– Ах, ты еще не забыл о ней! – лукаво, но вместе с тем горько усмехаясь, сказала Катути. – Не беспокойся: ее комнаты находятся внизу и к тому же она будет предупреждена.
Ани распрощался с вдовой.
Бросив напоследок еще один взгляд на огромный зал, он тяжело вздохнул:
– Как тоскливо у меня на сердце! Как мне хотелось бы, чтобы этот день и ночь уже миновали!
– Ты напоминаешь мне наш разукрашенный праздничный зал, – с усмешкой проговорила Катути. – Сейчас он пуст и выглядит почти зловеще, но сегодня вечером, когда его заполнят гости, все будет выглядеть иначе. Ты рожден быть царем, но ты не царь! Самим собой ты станешь лишь тогда, когда корона и скипетр будут принадлежать тебе.
Ани благодарно улыбнулся ей и ушел. Оставшись одна, Катути пробормотала про себя:
– Бент-Анат сгорит вместе со всеми. У меня нет никакого желания делить с ней власть над ним.
В Пелусий со всех концов Египта стекались мужчины и женщины, чтобы встретить возвращающегося победителя и его войска на границе государства.
Каждая мало-мальски значительная жреческая община выслала своих представителей для встречи Рамсеса; депутация фиванского некрополя состояла из пяти человек во главе с верховным жрецом Амени и вторым пророком Дома Сети стариком Гагабу.
Торжественно шествовали облаченные в белое служители божества прямо к мосту. Этот мост, перекинутый через восточный, пелусийский, рукав Нила, являлся как бы воротами в египетские земли, которые оплодотворялись уже водами священной реки.
Шествие жрецов возглавляла депутация особо чтимого храма Пта в Мемфисе, основанного, как говорят, еще Мина, первым царем, носившим корону Верхнего и Нижнего Египта. Главой этого храма, как мы уже знаем, был назначен старший сын Рамсеса – Хаемусет. Следом шли жрецы не менее почитаемого храма в Гелиополе, а уже за ними – представители фиванского государственного храма и некрополя.
Лишь немногие из этих жреческих депутатов были облачены в скромные белые одежды служителей божества; почти все они носили шкуры пантер, так как это были пророки. У каждого в руке был длинный посох, украшенный розами, лилиями и обвитый зелеными листьями; многие несли отлитые из золота руки, в ладонях которых при приближении фараона должны были загореться благовонные курения.
Среди жрецов храма Амона в Фивах были также знатные женщины, посвятившие себя культу этого бога. Вместе с ними шла и Катути, недавно приобщенная к их числу по особой просьбе везира.
Верховный жрец Амени, глубоко задумавшись, шел рядом с пророком Гагабу.
– Вот видишь, все вышло совсем не так, как мы думали и желали, – тихо проговорил старик, обращаясь к Амени. – Поистине мы подобны гонцам с запечатанными письмами; кто знает их содержание?
– Я лично приветствую Рамсеса от чистого сердца, – сказал Амени. – После всего, что случилось с ним под Кадешем, он возвращается домой уже далеко не таким, каким отправился на войну. Я знаю, что он теперь в долгу перед Амоном! Своего любимого сына он уже поставил служить божеству Мемфиса. Ведь он дал обет воздвигать великолепные храмы и приносить богатые дары богам, а фараон умеет держать свои обещания куда лучше, чем вон тот вечно ухмыляющийся и слабовольный человек на колеснице.
– Меня страшит участь Ани, – сказал Гагабу.
– Не бойся, фараон его не накажет, – сказал верховный жрец. – Ему нечего опасаться, потому что он, как тростинка без сильной и надежной опоры, – всего лишь игрушка ветров.
– Но ведь ты сам ждал от него многого!
– Не от него, а через него, направляемого нами, – тихо, но твердо возразил Амени. – Он сам виноват в том, что я отвернулся от него. Он пренебрег первым же нашим требованием – пощадить поэта Пентаура. Он даже не побоялся нарушить клятву, только бы обмануть нас и уничтожить одно из чудеснейших творений богов – каким был этот поэт – из чувства мелочной злобы к нему. Против коварного и хитрого бессилия сражаться труднее, чем против открытой силы. Стоит ли нам награждать короной человека, вероломно похитившего у нас Пентаура? Одинокому человеку трудно бывает свернуть с одного пути, чтобы избрать другой, лучший, трудно отказаться от наполовину осуществленного плана во имя другого, более достойного, – его будут считать легкомысленным. Но мы ни на кого не оглядываемся и, действуя во имя целого, не придерживаемся тех рамок, в которых держат отдельного человека закон и обычаи. Мы отступаем, почти достигнув цели, мы даем пасть тому, кого поднимали, и поднимаем на недосягаемую высоту того, кого сами же повергли во прах. Одним словом, мы вот уже несколько тысячелетий придерживаемся правила: всякий путь хорош, если он ведет к великой цели – обеспечить жрецам господство в стране. Чудом спасшийся Рамсес дал обет возводить храмы, он станет теперь удовлетворять свою жажду деятельности уже не как воин, а как мирный строитель. Мы будем ему нужны, а тем, кто в нас нуждается, мы можем управлять. Поэтому-то я сейчас с искренней радостью преклоняюсь перед сыном Сети.
Тем временем на мачтах около моста взвились флаги, на другом берегу показалась туча пыли, и послышалось ликующее пение труб.
Вот уже стали видны кони, возившие колесницу фараона во время битвы. Правил ими сам Рамсес, и глаза его засияли, когда египтяне, собравшиеся по ту сторону моста, встретили его восторгом и радостью. Десятки тысяч людей со слезами на глазах двинулись к нему, и целый дождь цветов, едва распустившихся бутонов, зеленых листьев и пальмовых ветвей – дары бесчисленных садов Египта – посыпался к его ногам.
Во главе встречающих шел Ани.
Смиренно упав в пыль перед конями фараона, он облобызал землю и протянул повелителю на шелковой подушке вверенный ему скипетр.
Фараон благосклонно подозвал его к себе, а когда Ани схватил край его одежд, чтобы коснуться их губами, Рамсес нагнулся, поцеловал своего везира в лоб, пригласил его взойти на колесницу и править его конями.
Глаза фараона, исполненного благодарности, были влажны от радостных слез.
Да, он не был обманут!
Как всеми любимый благодетель, а не как карающий властелин, мог он войти в страну, величие и процветание которой составляли смысл его жизни.
Глубоко тронутый, принял он приветствия жрецов и помолился вместе с ними на глазах у народа.
Затем он разрешил провести себя к великолепному дворцу, выстроенному специально для него, весело поднялся по парадной лестнице и приветствовал с ее высоты толпу верноподданных, окруживших его дворец. Отсюда он увидал две тысячи богато убранных цветами быков и столько же домашних антилоп – их должны были принести в жертву богам по случаю его счастливого возвращения. Мимо него провели ручных львов и леопардов, пронесли диковинные деревья с покачивающимися на ветвях пестрыми птицами, прошли жирафы, и пронеслись колесницы, запряженные страусами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146