Потому что встречаться больше было не с кем, да и выяснять в принципе нечего. Все уже и так было понятно. И то, что Кисин мне не перезвонил насчет тех людей, только подтверждало, что я сделала правильный вывод. Да к тому же нельзя было исключать, что он и не собирался с ними связываться — потому что знал или подозревал то же, что сначала подозревала, а теперь уже точно знала я.
На часах было восемь тридцать пять — я проторчала у моей новой подруги в Крылатском почти три с лишним часа, вернувшись домой только к семи. И вот уже больше часа слонялась из комнаты в комнату, меряя шагами небольшую свою квартиру. Приехала, приняла душ, надела любимый домашний халат и начала шляться взад-вперед бессмысленно, периодически закуривая в одной комнате и туша сигарету в другой. Ощущая легкую дрожь внутри, не дававшую сидеть на одном месте.
У меня всегда такое состояние, когда сбор фактуры закончен и пора садиться за материал. Ненавижу слово «ман-драж» — поэтому то, что со мной происходит вот уже в тысячный, а то и в десятитысячный раз, я называю «возбуждением». Самое точное слово — даже если учесть, что обычно его употребляют в сочетании со словом «сексуальное».
Особенно если это учесть. Потому что написание материала очень похоже на секс. Потому что я буквально сливаюсь с компьютером, и голова отключается, и все происходит на подсознании — которое заставляет меня делать нужные движения, в смысле, выстраивать материал так, как надо, и вставлять тот или иной факт в тот или иной абзац.
Я действительно не отдаю себе отчета в том, что делаю. И время за компьютером пролетает незаметно, и руки сами бегают по клавишам, и образы рождаются сами по себе, и слова как бы самостоятельно складываются во фразы и предложения. А меня нет, я вся в процессе, я отдаюсь ему целиком и полностью, в нем растворяюсь. А когда дело подходит к концу — это как приближение оргазма.
Которое торопишь и в то же время оттягиваешь.
А потом на белом экране появляется многоточие — точку я ненавижу, она слишком финальна для меня, слишком категорична, — и все кончается. Дрожь еще есть, конечно, но она уже спадает, и написанное читается уже отстранение, как чужой какой-то текст. А потом палец вдавливает клавишу, и экран гаснет. И внутри пустота, потому что все кончилось.
Творчество — процесс странный. Если это призвание, а не ремесло, если в процессе не участвует голова. Один извeстный скульптор, у которого когда-то давным-давно брала интервью, сказал мне интересную фразу — что сам никогда не знает, что у него в итоге получится, потому что это материал его ведет вперед.
Глина, гранит, дерево — они ведут, но не мозг. А у меня это больше похоже на секс с идеальным партнером. Такой своеобразный секс — потому что когда все кончилось, нет никакого желания тут же повторять еще. Слишком полной была отдача, слишком мощным оргазм.
Но сейчас было восемь тридцать семь — а за компьютер я обычно садилась в одиннадцать, а то и в двенадцать. Отключала телефон, чтобы никто не отвлек, и садилась — и максимум через два часа, выплеснув все, что было внутри, вставала, испытывая полное опустошение. С тоской думая, что надо еще раз прочитать текст, чисто на случай опечаток, потому что, кроме орфографии, я никогда ничего не правлю — свято веря, что то, что выплескивается подсознательно, куда лучше того, что можно придумать осознанно. И что первый шаг, в смысле первая версия написанного, всегда самая верная.
Если честно, я ненавижу читать текст во второй раз — и хорошо, что в компьютере есть автоматическая правка, которая сама скачет по тексту, выделяя слова с ошибками. А так возникает ощущение, словно смотришь плохую копию совсем недавно виденного на большом экране фильма. Там все ярко было и красиво, — а тут картинка прыгает, и краски тусклые, и звук плывет, и в сюжете вроде бы не все гладко.
Когда я начинала работать в газете, я умудрялась собственные материалы перечитывать раз по десять, прежде чем их сдавала, — все к совершенству стремилась. Пока не поняла, что если это творчество, то писать надо только один раз — что называется, набело. И ни в коем случае нельзя перечитывать ни сразу, ни на следующий день, и вылеживаться написанному нельзя давать, даже если материал не срочный, — лучше сразу сдать. И вот уже лет семь именно так я и поступаю. Раньше вообще на машинке печатали — волей-неволей потом еще раз просмотришь. А с тех пор как я купила себе компьютер, все стало куда удобней.
Напечатала, проверила ошибки, перегнала на дискету и ее и принесла в редакцию — даже распечатывать ничего не надо.
Я поискала взглядом пачку «Житана» и случайно уткнулась глазами в стоящий в углу спальни электронный будильник — специально поставила его в угол, чтобы он действительно будил. Поставишь его прямо у постели — все, беда: выключишь автоматически, когда зазвонит, и снова заснешь. А так пока встанешь, пока дойдешь, есть время проснуться и сказать себе, что пора вставать. Я, правда, проклинала его частенько по утрам, когда он вырывал меня из сна, — но все равно оставляла в углу, и он посверкивал оттуда злобно ярко-зеленым экраном, на котором жирными восклицательными знаками высвечивались четыре цифры. Сейчас — двадцать сорок одна.
Садиться работать было рано — но и заниматься ничем другим я не могла, потому что у меня уже начался подготовительный период. Это когда в голове бродят мысли по поводу материала, идеи всякие рождаются по поводу входа, или концовки, или заголовка. И сменяют друг друга размытые картинки тех встреч и событий, которые должны лечь в основу статьи. И голоса вспоминаются, и содержание разговоров, и значимые факты, и все это как-то там переваривается без моего участия и смешивается и сортируется — чтобы потом, когда я сяду за компьютер, выплеснуться в текст.
Сигарет не было видно, и я вышла в гостиную, обнаружив пачку на столе.
И закурила, задумчиво проследовав на кухню. Говоря себе, что, наверное, стоит сварить кофе — аппетита все равно нет, да и ничего неохота готовить в таком состоянии, а вот кофе не повредит. И что-нибудь сладкое — чтобы мозги получше работали.
Я усмехнулась, покачав головой. Укоряя себя за то, что попыталась нарушить, так сказать, сухой закон. В смысле подбить себя на то, чтобы съесть еще одно пирожное. Хотя сегодня съела уже два, выполнив и даже перевыполнив дневную норму. Просто в пластиковой коробочке, которую я купила в булочной недалеко от дома, пирожных было пять — и они не давали мне покоя. Изобретая веские доводы в пользу того, чтобы я их съела.
Где-то совсем недалеко, а именно в ванной, находился неустанно взывающий к моей совести судья — напольные весы. Но в ванную я не собиралась, в ближайший час по крайней мере, — а холодильник был совсем близко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
На часах было восемь тридцать пять — я проторчала у моей новой подруги в Крылатском почти три с лишним часа, вернувшись домой только к семи. И вот уже больше часа слонялась из комнаты в комнату, меряя шагами небольшую свою квартиру. Приехала, приняла душ, надела любимый домашний халат и начала шляться взад-вперед бессмысленно, периодически закуривая в одной комнате и туша сигарету в другой. Ощущая легкую дрожь внутри, не дававшую сидеть на одном месте.
У меня всегда такое состояние, когда сбор фактуры закончен и пора садиться за материал. Ненавижу слово «ман-драж» — поэтому то, что со мной происходит вот уже в тысячный, а то и в десятитысячный раз, я называю «возбуждением». Самое точное слово — даже если учесть, что обычно его употребляют в сочетании со словом «сексуальное».
Особенно если это учесть. Потому что написание материала очень похоже на секс. Потому что я буквально сливаюсь с компьютером, и голова отключается, и все происходит на подсознании — которое заставляет меня делать нужные движения, в смысле, выстраивать материал так, как надо, и вставлять тот или иной факт в тот или иной абзац.
Я действительно не отдаю себе отчета в том, что делаю. И время за компьютером пролетает незаметно, и руки сами бегают по клавишам, и образы рождаются сами по себе, и слова как бы самостоятельно складываются во фразы и предложения. А меня нет, я вся в процессе, я отдаюсь ему целиком и полностью, в нем растворяюсь. А когда дело подходит к концу — это как приближение оргазма.
Которое торопишь и в то же время оттягиваешь.
А потом на белом экране появляется многоточие — точку я ненавижу, она слишком финальна для меня, слишком категорична, — и все кончается. Дрожь еще есть, конечно, но она уже спадает, и написанное читается уже отстранение, как чужой какой-то текст. А потом палец вдавливает клавишу, и экран гаснет. И внутри пустота, потому что все кончилось.
Творчество — процесс странный. Если это призвание, а не ремесло, если в процессе не участвует голова. Один извeстный скульптор, у которого когда-то давным-давно брала интервью, сказал мне интересную фразу — что сам никогда не знает, что у него в итоге получится, потому что это материал его ведет вперед.
Глина, гранит, дерево — они ведут, но не мозг. А у меня это больше похоже на секс с идеальным партнером. Такой своеобразный секс — потому что когда все кончилось, нет никакого желания тут же повторять еще. Слишком полной была отдача, слишком мощным оргазм.
Но сейчас было восемь тридцать семь — а за компьютер я обычно садилась в одиннадцать, а то и в двенадцать. Отключала телефон, чтобы никто не отвлек, и садилась — и максимум через два часа, выплеснув все, что было внутри, вставала, испытывая полное опустошение. С тоской думая, что надо еще раз прочитать текст, чисто на случай опечаток, потому что, кроме орфографии, я никогда ничего не правлю — свято веря, что то, что выплескивается подсознательно, куда лучше того, что можно придумать осознанно. И что первый шаг, в смысле первая версия написанного, всегда самая верная.
Если честно, я ненавижу читать текст во второй раз — и хорошо, что в компьютере есть автоматическая правка, которая сама скачет по тексту, выделяя слова с ошибками. А так возникает ощущение, словно смотришь плохую копию совсем недавно виденного на большом экране фильма. Там все ярко было и красиво, — а тут картинка прыгает, и краски тусклые, и звук плывет, и в сюжете вроде бы не все гладко.
Когда я начинала работать в газете, я умудрялась собственные материалы перечитывать раз по десять, прежде чем их сдавала, — все к совершенству стремилась. Пока не поняла, что если это творчество, то писать надо только один раз — что называется, набело. И ни в коем случае нельзя перечитывать ни сразу, ни на следующий день, и вылеживаться написанному нельзя давать, даже если материал не срочный, — лучше сразу сдать. И вот уже лет семь именно так я и поступаю. Раньше вообще на машинке печатали — волей-неволей потом еще раз просмотришь. А с тех пор как я купила себе компьютер, все стало куда удобней.
Напечатала, проверила ошибки, перегнала на дискету и ее и принесла в редакцию — даже распечатывать ничего не надо.
Я поискала взглядом пачку «Житана» и случайно уткнулась глазами в стоящий в углу спальни электронный будильник — специально поставила его в угол, чтобы он действительно будил. Поставишь его прямо у постели — все, беда: выключишь автоматически, когда зазвонит, и снова заснешь. А так пока встанешь, пока дойдешь, есть время проснуться и сказать себе, что пора вставать. Я, правда, проклинала его частенько по утрам, когда он вырывал меня из сна, — но все равно оставляла в углу, и он посверкивал оттуда злобно ярко-зеленым экраном, на котором жирными восклицательными знаками высвечивались четыре цифры. Сейчас — двадцать сорок одна.
Садиться работать было рано — но и заниматься ничем другим я не могла, потому что у меня уже начался подготовительный период. Это когда в голове бродят мысли по поводу материала, идеи всякие рождаются по поводу входа, или концовки, или заголовка. И сменяют друг друга размытые картинки тех встреч и событий, которые должны лечь в основу статьи. И голоса вспоминаются, и содержание разговоров, и значимые факты, и все это как-то там переваривается без моего участия и смешивается и сортируется — чтобы потом, когда я сяду за компьютер, выплеснуться в текст.
Сигарет не было видно, и я вышла в гостиную, обнаружив пачку на столе.
И закурила, задумчиво проследовав на кухню. Говоря себе, что, наверное, стоит сварить кофе — аппетита все равно нет, да и ничего неохота готовить в таком состоянии, а вот кофе не повредит. И что-нибудь сладкое — чтобы мозги получше работали.
Я усмехнулась, покачав головой. Укоряя себя за то, что попыталась нарушить, так сказать, сухой закон. В смысле подбить себя на то, чтобы съесть еще одно пирожное. Хотя сегодня съела уже два, выполнив и даже перевыполнив дневную норму. Просто в пластиковой коробочке, которую я купила в булочной недалеко от дома, пирожных было пять — и они не давали мне покоя. Изобретая веские доводы в пользу того, чтобы я их съела.
Где-то совсем недалеко, а именно в ванной, находился неустанно взывающий к моей совести судья — напольные весы. Но в ванную я не собиралась, в ближайший час по крайней мере, — а холодильник был совсем близко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127