Тебе, говорит, журналист, деньги предлагали, а ты не взял — значит, ты или дурак честный, или тебе другие больше предложили. Если ты дурак, то это плохо, валить тебя придется — а если в бабках дело, то жадный ты, выходит, но мы договоримся. Дочка твоя, спрашивает, сколько стоит? А жена? Я на него смотрю — понять не могу, что происходит, ни с чего ведь. А он машину ведет и разговаривает спокойно, с улыбкой — как в самом начале. Говорит, там пацаны мои с твоими рядом гуляют, смотрят, чтоб не обидел их никто, — и ждут, когда я им позвоню. И ты мне, говорит, ответь — стоят ли твоя жена и дочка столько, чтобы ты фамилию на букву "У" забыл? А я на него смотрю как баран — и понимаю, что мне не кажется ничего, и он это на самом деле сказал; и это не шутка неудачная, а всерьез…
Женька передернулся, нервно выдохнув и снова закурив, с первой затяжки сжигая чуть ли не треть сигареты.
— Начал ему объяснять, что мне это начальство поручило, никаких денег никто не платит, я ж подневольный человек, при чем тут семья моя? А он мне — отбой давать или нет? И мобильный достает. А что мне делать — я кивнул. Он номер набрал, сказал, что отбой, и мне — ты меня не видел, я тебя. Если еще кого спрашивать будешь про того, у кого фамилия на "У", — накажем рублем. Ты, говорит, парень жадный, хотел побольше срубить, вот и накажем — придется тебе на похороны да поминки разоряться. Сначала на одни, потом на другие — а затем на свои. А если к мусорам побежишь, то ты первый, а твои потом. Я сижу, киваю, в голове каша, и тут он меня толкает — приехали, вылезай. Смотрю — редакция. Я вылез, этот отъехал не спеша — я даже номер запомнил. А потом думаю: а зачем мне?
Рассказ был окончен, и я вернулась в кресло, садясь напротив него, извлекая очередную «житанину» и щелкая зажигалкой. Женька не был мне близким человеком, а таких историй я слышала массу — со мной самой нечто подобное приключалось. В том смысле, что угрожали лично мне — за неимением у меня детей и мужа. Но это всегда кончалось ничем, я выкручивалась как-то. Находила кого-то, кто за меня вставал, или публиковала в газете статью на опережение, детально рассказывающую, чем я занималась и кто мне позвонил и что сказал.
Я могла посочувствовать Алещенко — но он признался, что влип в историю потому, что хотел побольше заработать. А к тому же он не предупредил меня и тем самым чуть не подставил. Точнее, уже подставил — потому что я влезла в эту историю и собиралась закончить начатое расследование. Бесспорно, я была для него ничем — но и его семья была для меня тем же самым, как бы резко это ни звучало.
— Я еще порадовался, когда сволочь эту из «Нефтабанка» выперли, — думал раскопать наконец что-то да отплатить за все, такой материал сделать, чтоб вообще с дерьмом его смешать. А потом думаю — а если это от него был тогда человек, если бандиты эти и сейчас с ним? А тут некролог читаю — настроение такое, что напился бы с радости. Думал к Сереже пойти, сказать, что есть у меня кое-что про покойника, — а потом… — Женька, в глазах которого на мгновение загорелся огонь мести, сразу сник. — А потом вспомнил — и не хочу, чтобы снова это…
Я покивала с пониманием — это самое понимание преувеличив. Потому что Алещенко тут же догадался, что я хотела сказать без слов, — хотя скорее всего это и так было не слишком сложно сделать.
— Ну не прав я, Юль, — так я думал, ты все равно ничего не найдешь. Я же не нашел. Да и мертвый уже этот — кто теперь угрожать будет, кому он нужен?
Не хотел я тебе рассказывать — самому вспоминать неприятно…
Женька противоречил сам себе — но я понимала, что ему надо как-то передо мной оправдаться. Хотя легко могла бы его опровергнуть. Да, Улитин был мертв — но это ничего не меняло. Дела его — те самые дела, которые пытался выяснить Женька и за которые ему пригрозили убийством семьи, — остались. И остались люди, пытавшиеся их скрыть, — потому что пятно на мертвом даже Улитине означало, что куда более крупное пятно окажется на репутации здравствующего и процветающего банка.
А к тому же он мог заниматься чем-то совсем плохим — мне ничего не приходило в голову, но черт его знает, как он делал деньги, какие операции проворачивал и с чьей помощью и в чьих интересах, кроме своих собственных. И если так — то это должно было остаться тайной и после его смерти. А если к его сердечному приступу имели отношение те самые люди, которые угрожали Женьке, — те не раз уже упоминавшиеся «люди» или какие-то другие, — это означало, что я довольно скоро привлеку к себе их внимание. Если уже не привлекла.
Но я не стала ничего ему говорить. Я просто вышла молча — не остановившись даже, когда он выпалил мне в спину, что готов хоть сейчас отдать все те документы, которые собрал тогда. Я не хотела останавливаться — и не сомневалась, что он их и так отдаст. Я просто вышла и, забрав запертое в своем кабинете пальто, пошла домой — потому что у меня не было больше дел в редакции, мне не хотелось сидеть тут и обдумывать то, что я узнала. Зато мне очень хотелось поесть. Нормально поесть — не в столовой, а дома, неторопливо и с удовольствием. И обязательно с бокалом вина — или с двумя.
Но тем не менее Улитин отказывался выходить из моей головы — и даже умудрился в ответственный момент приготовления пищи подменить собой образ Майкла Корлеоне в исполнении Аль-Пачино, бродящего по полям Сицилии. И едва не испортил мне обед — который я спасла, спохватившись наконец, гоня прочь воспоминания о разговоре с Женькой. С облегчением отмечая, что автоматически помешиваемый мной соус загустел как раз до нужной кондиции, — и выключая огонь под кастрюлей с пастой.
Еще через десять минут я сидела за столом, обводя взглядом то, что на нем стояло. Тарелку со спагетти, обильно политыми густым красным соусом, корзиночку с разломанным на куски багетом, миску с напоминающим труху тертым пармезаном. И бокал темно-красного вина, молодого и терпкого, который я взяла в руки, собираясь сделать глоток, прежде чем приступать к еде.
«Дай поесть! — произнесла мысленно, обращаясь к Улитину, которого на сегодня с меня было достаточно. — Завтра подумаю — а сейчас отвали, понял?»
И, сказав себе, что в жизни есть кое-какие не менее приятные вещи, чем работа, сделала первый глоток вина. Не за упокой души надоевшего мне банкира, оказавшегося, кстати, весьма паскудным человеком, — но за горячо любимую себя.
И за плотские удовольствия — одному из которых я как раз собиралась предаться….
Глава 13
Стук в дверь главный явно слышал — равно как и то, что дверь в его кабинет открылась. И мое приветственное «здравствуйте, Сергей Олегович» он тоже слышал. Но не поднял головы, склонившись над столом, впившись взглядом в какие-то бумаги. Как я про себя подумала, связанные не с редакцией, но с его бизнесом — и именно по этой причине так приковавшие к себе его внимание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Женька передернулся, нервно выдохнув и снова закурив, с первой затяжки сжигая чуть ли не треть сигареты.
— Начал ему объяснять, что мне это начальство поручило, никаких денег никто не платит, я ж подневольный человек, при чем тут семья моя? А он мне — отбой давать или нет? И мобильный достает. А что мне делать — я кивнул. Он номер набрал, сказал, что отбой, и мне — ты меня не видел, я тебя. Если еще кого спрашивать будешь про того, у кого фамилия на "У", — накажем рублем. Ты, говорит, парень жадный, хотел побольше срубить, вот и накажем — придется тебе на похороны да поминки разоряться. Сначала на одни, потом на другие — а затем на свои. А если к мусорам побежишь, то ты первый, а твои потом. Я сижу, киваю, в голове каша, и тут он меня толкает — приехали, вылезай. Смотрю — редакция. Я вылез, этот отъехал не спеша — я даже номер запомнил. А потом думаю: а зачем мне?
Рассказ был окончен, и я вернулась в кресло, садясь напротив него, извлекая очередную «житанину» и щелкая зажигалкой. Женька не был мне близким человеком, а таких историй я слышала массу — со мной самой нечто подобное приключалось. В том смысле, что угрожали лично мне — за неимением у меня детей и мужа. Но это всегда кончалось ничем, я выкручивалась как-то. Находила кого-то, кто за меня вставал, или публиковала в газете статью на опережение, детально рассказывающую, чем я занималась и кто мне позвонил и что сказал.
Я могла посочувствовать Алещенко — но он признался, что влип в историю потому, что хотел побольше заработать. А к тому же он не предупредил меня и тем самым чуть не подставил. Точнее, уже подставил — потому что я влезла в эту историю и собиралась закончить начатое расследование. Бесспорно, я была для него ничем — но и его семья была для меня тем же самым, как бы резко это ни звучало.
— Я еще порадовался, когда сволочь эту из «Нефтабанка» выперли, — думал раскопать наконец что-то да отплатить за все, такой материал сделать, чтоб вообще с дерьмом его смешать. А потом думаю — а если это от него был тогда человек, если бандиты эти и сейчас с ним? А тут некролог читаю — настроение такое, что напился бы с радости. Думал к Сереже пойти, сказать, что есть у меня кое-что про покойника, — а потом… — Женька, в глазах которого на мгновение загорелся огонь мести, сразу сник. — А потом вспомнил — и не хочу, чтобы снова это…
Я покивала с пониманием — это самое понимание преувеличив. Потому что Алещенко тут же догадался, что я хотела сказать без слов, — хотя скорее всего это и так было не слишком сложно сделать.
— Ну не прав я, Юль, — так я думал, ты все равно ничего не найдешь. Я же не нашел. Да и мертвый уже этот — кто теперь угрожать будет, кому он нужен?
Не хотел я тебе рассказывать — самому вспоминать неприятно…
Женька противоречил сам себе — но я понимала, что ему надо как-то передо мной оправдаться. Хотя легко могла бы его опровергнуть. Да, Улитин был мертв — но это ничего не меняло. Дела его — те самые дела, которые пытался выяснить Женька и за которые ему пригрозили убийством семьи, — остались. И остались люди, пытавшиеся их скрыть, — потому что пятно на мертвом даже Улитине означало, что куда более крупное пятно окажется на репутации здравствующего и процветающего банка.
А к тому же он мог заниматься чем-то совсем плохим — мне ничего не приходило в голову, но черт его знает, как он делал деньги, какие операции проворачивал и с чьей помощью и в чьих интересах, кроме своих собственных. И если так — то это должно было остаться тайной и после его смерти. А если к его сердечному приступу имели отношение те самые люди, которые угрожали Женьке, — те не раз уже упоминавшиеся «люди» или какие-то другие, — это означало, что я довольно скоро привлеку к себе их внимание. Если уже не привлекла.
Но я не стала ничего ему говорить. Я просто вышла молча — не остановившись даже, когда он выпалил мне в спину, что готов хоть сейчас отдать все те документы, которые собрал тогда. Я не хотела останавливаться — и не сомневалась, что он их и так отдаст. Я просто вышла и, забрав запертое в своем кабинете пальто, пошла домой — потому что у меня не было больше дел в редакции, мне не хотелось сидеть тут и обдумывать то, что я узнала. Зато мне очень хотелось поесть. Нормально поесть — не в столовой, а дома, неторопливо и с удовольствием. И обязательно с бокалом вина — или с двумя.
Но тем не менее Улитин отказывался выходить из моей головы — и даже умудрился в ответственный момент приготовления пищи подменить собой образ Майкла Корлеоне в исполнении Аль-Пачино, бродящего по полям Сицилии. И едва не испортил мне обед — который я спасла, спохватившись наконец, гоня прочь воспоминания о разговоре с Женькой. С облегчением отмечая, что автоматически помешиваемый мной соус загустел как раз до нужной кондиции, — и выключая огонь под кастрюлей с пастой.
Еще через десять минут я сидела за столом, обводя взглядом то, что на нем стояло. Тарелку со спагетти, обильно политыми густым красным соусом, корзиночку с разломанным на куски багетом, миску с напоминающим труху тертым пармезаном. И бокал темно-красного вина, молодого и терпкого, который я взяла в руки, собираясь сделать глоток, прежде чем приступать к еде.
«Дай поесть! — произнесла мысленно, обращаясь к Улитину, которого на сегодня с меня было достаточно. — Завтра подумаю — а сейчас отвали, понял?»
И, сказав себе, что в жизни есть кое-какие не менее приятные вещи, чем работа, сделала первый глоток вина. Не за упокой души надоевшего мне банкира, оказавшегося, кстати, весьма паскудным человеком, — но за горячо любимую себя.
И за плотские удовольствия — одному из которых я как раз собиралась предаться….
Глава 13
Стук в дверь главный явно слышал — равно как и то, что дверь в его кабинет открылась. И мое приветственное «здравствуйте, Сергей Олегович» он тоже слышал. Но не поднял головы, склонившись над столом, впившись взглядом в какие-то бумаги. Как я про себя подумала, связанные не с редакцией, но с его бизнесом — и именно по этой причине так приковавшие к себе его внимание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127