На втором я едва не свернул не в ту сторону, в которую следовало.
Я остановился, только когда приблизился к открытой двери. Я не хотел врываться туда, так как не знал, что могу там увидеть.
Отец Морон вонзил пальцы в свои глазницы; теперь он пытался вырвать и их. Напряжение и боль были гораздо сильнее, чем мог вынести этот человек; но то, что находилось внутри него, презирало боль.
Может быть, даже ее любило.
Отец Морон стискивал челюсти, и кровь быстрее бежала из надкушенного языка. Его половинка оторвалась и упала под ноги священнику.
То, что с безумной яростью рвал на себе отец Морон, начало поддаваться. Его правая рука стала двигаться вверх, и скрюченные пальцы держали, оторванными, лоскут окровавленной кожи.
Но там была не только кожа.
Кости священника становились мягкими и гнущимися. Черные жуки изгрызали их изнутри, проделывая тысячи мельчайших ходов.
Морон отдирал со своей головы череп кусок за куском.
Я размахнулся и стал поливать его бензином из канистры.
Обрывки кожи отделялись от головы Морона. Он уже разорвал себе лицо, и лишь шевелящаяся кровавая масса находилась там, где были когда-то глаза и лоб.
Он принялся за волосы.
Правая рука Морона подцепила отслаивающиеся черепные кости, и он с глухим стоном стал обнажать свой мозг.
Я видел, как черные жуки бегают внутри его извилин, вгрызаясь все глубже и глубже.
Левая рука Морона погрузилась в рот. Он схватил себя за левую щеку и оторвал ее одним движением. Потом его пальцы сомкнулись на нижней губе.
Франсуаз подбежала к Морону, оказавшись на расстоянии нескольких футов от него. Широкая струя бензина хлынула из горлышка канистры.
Все изменилось.
Морон продолжал отрывать кусок за куском от своей головы и швырять их вниз. Но было теперь и иное – иное движение.
Что-то, что находилось под черепом умершего, теперь начало шевелиться.
Сперва несильно, потом все увереннее, нечто поворачивалось внутри разорванного черепа человека, силясь освободиться.
Франсуаз вынула зажигалку, и маленький огонек запрыгал над серебряным футляром.
Морон согнулся от боли и отломал себе нижнюю челюсть.
Девушка бросила то, что держала в руках Тело несчастного охватило пламя; он зарычал, и в голосе этом не осталось уже ничего человеческого, только звериное.
Франсуаз отпрыгнула от живого факела.
Морон был облит бензином, а то, что все еще оставалось от его просторного одеяния, благодарно впитало в себя горючую жидкость.
Кожа и кости, оторванные священником от своей головы, теперь лежали под его ногами, и огонь жадно пожирал их.
Священник отклонился назад, разевая рот. Нижней челюсти у него уже не было, но я видел, как расширяется черное отверстие его горла.
Полчища жуков хлынули из него, покрывая собой стены и потолок.
– Бежим, – бросила Франсуаз.
Церковь горела десять с половиной часов. Люди приходили к ней и поднимали головы, чтобы увидеть золотой крест, сверкавший на ее вершине. Алые всполохи пожара танцевали вокруг него и заставляли светиться.
Никто из тех, кто обступил полыхающую церковь, не предпринимал попыток ее потушить.
Целую ночь она озаряла собою холмы.
Франсуаз сидела на деревянной лавке, забросив на стол одну ногу.
Место, в котором мы находились, я не назвал бы ни рестораном, ни баром, ни даже закусочной. Больше в моем словаре слов не находилось, за исключением разве что «харчевни».
– Я знала, что у меня будут одни неприятности с тобой, – сообщила девушка, ставя на стол большую кружку.
Мне захотелось узнать, что в ней, но боязнь, что меня стошнит прямо на пол, переборола любопытство.
– Один раз я купил тебе лифчик на два размера меньше, – подтвердил я. – Но как он смотрелся!
Франсуаз осуждающе покачала головой.
– Заставить меня поджигать церковь, – сказала она. – А мои тетушки думают, что ты приличный молодой человек.
– Людям здесь придется многое передумать, прежде чем они вновь смогут верить в бога, – произнес я, подсаживаясь к ней.
– Нет, – возразила Франсуаз. – Для того чтобы начать верить, не нужно ни времени, ни раздумий. Главное, чтобы Бог, которому они станут молиться, был добрым и милосердным.
– Говорят, у бога тысячи имен, – произнес я. – Но правда и то, что за одним именем могут скрываться тысячи богов.
Лицо Франсуаз стало задумчивым.
– Отец Морон мог бы стать хорошим человеком, – сказала она. – И шериф тоже. Они нуждались лишь в том, чтобы кто-нибудь вовремя указал им правильную дорогу.
– Например, Бог? – спросил я. Она усмехнулась:
– Например.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Я остановился, только когда приблизился к открытой двери. Я не хотел врываться туда, так как не знал, что могу там увидеть.
Отец Морон вонзил пальцы в свои глазницы; теперь он пытался вырвать и их. Напряжение и боль были гораздо сильнее, чем мог вынести этот человек; но то, что находилось внутри него, презирало боль.
Может быть, даже ее любило.
Отец Морон стискивал челюсти, и кровь быстрее бежала из надкушенного языка. Его половинка оторвалась и упала под ноги священнику.
То, что с безумной яростью рвал на себе отец Морон, начало поддаваться. Его правая рука стала двигаться вверх, и скрюченные пальцы держали, оторванными, лоскут окровавленной кожи.
Но там была не только кожа.
Кости священника становились мягкими и гнущимися. Черные жуки изгрызали их изнутри, проделывая тысячи мельчайших ходов.
Морон отдирал со своей головы череп кусок за куском.
Я размахнулся и стал поливать его бензином из канистры.
Обрывки кожи отделялись от головы Морона. Он уже разорвал себе лицо, и лишь шевелящаяся кровавая масса находилась там, где были когда-то глаза и лоб.
Он принялся за волосы.
Правая рука Морона подцепила отслаивающиеся черепные кости, и он с глухим стоном стал обнажать свой мозг.
Я видел, как черные жуки бегают внутри его извилин, вгрызаясь все глубже и глубже.
Левая рука Морона погрузилась в рот. Он схватил себя за левую щеку и оторвал ее одним движением. Потом его пальцы сомкнулись на нижней губе.
Франсуаз подбежала к Морону, оказавшись на расстоянии нескольких футов от него. Широкая струя бензина хлынула из горлышка канистры.
Все изменилось.
Морон продолжал отрывать кусок за куском от своей головы и швырять их вниз. Но было теперь и иное – иное движение.
Что-то, что находилось под черепом умершего, теперь начало шевелиться.
Сперва несильно, потом все увереннее, нечто поворачивалось внутри разорванного черепа человека, силясь освободиться.
Франсуаз вынула зажигалку, и маленький огонек запрыгал над серебряным футляром.
Морон согнулся от боли и отломал себе нижнюю челюсть.
Девушка бросила то, что держала в руках Тело несчастного охватило пламя; он зарычал, и в голосе этом не осталось уже ничего человеческого, только звериное.
Франсуаз отпрыгнула от живого факела.
Морон был облит бензином, а то, что все еще оставалось от его просторного одеяния, благодарно впитало в себя горючую жидкость.
Кожа и кости, оторванные священником от своей головы, теперь лежали под его ногами, и огонь жадно пожирал их.
Священник отклонился назад, разевая рот. Нижней челюсти у него уже не было, но я видел, как расширяется черное отверстие его горла.
Полчища жуков хлынули из него, покрывая собой стены и потолок.
– Бежим, – бросила Франсуаз.
Церковь горела десять с половиной часов. Люди приходили к ней и поднимали головы, чтобы увидеть золотой крест, сверкавший на ее вершине. Алые всполохи пожара танцевали вокруг него и заставляли светиться.
Никто из тех, кто обступил полыхающую церковь, не предпринимал попыток ее потушить.
Целую ночь она озаряла собою холмы.
Франсуаз сидела на деревянной лавке, забросив на стол одну ногу.
Место, в котором мы находились, я не назвал бы ни рестораном, ни баром, ни даже закусочной. Больше в моем словаре слов не находилось, за исключением разве что «харчевни».
– Я знала, что у меня будут одни неприятности с тобой, – сообщила девушка, ставя на стол большую кружку.
Мне захотелось узнать, что в ней, но боязнь, что меня стошнит прямо на пол, переборола любопытство.
– Один раз я купил тебе лифчик на два размера меньше, – подтвердил я. – Но как он смотрелся!
Франсуаз осуждающе покачала головой.
– Заставить меня поджигать церковь, – сказала она. – А мои тетушки думают, что ты приличный молодой человек.
– Людям здесь придется многое передумать, прежде чем они вновь смогут верить в бога, – произнес я, подсаживаясь к ней.
– Нет, – возразила Франсуаз. – Для того чтобы начать верить, не нужно ни времени, ни раздумий. Главное, чтобы Бог, которому они станут молиться, был добрым и милосердным.
– Говорят, у бога тысячи имен, – произнес я. – Но правда и то, что за одним именем могут скрываться тысячи богов.
Лицо Франсуаз стало задумчивым.
– Отец Морон мог бы стать хорошим человеком, – сказала она. – И шериф тоже. Они нуждались лишь в том, чтобы кто-нибудь вовремя указал им правильную дорогу.
– Например, Бог? – спросил я. Она усмехнулась:
– Например.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90