Франсуаз сердито посмотрела на меня. В этот момент мне, как герою ее грез, следовало предпринять нечто решительное.
Например, загипнотизировать шерифа при помощи часов на цепочке или убедить его довериться нам, воззвав к дошкольным воспоминаниям.
Однако герой грез потому и герой, что всегда поступает по-своему.
Я рассудил, что нет ничего более решительного, чем сохранять хладнокровие, и потому не стал ничего предпринимать.
Шериф наклонился над столом охранника.
Он не спускал с нас глаз, равно как и с дула своего пистолета.
– Майкл, сделай что-нибудь, – в ярости прошептала Франсуаз.
– Не волнуйся, кэнди, – ответил я. – Я контролирую ситуацию.
– Но ты же ни черта не делаешь.
– Между ничего не делать и получить пулю из револьвера тридцать восьмого калибра я выбираю ничего не делать.
– А где твоя смелость?
Я огрызнулся:
– Храню ее в банковском сейфе и вынимаю по вторникам.
– Я служу здесь пятнадцать лет, – произнес шериф, поворачивая диск телефона.
Ненавижу телефонные диски – они так долго поворачиваются и еще дольше возвращаются назад.
Особенно, если тот, кто набирает номер, направил на меня дуло револьвера.
– Начинал с самых низов. И до того, как вы здесь появились, у меня все было хорошо.
– Жаль покидать черно-белый мир? – ядовито спросила Франсуаз.
– Трое моих людей мертвы, – произнес шериф. – Я звоню федеральному судье, чтобы он прислал еще офицеров. Черт меня подери, если я не узнаю, что здесь происходит.
* * *
– Скорее произойдет первое, – пробормотал я. Франсуаз пихнула меня в бок.
– Ну же! – зло выкрикнула она.
Я кубарем отлетел к металлической решетке, и мне пришлось признать, что у моей партнерши имеются очень веские причины для того, чтобы торопить меня.
Еще мгновение назад федеральный шериф стоял, наклонившись над столом охранника, и его палец проворачивал телефонный диск. Он смотрел на нас не отрываясь; признаюсь, это чрезвычайно приятное зрелище, но в тот момент шерифу было бы лучше обернуться.
Я уловил какое-то движение, едва заметное, над головой шерифа.
Я понял, что происходит, еще до того, как смог это осознать
Заходя в коридор отделения для задержанных, я обратил внимание на зарешеченное окошко вентиляционного отверстия. В тот момент это была лишь еще одна из деталей обстановки, которую следовало принять к сведению и перейти к следующей.
Но все время, пока мы находились здесь, я не упускал из виду эту решетку. Спустя пару минут я, казалось, совершенно забыл о ней; но мелькнувшее движение я увидел так же ясно, как вспышку фейерверка.
Только пару мгновений спустя я понял, что кричу.
Я не стал бы этого делать, будь у меня время хоть немного подумать. Но моим первым побуждением было предупредить шерифа о том, что падало на него сверху.
Мой возглас привлек его внимание, и он посмотрел прямо на меня; но больше он уже ничего не увидел.
Студенистая масса вытекала из-за вентиляционной решетки, просачиваясь сквозь нее. Серое слизистое тело полипа, лишенное костей, булькало, и сквозь блестящую влажную поверхность можно было рассмотреть маленькие белые комочки, взвешенные в глубине его плоти.
Это были куски человеческого мозга.
Мозговой полип вытекал из вентиляционной решетки так медленно, что все звезды с небосклона можно было успеть собрать и развесить заново. Или мне просто так показалось.
Он не скользил вниз по стене, но собирался на нижнем краю решетки большой пульсирующей каплей.
Две тонкие струйки слизи потекли из нее, пачкая пол.
Только теперь федеральный шериф понял, что я смотрю не на него, а на что-то, находящееся над его головой.
Он повернулся и поднял глаза
Не знаю, стоило ли ему это делать.
Полип оторвался от края вентиляционного отверстия, издав при этом резкий хлюпающий звук. Говорят, что человек еще успевает закрыть глаза; однако я еще не встречал никого, кто мог бы ответить, становится ли от этого легче.
Вязкая студенистая масса, булькающее туловище полипа, плюхнулось шерифу на лицо.
Я уже находился возле дверей нашей камеры; я двигался так быстро, как только мог.
– Черт, – пробормотала Франсуаз.
Я вынул из-за манжеты тонкую, изогнутую на конце спицу. Она может служить универсальной отмычкой, если уметь правильно ею пользоваться.
Я просунул руку через решетку и вставил конец спицы в дырку замка.
Шериф схватился руками за лицо, и его пальцы глубоко погрузились в студенистую массу твари. Этим он мог добиться только одного – ощутить перед смертью, как тают, разъедаемые кислотой, его кисти.
Я понимал, что он пытается нащупать мозг твари и раздавить его.
И еще я понимал, что он не сможет.
Мне казалось, что он тоже не тешил себя иллюзиями.
Замок щелкнул, и я вывалился в коридор.
Федеральный шериф оставался на ногах, вздрагивая от боли. Его руки давно замерли; кислота поглотила сначала кожу на его кистях, потом мясо, и наконец добралась до нервов.
Маленькие кости пальцев рассыпались и утонули в булькающем теле твари.
Я чувствовал, как колеблется моя партнерша. Первым ее побуждением было всадить две пули в затылок умирающего шерифа, чтобы избавить его от невыносимых страданий.
Но в душе Франсуаз все еще теплилась надежда, что шерифа удастся спасти.
Я сомневался, что он уже этого хочет.
Первое, чего он лишился, были глаза. Тонкая кожа век не могла спасти глазные яблоки от ядовитой кислоты мозгового полипа, которая с шипением въедалась в лицо обреченного человека.
Шериф стиснул зубы, прокусывая кожу на губах. Таким образом он старался хотя бы на мгновение задержать полипа, преградив его тканям путь в человеческую голову.
Но все было тщетно.
Жидкая кислота проникала все глубже в кожу. Она затекала в отверстия, оставшиеся после глазных яблок, и пожирала зрительные нервы. Слизкая масса затекала в нос человека, скатываясь в горло.
К тому моменту, когда я подбежал к федеральному шерифу, у него уже не было правого уха.
В том месте, где раньше находился рот этого человека, теперь разбухал, истекая слизью, бледный нарыв, перекатывавшийся в полупрозрачных тканях полипа.
Это был мозг твари.
Я занес руку, в которой сжимал пистолет.
– Ты не успеешь, – раздался позади меня резкий окрик девушки.
Я знал это.
Слизистая масса сползла с лица федерального шерифа, словно это была вторая кожа. Она скользнула по его серо-зеленой форменной рубашке и с булькающим звуком размазалась по грязному полу.
Секунду полип медлил.
Его тело потеряло однородность; внутри него, подобно чернилам в стакане воды, медленно расплывались алые струи, разворачиваясь павлиньими перьями.
Это была кровь.
Все туловище твари, студенистое и мягкое, теперь было наполнено мельчайшими кусочками кожи и оторванного мяса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90