.. И ныне, рожденный к свободе и великий в своем прошлом народ, обманутый и опозоренный, в страшном дурацком колпаке пляшет и кривляется перед своим жестоким Берлинским Барином. Но не падайте духом. Не проклинайте темную массу народную, не бросайте ее! Идите к народу со словами суровой правды, будите в нем уснувшую совесть, и раньше, чем вы думаете, возродится в нем мужество и загорится жертвенный пламень любви к Родине и Свободе!»
Какое обилие ничего не значащих и ничего не выражавших пустых слов, но в какой-то степени завораживавших слушателей.
Зато атаман Всевеликого Войска Донского Каледин, выступавший от всех одиннадцати казачьих войск, был более конкретен: «Армия должна быть вне политики. Полное запрещение митингов и собраний с партийной борьбой и распрями. Все советы и комитеты должны быть упразднены. Декларация прав солдата должна быть пересмотрена. Дисциплина должна быть поднята в армии и в тылу. Дисциплинарные права начальников должны быть восстановлены. Вождям армии – полная мощь!..»
Ведавший распорядком Совещания министр почт и телеграфов Никитин спросил Верховного главнокомандующего: от какой организации он будет говорить?.. Когда Корнилов приехал в Москву на это самое Совещание, офицеры от поезда до экипажа несли его на руках... «Спасите Россию, и благодарный народ увенчает вас!..» Мануфактурщица Морозова упала на колени перед Корниловым и пыталась поцеловать ему руки... Родзянко послал телеграмму Корнилову, называя его Верховным вождем...
10 августа генерал Корнилов приехал в Петербург, явился на заседание Временного правительства и привел с собою верных текинцев, которые расставили пулеметы у всех входов и выходов Зимнего дворца... Корнилов боялся, что его может арестовать Керенский, а Керенский боялся, что его арестует Корнилов...
Все стремились подвинуть Россию к окончательной гибели. К уничтожению нравственных, духовных и материальных ценностей, созданных народом веками.
Ни в ком не явилась мудрость терпения – этого ангела-спасителя всего живого на земле. Именно в это трагическое для России время русский человек наиболее ярко выявил свою сущность – в избытке выдал миру и свой ум, и свою глупость. Оправдал рожденную в глубинах народа поговорку: «Из нас, как из древа – и дубина и икона». Все зависит от того, кто это дерево обрабатывает: Сергей Радонежский или Емелька Пугачев...
И вот, когда по всей матушке-России плыл мутный поток смуты и душераздирающий вопль, единственным спасительно-обетованным местом оставался Дон, его чистые воды и сильные, смелые сыны. Они не забыли еще, как сушатся походные сухари и сохраняется сухим порох в пороховницах.
...Генерал Каледин Алексей Максимович среднего роста, сумрачный взгляд, фуражка надвинута на глаза, молчаливый, блестящий кавалерист, выйдя на паперть, слушая несмолкающий трезвон колоколов и глядя на выстроившиеся колонны конных сотен, чувствовал гордость и особую радость, что его мечты сбываются и он находит ту силу, которая не только оборонит Донской край от анархии и разрухи, но, бог даст, и спасет всю Россию...
После торжественного молебна и официальной встречи выборных представителей станиц и хуторов пригласили в здание окружного правления. В хорошем настроении и хорошо поставленным голосом, даже как будто прислушиваясь к самому себе, генерал Каледин громко вещал: «Господа избранные старики! Россия пережила и переживает тяжелое потрясение. Свергнут царь с трона... В стране началась великая смута. Армия подорвана приказом № 1. Началось убийственное разложение фронта... Все это результат не только внешнего врага, но и внутреннего, так называемых большевиков... Призываю вас, отцы, готовить своих сыновей к защите Тихого Дона от анархии и большевизма... Наша миссия – исцеление России...»
Кто-то кричал «ура», кто-то кричал: «За решетку генералов!.. Пусть Миронов скажет!..», «Он неприглашенный!..», «Требуем Миронова! Ему верим!..»
Присутствовавшие на приеме нежеланные фронтовики выпихнули Миронова к трибунке. Все притихли от! неслыханной дерзости молодых казаков, а тут еще этот Миронов – герой Тихого Дона и вечный бунтовщик, резкий, непримиримый, правдивый, вспыльчивый и храбрец, другого подобного не сыщешь во всем славном казачьем войске.
– Граждане станичники! Уважаемые старики! Трудовой народ России сбросил цепи самодержавия. Но власть-то осталась у помещиков, фабрикантов и банкиров. Крестьяне не получили земли, а рабочие – лучших условий труда. Казаки не получили отнятых царями законных вольностей. Не получили мы ни мира, ни победы над врагом. Поэтому и прибыл по наши души генерал Каледин и призывает к установлению военной диктатуры. «Война до победного конца»... Мы, трудовые казаки, требуем учреждения в стране не генеральской власти, а подлинно народной.
Старики взбеленились, пытаясь сбросить Миронова с трибуны. Их скрюченные от работы и шашки заскорузлые пальцы тянулись к Филиппу Козьмичу, пытаясь ухватить его за полы парадного френча. Наконец им все-таки удается стащить Миронова и поддать ему. Но фронтовики вовремя кинулись на выручку и за бороды оттащили рассвирепевших «господ выборных стариков».
Из толпы вырвался сотник Степан Игумнов с обнаженной шашкой и, замахнувшись на Миронова, дико заорал: «Срублю голову!.. Извинись перед его превосходительством генералом Калединым!..» Пока сотник, захлебываясь от злобы и верноподданнических чувств, произносил свою тираду, опытный разведчик Миронов уже держал приставленный к его виску револьвер: «Брось шашку!.. Убью, как собаку!..» Игумнов от неожиданности и страха выпустил из рук шашку. Кто-то из фронтовиков подхватил ее и на глазах у всех через колено переломил...
Во время рукопашной драки наказной атаман Всевеликого Войска Донского генерал Каледин скрылся в задних комнатах окружного правления. Неожиданно запыхавшийся телеграфист вбежал к окружному атаману полковнику Рудакову. Тот, прочитав текст телеграммы, чуть ли не лишился дара речи. Тихонько, как-то боком подошел к Каледину и чуть ли не из-под полы показал телеграмму: «Алексей Максимович, срочная и совершенно секретная...»
Временное правительство приказывало немедленно арестовать атамана Войска Донского генерала Каледина за участие в мятеже генерала Корнилова... Может быть, за те слова, которые он чеканил на московском совещании: «Расхищению государственной власти центральными и местными комитетами должен быть немедленно и резко поставлен предел». Генерал Каледин с черного хода пробрался к своим ординарцам, вскочил на оседланного коня и ускакал в степь.
Единственный раз в своей жизни разведчик Миронов, кажется, опростоволосился, как он о том вспоминал позже. Когда потасовка прекратилась и возбужденная толпа вывалилась на площадь и здесь снова начал выступать Филипп Козьмич, как раз в то время скрылся Каледин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Какое обилие ничего не значащих и ничего не выражавших пустых слов, но в какой-то степени завораживавших слушателей.
Зато атаман Всевеликого Войска Донского Каледин, выступавший от всех одиннадцати казачьих войск, был более конкретен: «Армия должна быть вне политики. Полное запрещение митингов и собраний с партийной борьбой и распрями. Все советы и комитеты должны быть упразднены. Декларация прав солдата должна быть пересмотрена. Дисциплина должна быть поднята в армии и в тылу. Дисциплинарные права начальников должны быть восстановлены. Вождям армии – полная мощь!..»
Ведавший распорядком Совещания министр почт и телеграфов Никитин спросил Верховного главнокомандующего: от какой организации он будет говорить?.. Когда Корнилов приехал в Москву на это самое Совещание, офицеры от поезда до экипажа несли его на руках... «Спасите Россию, и благодарный народ увенчает вас!..» Мануфактурщица Морозова упала на колени перед Корниловым и пыталась поцеловать ему руки... Родзянко послал телеграмму Корнилову, называя его Верховным вождем...
10 августа генерал Корнилов приехал в Петербург, явился на заседание Временного правительства и привел с собою верных текинцев, которые расставили пулеметы у всех входов и выходов Зимнего дворца... Корнилов боялся, что его может арестовать Керенский, а Керенский боялся, что его арестует Корнилов...
Все стремились подвинуть Россию к окончательной гибели. К уничтожению нравственных, духовных и материальных ценностей, созданных народом веками.
Ни в ком не явилась мудрость терпения – этого ангела-спасителя всего живого на земле. Именно в это трагическое для России время русский человек наиболее ярко выявил свою сущность – в избытке выдал миру и свой ум, и свою глупость. Оправдал рожденную в глубинах народа поговорку: «Из нас, как из древа – и дубина и икона». Все зависит от того, кто это дерево обрабатывает: Сергей Радонежский или Емелька Пугачев...
И вот, когда по всей матушке-России плыл мутный поток смуты и душераздирающий вопль, единственным спасительно-обетованным местом оставался Дон, его чистые воды и сильные, смелые сыны. Они не забыли еще, как сушатся походные сухари и сохраняется сухим порох в пороховницах.
...Генерал Каледин Алексей Максимович среднего роста, сумрачный взгляд, фуражка надвинута на глаза, молчаливый, блестящий кавалерист, выйдя на паперть, слушая несмолкающий трезвон колоколов и глядя на выстроившиеся колонны конных сотен, чувствовал гордость и особую радость, что его мечты сбываются и он находит ту силу, которая не только оборонит Донской край от анархии и разрухи, но, бог даст, и спасет всю Россию...
После торжественного молебна и официальной встречи выборных представителей станиц и хуторов пригласили в здание окружного правления. В хорошем настроении и хорошо поставленным голосом, даже как будто прислушиваясь к самому себе, генерал Каледин громко вещал: «Господа избранные старики! Россия пережила и переживает тяжелое потрясение. Свергнут царь с трона... В стране началась великая смута. Армия подорвана приказом № 1. Началось убийственное разложение фронта... Все это результат не только внешнего врага, но и внутреннего, так называемых большевиков... Призываю вас, отцы, готовить своих сыновей к защите Тихого Дона от анархии и большевизма... Наша миссия – исцеление России...»
Кто-то кричал «ура», кто-то кричал: «За решетку генералов!.. Пусть Миронов скажет!..», «Он неприглашенный!..», «Требуем Миронова! Ему верим!..»
Присутствовавшие на приеме нежеланные фронтовики выпихнули Миронова к трибунке. Все притихли от! неслыханной дерзости молодых казаков, а тут еще этот Миронов – герой Тихого Дона и вечный бунтовщик, резкий, непримиримый, правдивый, вспыльчивый и храбрец, другого подобного не сыщешь во всем славном казачьем войске.
– Граждане станичники! Уважаемые старики! Трудовой народ России сбросил цепи самодержавия. Но власть-то осталась у помещиков, фабрикантов и банкиров. Крестьяне не получили земли, а рабочие – лучших условий труда. Казаки не получили отнятых царями законных вольностей. Не получили мы ни мира, ни победы над врагом. Поэтому и прибыл по наши души генерал Каледин и призывает к установлению военной диктатуры. «Война до победного конца»... Мы, трудовые казаки, требуем учреждения в стране не генеральской власти, а подлинно народной.
Старики взбеленились, пытаясь сбросить Миронова с трибуны. Их скрюченные от работы и шашки заскорузлые пальцы тянулись к Филиппу Козьмичу, пытаясь ухватить его за полы парадного френча. Наконец им все-таки удается стащить Миронова и поддать ему. Но фронтовики вовремя кинулись на выручку и за бороды оттащили рассвирепевших «господ выборных стариков».
Из толпы вырвался сотник Степан Игумнов с обнаженной шашкой и, замахнувшись на Миронова, дико заорал: «Срублю голову!.. Извинись перед его превосходительством генералом Калединым!..» Пока сотник, захлебываясь от злобы и верноподданнических чувств, произносил свою тираду, опытный разведчик Миронов уже держал приставленный к его виску револьвер: «Брось шашку!.. Убью, как собаку!..» Игумнов от неожиданности и страха выпустил из рук шашку. Кто-то из фронтовиков подхватил ее и на глазах у всех через колено переломил...
Во время рукопашной драки наказной атаман Всевеликого Войска Донского генерал Каледин скрылся в задних комнатах окружного правления. Неожиданно запыхавшийся телеграфист вбежал к окружному атаману полковнику Рудакову. Тот, прочитав текст телеграммы, чуть ли не лишился дара речи. Тихонько, как-то боком подошел к Каледину и чуть ли не из-под полы показал телеграмму: «Алексей Максимович, срочная и совершенно секретная...»
Временное правительство приказывало немедленно арестовать атамана Войска Донского генерала Каледина за участие в мятеже генерала Корнилова... Может быть, за те слова, которые он чеканил на московском совещании: «Расхищению государственной власти центральными и местными комитетами должен быть немедленно и резко поставлен предел». Генерал Каледин с черного хода пробрался к своим ординарцам, вскочил на оседланного коня и ускакал в степь.
Единственный раз в своей жизни разведчик Миронов, кажется, опростоволосился, как он о том вспоминал позже. Когда потасовка прекратилась и возбужденная толпа вывалилась на площадь и здесь снова начал выступать Филипп Козьмич, как раз в то время скрылся Каледин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136