2 марта утром казачий полковой круг потребовал удаления офицеров, «явно противных разрастающейся народной революции». Комитет экстренно довел до сведения о создавшемся положении военную комиссию при Государственной думе, которая распорядилась либо арестовать явных противников революции, либо немедленно откомандировать их в резерв. Чтобы не делать шума и избежать острых приемов, комитет решился на последнее. Десять офицеров-реакционеров были устранены от командования и отчислены в резерв».
О тех памятных днях вспоминает унтер-офицер учебной команды Волынского полка Александр Владимирович Любинский:
– 25 февраля 1917 года, в 12 часов 15 минут наша учебная команда прибыла на Знаменскую площадь против Николаевского вокзала. Разместили нас во дворе Северной гостиницы. Жандармы, городовые и человек пять-десять конных казаков 6-й сотни, 1-го Донского казачьего имени генералиссимуса графа Суворова полка уже охраняли подступы к площади. На площади было пусто, но со всех сторон, по улицам – Суворовской, Старо-Невской, Лиговке – подходил народ, тысячи. Требовали пропустить на площадь. Городовые и жандармы не пускали. В это время с угла Старо-Невской, где был тогда ювелирный магазин, выскочила девушка-студентка. Оглянулась – и побежала через площадь. Наш взводный офицер Воронов-Вениаминов выхватил у солдата винтовку и выстрелил. Девушку убил. Второй наш взводный, Баньковский, дал команду: «Винтовки – разрядить!», а народ прорвал ограждение и кинулся на площадь. Пристав, фамилия Крылов, подскочил к казакам. Скомандовал стрелять. Казаки в народ не стали стрелять. Крылов размахнулся и два раза ударил по щеке правофлангового казака. Рядом стоял казак Филатов. Выхватил шашку и одним махом срубил приставу голову. Так и упала. Человек шестьдесят жандармов повернули коней и кинулись в сторону Невского, а народ – к нам и казакам. Целуют. «Казаки с нами!» – кричат. «Долой войну! Долой царя! Хлеба!» С революционными песнями тысячами двинулись по Невскому. Уже остановить никто не мог.
25 февраля 1917 года – это еще не революция. Монархия еще жила и бешенствовала, веря в свою силу. Еще царский комендант Петрограда Хабалов, наводя ужас на улицах города, вооружал пулеметами полицейско-жандармские полки и оставшиеся верными правительству наиболее замордованные реакционным офицерьем воинские части и расправлялся с безоружным, голодным народом, требовавшим хлеба; расстреливал рабочие демонстрации и загонял сотни людей в тюрьмы. Еще чаша весов колебалась.
Несколько позже на Знаменской площади произошло событие, изменившее отношение толпы и войск. Появилась надежда, мало-помалу переходившая в уверенность, что ни казаки, ни войска не будут стрелять в народ. Вечером этого дня на окраинах города уже явно стали обозначаться события, носившие массовый и притом весьма активный характер. Толпа не исполняла распоряжений полицейских агентов и в тех случаях, когда полиция пыталась атаковать, вступала с ней в борьбу.
Искрой, от которой вспыхнул вселенский пожар, послужило трагическое событие именно в Волынском полку, и именно в его учебной команде. Унтер-офицер Кирпичников не подчинился офицеру своему и, яростно споря, выстрелом из револьвера убил его. Кирпичникову грозил военно-полевой суд, но он быстро сообразил, чем заслужить симпатии своих солдат, и заорал: «Бей офицерье!.. Долой войну!.. Даешь революцию!..» Солдаты, похватав оружие, вывалились из казармы на улицу и присоединились к восставшим горожанам... Глава Временного правительства Александр Федорович Керенский пожаловал Кирпичникову первый Георгиевский крест на красной ленте и собственноручно приколол. С того момента Кирпичников стал именоваться солдатом революции № 1, Ему было присвоено звание прапорщика. Потом чем-то обиженный «герой» переметнулся к белогвардейцам – это уже было во времена гражданской войны. Потребовал, чтобы его принял сам генерал Марков. Когда генералу доложили о настойчивом домогательстве всероссийско известного Кирпичникова – солдата революции № 1, тот приказал тут же его повесить...
По разумению Филиппа Козьмича Миронова, пребывавшего в госпитале и получавшего регулярные донесения о событиях в столице государства, творилось что-то невероятное... Но его вскоре отправили в один из провинциальных госпиталей, опасаясь революционного влияния на казаков. Но того, что произошло, и сам Миронов не ожидал от рядовых чинов донского казачества. Какая сила была царем сосредоточена в Петрограде – три полка отборных казачьих войск! Они, конечно же, смогли бы сдержать революционный пыл неорганизованной толпы. Если бы захотели... Миронов помнит, как один генерал в бешенстве побежденного кричал: «Дайте мне две сотни преданных, нерассуждающих казаков, и я остановлю революцию в России!..» А тут было не две сотни, а целых три полка!
За развитием событий Миронов будет внимательно следить издалека...
В стране – усталость, нищета и нескончаемые жертвы. Голод. Разорение. Тыл разложен. На фронте сплошные поражения... В правительстве сидят ставленники царицы и Гришки Распутина. Сначала Штюрмер стал министром иностранных дел вместо Сазонова. Через полгода Штюрмер заменил Горемыкина на посту Председателя Совета министров. Народ России такое назначение воспринял с негодованием. Повсюду чувствуется приближение грозы. Все несчастия России от немецких шпионов, царицы, симпатизирующей немцам, министров, назначенных царицей-немкой и ее старцем...
По Петрограду разнеслась молва: по распоряжению царицы в госпиталь, где находились пленные немецкие офицеры, прибыли доброжелатели, одаривали дорогими подарками и деньгами. А русские – оборванные, голодные – напрасно кровь проливают на фронте. Сами немцы поняли, что силой оружия им не одолеть Россию. Тогда решили скомпрометировать царицу, благо ничего не стоит опорочить женщину... Царица-немка – изменница. .. Распутница... И потом, надо всячески содействовать революционному движению, которое уберет с трона царя. Ведь только царь являлся цементирующим звеном русского народа, который видел в нем власть – духовную и светскую. Царь и церковь – неразделимы, как и православный народ русский – богоносец, великий в простоте, правде и смирении и всепрощении. Царя не будет, распадется империя – и победа будет за Германией.
Но царь вел себя так, словно не чувствовал приближения смуты, продолжая командовать фронтом и царствовать в разоренной стране. Нерешительный, подавленный, сознавая, что всеми покинут, он стремился к уединению и покою – была бы рядом любимая жена, дети и страстно оберегаемый и любимый сын Алексей.
А тут еще этот Распутин. При главнокомандующем фронтом великом князе Николае Николаевиче он пытался посетить Ставку, но тот ответил коротко, ясно и недвусмысленно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
О тех памятных днях вспоминает унтер-офицер учебной команды Волынского полка Александр Владимирович Любинский:
– 25 февраля 1917 года, в 12 часов 15 минут наша учебная команда прибыла на Знаменскую площадь против Николаевского вокзала. Разместили нас во дворе Северной гостиницы. Жандармы, городовые и человек пять-десять конных казаков 6-й сотни, 1-го Донского казачьего имени генералиссимуса графа Суворова полка уже охраняли подступы к площади. На площади было пусто, но со всех сторон, по улицам – Суворовской, Старо-Невской, Лиговке – подходил народ, тысячи. Требовали пропустить на площадь. Городовые и жандармы не пускали. В это время с угла Старо-Невской, где был тогда ювелирный магазин, выскочила девушка-студентка. Оглянулась – и побежала через площадь. Наш взводный офицер Воронов-Вениаминов выхватил у солдата винтовку и выстрелил. Девушку убил. Второй наш взводный, Баньковский, дал команду: «Винтовки – разрядить!», а народ прорвал ограждение и кинулся на площадь. Пристав, фамилия Крылов, подскочил к казакам. Скомандовал стрелять. Казаки в народ не стали стрелять. Крылов размахнулся и два раза ударил по щеке правофлангового казака. Рядом стоял казак Филатов. Выхватил шашку и одним махом срубил приставу голову. Так и упала. Человек шестьдесят жандармов повернули коней и кинулись в сторону Невского, а народ – к нам и казакам. Целуют. «Казаки с нами!» – кричат. «Долой войну! Долой царя! Хлеба!» С революционными песнями тысячами двинулись по Невскому. Уже остановить никто не мог.
25 февраля 1917 года – это еще не революция. Монархия еще жила и бешенствовала, веря в свою силу. Еще царский комендант Петрограда Хабалов, наводя ужас на улицах города, вооружал пулеметами полицейско-жандармские полки и оставшиеся верными правительству наиболее замордованные реакционным офицерьем воинские части и расправлялся с безоружным, голодным народом, требовавшим хлеба; расстреливал рабочие демонстрации и загонял сотни людей в тюрьмы. Еще чаша весов колебалась.
Несколько позже на Знаменской площади произошло событие, изменившее отношение толпы и войск. Появилась надежда, мало-помалу переходившая в уверенность, что ни казаки, ни войска не будут стрелять в народ. Вечером этого дня на окраинах города уже явно стали обозначаться события, носившие массовый и притом весьма активный характер. Толпа не исполняла распоряжений полицейских агентов и в тех случаях, когда полиция пыталась атаковать, вступала с ней в борьбу.
Искрой, от которой вспыхнул вселенский пожар, послужило трагическое событие именно в Волынском полку, и именно в его учебной команде. Унтер-офицер Кирпичников не подчинился офицеру своему и, яростно споря, выстрелом из револьвера убил его. Кирпичникову грозил военно-полевой суд, но он быстро сообразил, чем заслужить симпатии своих солдат, и заорал: «Бей офицерье!.. Долой войну!.. Даешь революцию!..» Солдаты, похватав оружие, вывалились из казармы на улицу и присоединились к восставшим горожанам... Глава Временного правительства Александр Федорович Керенский пожаловал Кирпичникову первый Георгиевский крест на красной ленте и собственноручно приколол. С того момента Кирпичников стал именоваться солдатом революции № 1, Ему было присвоено звание прапорщика. Потом чем-то обиженный «герой» переметнулся к белогвардейцам – это уже было во времена гражданской войны. Потребовал, чтобы его принял сам генерал Марков. Когда генералу доложили о настойчивом домогательстве всероссийско известного Кирпичникова – солдата революции № 1, тот приказал тут же его повесить...
По разумению Филиппа Козьмича Миронова, пребывавшего в госпитале и получавшего регулярные донесения о событиях в столице государства, творилось что-то невероятное... Но его вскоре отправили в один из провинциальных госпиталей, опасаясь революционного влияния на казаков. Но того, что произошло, и сам Миронов не ожидал от рядовых чинов донского казачества. Какая сила была царем сосредоточена в Петрограде – три полка отборных казачьих войск! Они, конечно же, смогли бы сдержать революционный пыл неорганизованной толпы. Если бы захотели... Миронов помнит, как один генерал в бешенстве побежденного кричал: «Дайте мне две сотни преданных, нерассуждающих казаков, и я остановлю революцию в России!..» А тут было не две сотни, а целых три полка!
За развитием событий Миронов будет внимательно следить издалека...
В стране – усталость, нищета и нескончаемые жертвы. Голод. Разорение. Тыл разложен. На фронте сплошные поражения... В правительстве сидят ставленники царицы и Гришки Распутина. Сначала Штюрмер стал министром иностранных дел вместо Сазонова. Через полгода Штюрмер заменил Горемыкина на посту Председателя Совета министров. Народ России такое назначение воспринял с негодованием. Повсюду чувствуется приближение грозы. Все несчастия России от немецких шпионов, царицы, симпатизирующей немцам, министров, назначенных царицей-немкой и ее старцем...
По Петрограду разнеслась молва: по распоряжению царицы в госпиталь, где находились пленные немецкие офицеры, прибыли доброжелатели, одаривали дорогими подарками и деньгами. А русские – оборванные, голодные – напрасно кровь проливают на фронте. Сами немцы поняли, что силой оружия им не одолеть Россию. Тогда решили скомпрометировать царицу, благо ничего не стоит опорочить женщину... Царица-немка – изменница. .. Распутница... И потом, надо всячески содействовать революционному движению, которое уберет с трона царя. Ведь только царь являлся цементирующим звеном русского народа, который видел в нем власть – духовную и светскую. Царь и церковь – неразделимы, как и православный народ русский – богоносец, великий в простоте, правде и смирении и всепрощении. Царя не будет, распадется империя – и победа будет за Германией.
Но царь вел себя так, словно не чувствовал приближения смуты, продолжая командовать фронтом и царствовать в разоренной стране. Нерешительный, подавленный, сознавая, что всеми покинут, он стремился к уединению и покою – была бы рядом любимая жена, дети и страстно оберегаемый и любимый сын Алексей.
А тут еще этот Распутин. При главнокомандующем фронтом великом князе Николае Николаевиче он пытался посетить Ставку, но тот ответил коротко, ясно и недвусмысленно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136