ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

«Ну-ну, рассказывайте вашу басню! Я знаю ее наперед, но не стану вам мешать рассказать ее по-своему!»
Жоам Дакоста понимал, что судья относится к нему не очень доброжелательно, но делал вид, что ничего не замечает. Он рассказал всю свою жизнь, говорил очень сдержанно, не изменяя своему спокойствию, не упуская ни одного обстоятельства до и после приговора. Он не выставлял напоказ ни достойную и окруженную уважением жизнь, которую вел после побега, ни свято выполняемых им обязанностей главы семьи – мужа и отца. Он подчеркнул лишь одно обстоятельство: он прибыл в Манаус, чтобы потребовать пересмотра своего дела и добиться оправдания, – приехал сам, хотя ничто его к тому не принуждало.
Судья Жаррикес, заранее предубежденный против всякого обвиняемого, не прерывал его. Он только устало щурился, как человек, в сотый раз слушающий одну и ту же историю; а когда Жоам Дакоста положил на стол свои записки, то даже не пошевелился, чтобы их взять.
– Вы кончили? – спросил он.
– Да, сударь.
– И вы утверждаете, что уехали из Икитоса только для того, чтобы потребовать пересмотра вашего дела?
– У меня не было другой цели.
– А как вы это докажете? Чем подтвердите, что, если б не донос, по которому вас арестовали, вы явились бы сюда сами?
– Прежде всего этими записками.
– Эти записки были у вас в руках, и ничто не доказывает, что вы отдали бы их, если бы вас не арестовали.
– Во всяком случае, сударь, есть один документ, который уже не находится у меня в руках, и подлинность его не может вызвать сомнений.
– Какой же?
– Письмо, написанное мною вашему предшественнику, судье Рибейро, где я предупреждал его о своем приезде.
– Вот как! Вы ему писали?
– Да, и письмо это должно быть доставлено и передано вам.
– В самом деле? – недоверчиво заметил судья. – Стало быть, вы писали судье Рибейро?
– До того, как господин Рибейро стал судьей в этой провинции, – ответил Жоам Дакоста, – он был адвокатом в Вилла-Рике. Это он защищал меня на процессе в Тижоке. Он не сомневался в моей невиновности. Он сделал все, что мог, чтобы меня спасти. Двадцать лет спустя, когда его назначили главным судьей в Манаусе, я сообщил ему, кто я, где я и что собираюсь предпринять. Он был по-прежнему уверен в моей правоте, и по его совету я бросил фазенду и приехал сюда, чтобы добиваться оправдания. Но смерть внезапно сразила его, и, быть может, я тоже погибну, если в судье Жаррикесе не найду второго судью Рибейро!
После такого прямого обращения судья Жаррикес чуть не вскочил, в нарушение всех правил, ибо судьям полагается сидеть, но вовремя спохватился и только пробормотал:
– Очень ловко, право же, очень ловко!
Как видно, у судьи Жаррикеса было бронированное сердце и пронять его было нелегко.
В эту минуту в комнату вошел караульный и вручил судье запечатанный конверт.
Жаррикес сорвал печать и вынул из конверта письмо. Прочитав его, он нахмурился и сказал:
– У меня нет причин скрывать от вас, Жоам Дакоста, что это то самое письмо, о котором вы говорили; вы послали его судье Рибейро, а письмо передали мне. Следовательно, нет никаких оснований сомневаться в том, что вы говорили по этому поводу.
– Не только по этому поводу, но и во всем, что я рассказывал вам о моей жизни, – в моей исповеди тоже нельзя сомневаться!
– Э, Жоам Дакоста, – живо возразил судья Жаррикес, – вы уверяете меня в вашей невиновности, а ведь так поступают все обвиняемые! В сущности, вы приводите лишь моральные доказательства. А есть ли у вас доказательства вещественные?
– Быть может, и есть, – ответил Жоам Дакоста.
Тут Жаррикес не выдержал и все-таки вскочил с места. Ему пришлось два-три раза пройтись по комнате, чтобы взять себя в руки.
5. Вещественные доказательства
Когда судья, считая, что вполне овладел собой, вновь занял свое место, он откинулся в кресле, задрал голову и, уставившись в потолок, сказал самым равнодушным юном, даже не глядя на обвиняемого:
– Говорите.
Жоам Дакоста помедлил, собираясь с мыслями, как будто ему не хотелось прибегать к новому способу убеждения, и сказал:
– Пока что, сударь, я приводил вам только доказательства нравственного порядка, основываясь на том, что всю жизнь вел себя как порядочный, достойный и безупречно честный человек. Я считал, что эти доказательства наиболее ценны для суда…
Судья Жаррикес, не сдержавшись, пожал плечами, показывая этим, что он иного мнения.
– Если их недостаточно, то вот какое письменное доказательство я, быть может, смогу представить. Я сказал: «быть может», так как еще не знаю, насколько оно достоверно. Вот почему я не говорил о нем ни жене, ни детям, – я боялся подать им надежду, которая, быть может, и не сбудется.
– К делу, – проговорил судья Жаррикес.
– Я имею основание думать, что мой арест накануне прибытия жангады в Манаус был следствием доноса начальнику полиции.
– Вы не ошиблись, Жоам Дакоста, но должен вам сказать, что донос этот анонимный.
– Неважно, я знаю, что написать его мог только негодяй, по имени Торрес.
– А по какому праву, – спросил судья, – обзываете вы так этого автора доноса?
– Да, сударь, он негодяй! – горячо ответил Жоам Дакоста. – Я принял его как гостя, а он явился лишь затем, чтобы предложить мне купить его молчание; я отверг эту гнусную сделку, о чем никогда в жизни не пожалею, каковы бы ни были последствия его доноса.
«Все та же уловка, – подумал судья Жаррикес, – обвинять других, чтобы оправдать себя!»
Тем не менее он чрезвычайно внимательно выслушал рассказ Жоама Дакосты о его отношениях с авантюристом до той минуты, когда Торрес сообщил ему, что знает и может назвать настоящего виновника преступления в Тижоке.
– И как же его зовут? – встрепенулся Жаррикес, сразу теряя свой равнодушный вид.
– Не знаю. Торрес не захотел его назвать.
– А этот преступник жив?
– Нет, умер.
Пальцы судьи Жаррикеса забарабанили быстрей, и он, не удержавшись, воскликнул:
– Человек, который может доказать невиновность осужденного, всегда умирает!
– Если настоящий преступник умер, господин судья, – ответил Жоам Дакоста, – то Торрес ведь жив, а он уверял меня, что у него есть такое доказательство – документ, написанный рукою самого преступника. Он предлагал мне его купить.
– Эх, Жоам Дакоста, – заметил судья, – за такой документ не жаль отдать и целое состояние!
– Если бы Торрес потребовал у меня только состояние, я отдал бы все не раздумывая, и никто из моих близких не возразил бы ни слова. Вы правы, ничего не жалко отдать за свою честь! Но этот негодяй, зная, что я в его власти, потребовал у меня большего!
– Чего же?
– Руки моей дочери. Такую плату он назначил в этом гнусном торге! Я отказался. Он на меня донес. Вот почему я теперь перед вами.
– А если бы Торрес на вас не донес, – спросил судья Жаррикес, – если б вы не встретили его на пути, что бы вы сделали, узнав о смерти судьи Рибейро?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70