Узнавая в том, кто шел посередине, известную всей стране звезду телеэкрана — еще пару лет назад почти наследника престола, а ныне умеренно оппозиционного политика. Для которого насильная отставка, похоже, оказалась весьма полезной — потому что если раньше его Критиковали все, кому не лень, то ныне он пребывал в ранге опального героя и сам критиковал тех, кто пришел ему на. смену. Появляясь на телевидении и в газетах чуть ли не чаще, чем раньше — и с куда более положительным имиджем.
К известным личностям я отношусь ровно — когда-то они мне казались чуть ли не небожителями, но стоило увидеть их поближе, как все менялось. И они оказывались самыми обыкновенными людьми — и могли выглядеть куда хуже, чем на экране, говорить с ошибками, пахнуть потом, отпускать идиотские шутки или делать неумные заявления. А к тому же журналистская наглость, необходимое просто качество, без которого никуда — не фамильярность и хамство, но напористость, настойчивость и твердость в поведении, — благоговейного отношения к людям не предусматривает. Кем бы они ни были — поп-звездой, богатейшим банкиром, великим режиссером или известным политиком. И потому хотя лично я с ним знакома не была — политическая журналистика не мой профиль, — но и упускать его не собиралась. Нагло встав у него на дороге.
— Добрый день, Василий Васильевич, — произнесла негромко, видя, что охрана напряглась, — и напрягла ее еще больше, медленно засовывая руку в сумку за визитной карточкой. — Юлия Ленская, «Молодежь Москвы», специальный корреспондент. От лица газеты и нашего главного редактора хочу принести вам соболезнования. То, что случилось, это ужасно, честное слово…
Родную газету я последние годы читаю не слишком внимательно. Раньше все прочитывала — чтобы оценить, что и как написано, проанализировать, подумать, как я бы это написала. Но вот уже лет пять и нашу, и другие газеты я просто просматриваю — цепляясь только за то, что кажется мне интересным или может иметь отношение к героям моих Прошлых или будущих материалов.
А что касается политики — то я в ней не разбиралась никогда, как и во всем остальном. Я, так сказать, специалист широкого профиля — знаю обо всем понемногу, и если есть нужда в дополнительной информации, я просто консультируюсь с тем, кто ею владеет. Потому что главное мое достоинство — это умение вкусно, как говорят журналисты, написать статью. Написать так, чтобы читатель ее проглотил.
Так что, если честно, в тот момент я не помнила, хаяла ли наша газета в последнее время уважаемого Василия Васильевича. И оставалось только надеяться, что нет. Что столько дерьма выливается на правительство, Думу и президентскую администрацию, что на отдельно взятых политиков, тем более оппозиционных, у нашего политобозревателя Саши Малюка просто не хватает экскрементов. И может быть, даже порой находится доброе слово.
— А, «Молодежь Москвы»… — Нельзя сказать, что опальный наследник засветился от счастья. Но по крайней мере и молний гнева метать не начал. И не стал проскакивать мимо, изображая крайнюю занятость, — а притормозил, рисуя на лице нечто вроде улыбки. — Что ж вы меня на позапрошлой неделе приложили-то, а?
«Наивный, полный несбыточных надежд провинциал», «борец с ветряными мельницами»
— не стыдно?
— Легкая критика — тоже реклама. — Я улыбнулась ему немного грустно — напоминая, по какому печальному поводу мы оба здесь находимся. Думая, что у Малюка экскрементов, как выясняется, хватает на всех — а значит, надо как-то выкручиваться. — А представьте, о вас бы газета только в превосходной степени писала — наилучший, честнейший, перспективнейший? Да после первой же статьи обвинили бы в предвзятости и ангажированности — и газете плохо, и вам тоже. А насчет борца с ветряными мельницами — так Дон Кихот, между прочим, неизвестнее Бориса Николаевича будет…
— Согласен. — Молодой реформатор усмехнулся, разглядывая меня внимательно — сначала лицо, потом все остальное. Так нарочито разглядывая — словно показывая мне этим взглядом, что он не только политик, но и мужчина.
Что, лишившись высокого поста, он может быть более откровенен в своем поведении. И может проявлять интерес к женщинам. Видно, новый имидж у него такой был — придумал кто или сам изобрел, не знаю, но ему, высокому и довольно приятному мужчине лет сорока с небольшим, он подходил.
«Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо — и, занимаясь проблемами страны, я в отличие от других не лицемерю и не скрываю, что у меня остается время на личную жизнь». Примерно так бы я этот имидж охарактеризовала — рассчитанный, наверное, на молодежь и женщин среднего возраста. Что ж, довольно умно — у каждого должен быть свой электорат. Особенно если учесть, что на следующий год, в 99-м, выборы в Думу, а в двухтысячном и президентские — на которых молодой, хорошо одетый мужчина будет выигрышно смотреться рядом с нынешним президентом. Если тому в голову придет порулить страной еще четыре года.
— Вообще-то я хотела принести вам свои соболезнования, — повторила, возвращая его к нужной мне теме. — Вы ведь были близко знакомы с покойным, наверное, для вас это серьезный удар…
Хромов изменился в лице, обретая философскую печаль, входя в роль, которую, видимо, играл у могилы, но из который вышел уже, отойдя от гроба на некоторое расстояние.
— Да, это огромная потеря — и для меня лично, и для близких, и для всего российского бизнеса в целом. Огромная потеря. Умереть в тридцать три года… Вы знаете, Юля, как говорят — те, кого любят боги, умирают молодыми.
Вот Андрея они любили…
— Вы не могли бы уделить мне несколько минут, Василий Васильевич? — Хромов, замолчавший скорбно после патетических своих слов, тут же бросил взгляд на часы, видно, это у него была инстинктивная реакция на вопросы такого рода. — Дело в том, что я хотела бы написать о покойном Андрее Дмитриевиче — и если бы вы уделили мне хотя бы десять минут… Речь идет о большой статье — статье о молодом человеке, умном, энергичном, типичном герое нашего времени. Который с нуля поднялся до самых высот — и мог бы подняться и выше, если бы… Если бы не любовь богов, как вы сказали. И естественно, я бы хотела отразить вашу роль в его судьбе…
Мои слова, похоже, ему понравились — потому что он кивнул, оглядываясь по сторонам, словно думая, как быть дальше. То ли предложить поговорить в машине — где отделаться от меня будет сложнее, — то ли побеседовать прямо здесь, где оборвать разговор и расстаться гораздо легче. И, удостоверившись, что вокруг не собралась уже толпа его поклонников, готовых растерзать кумира на части ради автографа или сорвать похороны громким скандированием его имени, выбрал последнее. Кивнув коротко и сразу став из траурного деловитым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
К известным личностям я отношусь ровно — когда-то они мне казались чуть ли не небожителями, но стоило увидеть их поближе, как все менялось. И они оказывались самыми обыкновенными людьми — и могли выглядеть куда хуже, чем на экране, говорить с ошибками, пахнуть потом, отпускать идиотские шутки или делать неумные заявления. А к тому же журналистская наглость, необходимое просто качество, без которого никуда — не фамильярность и хамство, но напористость, настойчивость и твердость в поведении, — благоговейного отношения к людям не предусматривает. Кем бы они ни были — поп-звездой, богатейшим банкиром, великим режиссером или известным политиком. И потому хотя лично я с ним знакома не была — политическая журналистика не мой профиль, — но и упускать его не собиралась. Нагло встав у него на дороге.
— Добрый день, Василий Васильевич, — произнесла негромко, видя, что охрана напряглась, — и напрягла ее еще больше, медленно засовывая руку в сумку за визитной карточкой. — Юлия Ленская, «Молодежь Москвы», специальный корреспондент. От лица газеты и нашего главного редактора хочу принести вам соболезнования. То, что случилось, это ужасно, честное слово…
Родную газету я последние годы читаю не слишком внимательно. Раньше все прочитывала — чтобы оценить, что и как написано, проанализировать, подумать, как я бы это написала. Но вот уже лет пять и нашу, и другие газеты я просто просматриваю — цепляясь только за то, что кажется мне интересным или может иметь отношение к героям моих Прошлых или будущих материалов.
А что касается политики — то я в ней не разбиралась никогда, как и во всем остальном. Я, так сказать, специалист широкого профиля — знаю обо всем понемногу, и если есть нужда в дополнительной информации, я просто консультируюсь с тем, кто ею владеет. Потому что главное мое достоинство — это умение вкусно, как говорят журналисты, написать статью. Написать так, чтобы читатель ее проглотил.
Так что, если честно, в тот момент я не помнила, хаяла ли наша газета в последнее время уважаемого Василия Васильевича. И оставалось только надеяться, что нет. Что столько дерьма выливается на правительство, Думу и президентскую администрацию, что на отдельно взятых политиков, тем более оппозиционных, у нашего политобозревателя Саши Малюка просто не хватает экскрементов. И может быть, даже порой находится доброе слово.
— А, «Молодежь Москвы»… — Нельзя сказать, что опальный наследник засветился от счастья. Но по крайней мере и молний гнева метать не начал. И не стал проскакивать мимо, изображая крайнюю занятость, — а притормозил, рисуя на лице нечто вроде улыбки. — Что ж вы меня на позапрошлой неделе приложили-то, а?
«Наивный, полный несбыточных надежд провинциал», «борец с ветряными мельницами»
— не стыдно?
— Легкая критика — тоже реклама. — Я улыбнулась ему немного грустно — напоминая, по какому печальному поводу мы оба здесь находимся. Думая, что у Малюка экскрементов, как выясняется, хватает на всех — а значит, надо как-то выкручиваться. — А представьте, о вас бы газета только в превосходной степени писала — наилучший, честнейший, перспективнейший? Да после первой же статьи обвинили бы в предвзятости и ангажированности — и газете плохо, и вам тоже. А насчет борца с ветряными мельницами — так Дон Кихот, между прочим, неизвестнее Бориса Николаевича будет…
— Согласен. — Молодой реформатор усмехнулся, разглядывая меня внимательно — сначала лицо, потом все остальное. Так нарочито разглядывая — словно показывая мне этим взглядом, что он не только политик, но и мужчина.
Что, лишившись высокого поста, он может быть более откровенен в своем поведении. И может проявлять интерес к женщинам. Видно, новый имидж у него такой был — придумал кто или сам изобрел, не знаю, но ему, высокому и довольно приятному мужчине лет сорока с небольшим, он подходил.
«Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо — и, занимаясь проблемами страны, я в отличие от других не лицемерю и не скрываю, что у меня остается время на личную жизнь». Примерно так бы я этот имидж охарактеризовала — рассчитанный, наверное, на молодежь и женщин среднего возраста. Что ж, довольно умно — у каждого должен быть свой электорат. Особенно если учесть, что на следующий год, в 99-м, выборы в Думу, а в двухтысячном и президентские — на которых молодой, хорошо одетый мужчина будет выигрышно смотреться рядом с нынешним президентом. Если тому в голову придет порулить страной еще четыре года.
— Вообще-то я хотела принести вам свои соболезнования, — повторила, возвращая его к нужной мне теме. — Вы ведь были близко знакомы с покойным, наверное, для вас это серьезный удар…
Хромов изменился в лице, обретая философскую печаль, входя в роль, которую, видимо, играл у могилы, но из который вышел уже, отойдя от гроба на некоторое расстояние.
— Да, это огромная потеря — и для меня лично, и для близких, и для всего российского бизнеса в целом. Огромная потеря. Умереть в тридцать три года… Вы знаете, Юля, как говорят — те, кого любят боги, умирают молодыми.
Вот Андрея они любили…
— Вы не могли бы уделить мне несколько минут, Василий Васильевич? — Хромов, замолчавший скорбно после патетических своих слов, тут же бросил взгляд на часы, видно, это у него была инстинктивная реакция на вопросы такого рода. — Дело в том, что я хотела бы написать о покойном Андрее Дмитриевиче — и если бы вы уделили мне хотя бы десять минут… Речь идет о большой статье — статье о молодом человеке, умном, энергичном, типичном герое нашего времени. Который с нуля поднялся до самых высот — и мог бы подняться и выше, если бы… Если бы не любовь богов, как вы сказали. И естественно, я бы хотела отразить вашу роль в его судьбе…
Мои слова, похоже, ему понравились — потому что он кивнул, оглядываясь по сторонам, словно думая, как быть дальше. То ли предложить поговорить в машине — где отделаться от меня будет сложнее, — то ли побеседовать прямо здесь, где оборвать разговор и расстаться гораздо легче. И, удостоверившись, что вокруг не собралась уже толпа его поклонников, готовых растерзать кумира на части ради автографа или сорвать похороны громким скандированием его имени, выбрал последнее. Кивнув коротко и сразу став из траурного деловитым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127