачем Татьяна Федоровна подсунула ему эту странную статью?
Друзь никогда театралом не был, но о Струмилло он кое-что слышал. И до, и после войны Струмилло был самым популярным актером в городе. Особенно любила его молодежь. Зрители и газеты возвеличивали его на все лады. Каждая премьера с его участием была настоящим праздником. Девушки толпились у рампы и хлопали ему, как оперному тенору. А на следующий день на газетных страницах гремели дифирамбы непревзойденному режиссеру и блестящему исполнителю главной роли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Сначала Друзь умолял Татьяну Федоровну забыть о его святотатстве. Теперь он отмалчивается. Все равно не будет прощения тому, кто предал своего учителя и спасителя.
Такой у нее характер.
Прежде чем непочтительно рассуждать с Татьяной Федоровной о ее отце, Друзю не мешало бы вспомнить о самом большом, должно быть, в ее жизни несчастье.
Возле Бориса Шляхового (так звали мужа дочери профессора Шостенко) Друзь в студенческие годы и по окончании института чувствовал себя вороной рядом с соколом. Длинный и косноязычный инвалид и тугодум, с одной стороны, и красавец, способный инженер, уверенный в себе спортсмен, интересный собеседник, одним словом, душа общества — с другой. Разве можно таких сравнивать?
Замуж Татьяна Федоровна вышла еще на четвертом курсе. В своего Бориса она была влюблена без памяти.
До ее замужества Друзь виделся с дочерью своего учителя не часто. Ничего не изменилось и после свадьбы. Между ними установился тот непринужденный тон, который бывает между не очень близкими старыми знакомыми. Случайно встретившись на улице, они останавливались,—даже у неразговорчивого хирурга находилось несколько комплиментов для растущей журналистки.
В позапрошлом году, в какой-то из дней бабьего лета, Друзь и Татьяна Федоровна встретились недалеко от ее дома. Немного постояли, поговорили о погоде, добродушно пошутили друг над другом. В этот момент к ним подошел Шляховой—он возвращался домой. Шляховой пригласил Друзя пообедать с ними, тот смущенно отказался. Прощаясь, Татьяна Федоровна, мягко улыбнувшись, сказала:
— Мы так редко видимся...
Несколько секунд Друзь смотрел вслед супружеской царе. Шляховой взял жену под руку, Татьяна Федоровна привычно оперлась на него,— они сразу забыли о том, с кем только что попрощались.
Ген. ли на земле пара счастливее?» — грустно подумал Друзь.
И, увидев сие неуклюжее отражение в витрине, невольно сгорбился.
Прошло около двух недель. И вдруг Друзь среди объявлений в газете прочел: «Шостенко Татьяна Федоров- па... возбуждает дело о разводе с Шляховым Борисом Викторовичем...» Сколько он простоял на институтских ступеньках с газетой в руках, то поднося ее к глазам, то опускай? Несколько дней он почему-то бия/и я попадаться на глаза Федору Ипполитовичу.
Снопа Друзь увидел Татьяну Федоровну вскоре после того, как областной суд вынес решение по этому делу. И остолбенел. Был уверен, что чувствует она себя так, будто солнце погасло на небе. А она цвела, была такой же, какой Друзь ее знал всегда.
Посмотрев на него, Татьяна Федоровна весело рассмеялась. И что было самым удивительным — смеялись и ее глаза.
— Удивлены? — Она крепко, по-мужски, пожала ему руку.— Я тоже не думала, что со мной это может случиться. Но состояние у меня сейчас такое, словно я шесть лет крепко спала, а теперь проснулась и увидела, что наяву жить лучше, чем в самом сладком сне.
Больше о своем замужестве она не вспоминала
В телефонной трубке все еще слышались короткие гудки. Друзь положил ее на рычаг, оглянулся — на часах было уже четверть восьмого.
Черт знает, сколько времени потеряно. И зачем Друзю эти воспоминания, это копание в прошлом?
Но незачем и волноваться. Через несколько минут все успокоится, как успокаивается сплошь затянутый ряской пруд, когда в него бултыхнется камень,
В дверь постучали. В лабораторию вошла тетя Тося, санитарка из мужского отделения, протянула Друзю газету.
Это вам от дежурной сестры. А что поручение выполнено не сразу, так Женя просит ее извинить.
Друзь машинально взял газету. И лишь после того, как санитарка закрыла за собой дверь, поблагодарил:
— Спасибо...
Что это за поручение? Неужели Татьяна Федоровна позвонила и дежурной медсестре, попросив ее разыскать для Друзя статью о друге ее отца? На нее это не похоже... Да и зачем ему знать о каком-то Струмилло?
Как-то незаметно газета очутилась на столе, руки машинально разгладили ее. Взгляд пробежал по третьей странице, наткнулся на заголовок: «Главный режиссер умывает руки».
Сначала автор торжественно напомнил, что Юлиан Матвеевич Струмилло среди современных украинских актеров один из талантливейших («Он унаследовал и развил лучшие традиции наших корифеев»), что он выдающийся режиссер («Он давно причислен к тому славному созвездию, где неугасимо светятся имена Станиславского и Немировича-Данченко»). Исключительное дарование Юлиана Матвеевича было замечено и высоко оценено еще в годы гражданской войны, когда Струмилло начинал свой артистический путь на сцене одного из фронтовых театров. Но настоящая слава пришла к молодому актеру в Театре имени Коцюбинского, куда Струмилло был принят в начале двадцатых годов.
Этот талантливый коллектив долгое время не мог выпутаться из всякого рода «новаторских» выкрутасов. И только после того, как в начале тридцатых годов Струмилло стал его художественным руководителем, Театр Коцюбинского за короткое время превратился в один из лучших сценических коллективов республики.
Около двадцати лет Юлиан Матвеевич, сей выдающийся мастер сцены, был кормчим этого всем известного театра. То были годы упорных поисков новых путей в сценическом искусстве, последовательного утверждения в театре героики наших великих будней, годы быстрого роста и знаменательных творческих успехов. На коцюбинцев стала равняться и изучать их творчество театральная общественность не только Украины. Созданное ими обогатило сокровищницу всего советского театрального искусства.
Пять лет тому назад Струмилло стал режиссером академического театра столицы. (Здесь велеречивость автора статьи достигла апогея.) Как горячо актерский коллектив встретил Юлиана Матвеевича! Как радовались столичные зрители! Все были уверены: с приходом этого одаренного актера, этого вдумчивого режиссера на академической сцене забьет ключом творческая жизнь...
Пальцы Друзя застучали по столу.
Зачем Татьяна Федоровна подсунула ему эту странную статью?
Друзь никогда театралом не был, но о Струмилло он кое-что слышал. И до, и после войны Струмилло был самым популярным актером в городе. Особенно любила его молодежь. Зрители и газеты возвеличивали его на все лады. Каждая премьера с его участием была настоящим праздником. Девушки толпились у рампы и хлопали ему, как оперному тенору. А на следующий день на газетных страницах гремели дифирамбы непревзойденному режиссеру и блестящему исполнителю главной роли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41