Подле нее лежала доска с двумя поперечными планками на концах. Между ними был зажат маленький мальчик, причем голова его упиралась в одну из этих поперечин, а ноги – в другую, Хект в совершенстве умела делать карликов! За такую игрушку в облике человека платили большие деньги, и этот хорошенький ребенок, зажатый в орудие пытки, должен был стать ценным товаром.
Едва только колдунья увидела приближающегося Нему, она схватила доску с ребенком и унесла ее в пещеру, приговаривая строгим голосом:
– Чуть пошевельнешься, мальчик, будешь бит. Дай-ка я тебя привяжу.
– Только не привязывай! – взмолился ребенок. – Я буду молчать и не пошевельнусь.
– А ну вытянись! – приказала старуха и крепко привязала плачущего ребенка к доске. – Будешь лежать смирно – получишь медовую лепешку, и я позволю тебе поиграть с цыплятами.
Ребенок успокоился, и его глазки засверкали радостью и надеждой. Ухватившись своими ручонками за платье старухи, мальчик тоненьким, жалобным голоском сказал:
– Я буду лежать тихо, как мышонок. Никто не узнает, что я здесь. Но когда ты мне дашь медовую лепешку, отпусти меня немного побегать и сходить к Уарде.
– Она хворает. А тебе там что нужно? – спросила старуха.
– Я отнесу ей лепешку, – прошептал ребенок, и на глазах его заблестели слезы.
Старуха слегка коснулась пальцами его подбородка, – какая-то таинственная сила влекла ее нагнуться и поцеловать ребенка. Но не успели ее губы приблизиться к нему, как она резко отвернулась и проворчала:
– Лежи смирно. Там видно будет! – И набросила на мальчика коричневый мешок.
Затем она вышла из пещеры, поздоровалась с Нему и принялась угощать его молоком, хлебом и медом. Он, по-видимому, принял близко к сердцу весть о несчастье с внучкой парасхита, так как сразу же стал расспрашивать колдунью о ее здоровье. Сообщив ему все, что она знала сама, старуха, наконец, спросила:
– Что привело тебя сюда? Когда ты последний раз удосужился меня посетить, в Ниле было еще очень мало воды, а теперь она уже вновь стала убывать. Может быть, тебя послала твоя госпожа, или ты сам нуждаешься в моей помощи? Все вы одинаковы! Никто из вас не пойдет к ближнему без выгоды для себя. Что тебе нужно?
– Ничего мне не нужно, – ответил карлик. – Но…
– Но ты пришел по чьему-то поручению, – сказала, ухмыляясь, колдунья. – А это одно и то же! Ведь если кто просит для другого, то сам он в первую очередь думает при этом о себе.
– Пусть так, – уклончиво ответил карлик. – Во всяком случае, твои слова убеждают меня, что с того времени, как я последний раз был здесь, мудрости у тебя ничуть не убавилось. И это меня радует, ибо мне нужен твой совет!
– Это недорого стоит. Что у вас там случилось? Откровенно, ничего не утаив, Нему рассказал матери о том, что творится в доме его госпожи, о страшном позоре, который грозит ей из-за легкомыслия сына. Слушая его, старуха неодобрительно покачивала своей седой головой, но, ни разу не прервав карлика, дала ему договорить до конца. Затем внезапно сверкнув глазами, она спросила:
– И вы в самом деле надеетесь посадить воробья на место орла, какого-то Ани на трон Рамсеса?
– На нашей стороне войска, сражающиеся в Эфиопии! – вскричал Нему. – Жрецы поднялись против фараона и признали в Ани подлинную кровь Ра!
– Это большая сила, – сказала старуха.
– Вот видишь… Много собак – газели смерть, – пошутил карлик.
– Да, но Рамсес вовсе не робкая газель, это лев, – серьезно сказала старуха. – Вы затеяли опасную игру.
– Это мы знаем, – сказал Нему. – Зато мы можем выиграть все.
– Или все проиграть, – буркнула старуха, поглаживая свою жилистую шею. – Делайте, что хотите, по мне – не все ли равно, кто посылает юношей на смерть и угоняет у стариков скот. А от меня-то вам что нужно?
– Я пришел сюда сам по себе, – ответил карлик, – и хочу спросить, как быть Катути, чтобы спасти своего сына и всю семью от бесчестья.
– Гм! – промычала колдунья и, выпрямившись, удивленно взглянула на Нему. – Ты что-то слишком близко к сердцу стал принимать судьбу этих знатных господ, будто свою собственную.
Карлик покраснел и пробормотал, запинаясь:
– Катути – добрая госпожа, и, если все уладится к лучшему, от этого перепадет кое-что и нам с тобой.
Старуха засмеялась и недоверчиво покачала головой.
– Тебе-то, может, и достанется лепешка, а мне – одни крохи! На уме у тебя что-то другое, и я могу заглянуть в твою душу, как в грудь вот этого выпотрошенного ворона. Ты ведь из тех, кому не сидится на месте, повсюду суешь свой нос, суетишься, вечно что-то затеваешь. Будь ты сыном жреца да ростом головы на три повыше, ты, пожалуй, далеко бы пошел. Высоко летаешь, да где-то сядешь: или станешь другом фараона или умрешь на виселице!
Старуха расхохоталась, а Нему, стиснув зубы, сказал:
– Да, если бы я не был карликом, сыном ведьмы, то теперь сам играл бы людьми, как они играют мной. Я умнее их всех вместе взятых и наперед знаю их помыслы. Сто дорог открыты предо мной, когда они не знают, куда кинуться, а там, куда они беззаботно спешат, я вижу бездонную пропасть.
– И все-таки ты пришел ко мне, – ядовито заметила старуха.
– Я пришел за советом, – серьезно сказал Нему, – ибо одна голова хорошо, а две лучше. К тому же со стороны всегда виднее, да и ты в конце концов обязана мне помочь.
– Обязана? – удивилась колдунья. – Это еще почему?
– Ты обязана мне помочь, – повторил Нему, и голос его звучал укоризненно. – Ты сделала меня карликом, калекой.
– Но ведь никому так хорошо не живется, как вам, карликам, – перебила его старуха.
Нему печально покачал головой.
– Это я уже не раз слышал. По отношению к другим, родившимся, подобно мне, в нищете, ты, может быть, и права. Но мне ты искалечила не только тело, но и душу, ты обрекла меня на невыносимые страдания.
И он бессильно уронил на руку свою большую голову. Старуха подошла к нему вплотную и ласково спросила:
– Что с тобой? А я-то думала, тебе хорошо в доме Мена.
– И это говоришь ты! – вскричал карлик. – Ты, которая только что дала мне увидеть себя самого как в зеркале, неукротимого, полного сил? Ты ловко превратила меня в уродца и продала казначею Рамсеса, а он подарил меня отцу Мена, своему зятю. Пятнадцать лет прошло с тех пор! Я был тогда не хуже всех других юношей, только ум мой был живее, а нрав беспокойнее и горячее, чем у них. Как игрушку, отдали меня маленькому Мена, и тот запрягал меня в свою игрушечную колесницу, украшал меня лентами и перьями, хлестал плетью, если я бежал медленно. А как смеялась надо мной девушка, за которую я готов был отдать жизнь, – дочь привратника, когда я в пестром шутовском наряде, задыхаясь, скакал, запряженный в колесницу, и плеть моего молодого хозяина свистела над моей головой, пот градом катился со лба, а израненное сердце обливалось кровью!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146