— Ну, рак свой полечи, — пожала я плечами. Рак для ведьмы — неприятно, но не смертельно.
Дома я позвонила Корабельникову.
— Здравствуй, Лис, — хмуро сказал он, заслышав меня. — Что тебе на это раз надо от бедного мента?
— Так уж и бедный, — не поверила я. — А ящик Сибирской короны?
— А я б его еще увидел, — жалобно ответил он. — Сперли, гады, на проходной!
— Я ж сказала что бутылки с подозрением на цианистый калий, — нахмурилась я.
— Вот то — то и оно! С подозрением! А надо было прямо говорить — ребята, сама только что в пивко отраву положила!
— Рисковый у вас народ, — только и смогла вымолвить я. — Так ты мне поможешь?
— А что мне за это будет? — вредно отозвался он.
— Звездочка, Корабельников, тебе за это будет, — вздохнула я. — Иди смотри файл на Грушко Оксану, это ведьма из наших. Посмотри, кто у нее в родне числится.
Он пощелкал по клавиатуре и выдал:
— Мать, Груш…
— Мать пропускаем, — прервала я. — Дальше.
— Брат, Грушко Николай Марьянович, ба! Да они родились в один день — 14 октября 1966 года!
— Звездочку хочешь? — равнодушно сказала я. Жалко что до меня раньше не дошло что Оксана и Николяша практически на одно лицо.
— Хочу! А за что? — обрадовался он.
— Грушко Николай Марьянович — и есть тот самый маньяк — многостаночник, на котором двадцать четыре девушки.
— На маньяке их уже двадцать пять, — поправил меня Корабельников. — А с чего ты взяла?
— Давай без вопросов, ладно? Я тебе сказала, а ты уж сам крутись, доказывай, это твоя работа, — бесцветно сказала я и положила трубку.
Не могла же я сказать ему, что я все поняла только на основании того, что Грушко Николай Марьянович до ужаса похож на свою сестру и носит на правом запястье нитку заговоренного бисера от Оксаны, которая стоит не одну тысячу долларов. Как Настя. Как Наташа. А его сестра его покрывает, ставит охранки — я успела просканировать на крыльце Оксаниного дома Николяшин бисер — на его нитке навязана куча мощнейших оберегов, потому он и не пойман. Как она ловко провела ведьм — давайте начнем с давних клиентов! Восемь лет назад Николяша девочек не убивал.
Через несколько дней раскрасневшийся Корабельников появился у меня на пороге с бутылкой дешевого пойла, именуемого шампанским. Газированная сладко — кислая водичка, ничего общего с французским аналогом. Но я была Корабельникову очень рада. Он, такой радостный, с брызжущим через край счастьем был словно солнышко в моей унылой жизни.
— Лисёночек, милый мой, я на тебе женюсь, — приговаривал он, открывая бутылку. — Ты меня махом генералом сделаешь!
— Получилось? — слабо улыбнулась я.
— Просто отлично! Главное — он все жертвы насиловал, и образцы спермы совпали! Ну и в его квартире нашли вещи, принадлежавшие жертвам, по мелочи, но это все ерунда перед образцами! Лисёночек, выходи за меня, а?
— Пошел к черту, — беззлобно ругнулась я.
И мы напились.
Напились, пошли в Каморку, и до утра терзали гитару — наследство сгинувшего музыканта.
Потом жизнь потекла так же вяло как и прежде.
Баба Грапа живет на два дома — Серегин и мой, я к ней привыкла и давно забыла, как я на нее когда — то злилась. Она и правда оказалась мировой бабуськой. Правда однажды меня чуть инфаркт от нее не хватил. Заметив, что мой гадкий кот опять заметался в районе ванной, вопя при этом дурным голосом, бабулька резво вскочила с креслица, схватила с полочки нераспечатанную пачку баксов и ринулась менять ему наполнитель в лоточке. Меня чуть кондрашка не хватила и я заорала дурниной, не хуже Бакса:
— Стой! Стой! Ты куда???
Бабулька подняла на меня перепуганные глаза — раньше я сроду на нее голос не повышала, и робко ответила:
— Тык кот-то твой придурошный на газетку — то не ходит, а я еще раньше поняла что ты ему энтих бумажек нарезала специально, вот и пользую.
Я схватилась за голову и со стоном произнесла:
— И давно вы ему этой специальной бумажки подстилаете???
— Тык вот как хозяйство стала вести, тык и подкладываю. Я что? Я в чужое хозяйство не лезу, как у тебя заведено, так и делаю, не то что моя свекровка, царствие ей, собаке, небесное, — ответила бабулька, смутно осознавая, что сделала что — то не так.
Я чуть не взвыла, отобрала у нее пачку денег и пнула крутившегося под ногами кота. Дармоед извел не менее пятидесяти тысяч долларов за три недели.
Тихо матерясь на трех языках, я собрала баксы в пакет, засунула их обратно в зайца от греха подальше, и пошла печатать фальшивые баксы для лоточка своего зажравшегося кота. Черт возьми! Все так замечательно было придумано — фальшивые баксы отправились в зайца, настоящие — на полочку. Маруська смылась с резаной бумагой, а настоящие достались мне, спасибо моему истеричному и подозрительному внутреннему голосу, настоявшему на обмене. Ну кто ж знал что у меня дома бабулька заведется, а?
Бабка с тех пор поумерила свой пыл в ведении моего домашнего хозяйства и кота стала недолюбливать.
С Грицацуевой мы почти подружились, часто встречаемся и чешем языками, перемывая кости знакомым. Она оказалась великолепной хозяйкой и пытается научить меня готовить.
Серега стал за короткое время очень модным художником, заколачивает бешеные деньги, но тем не менее ничуть не изменился.
А я сама каждую субботу ношу розы на Текутьевское кладбище и бессильно плачу, глядя на портрет Димочки на памятнике.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68