ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Теперь обитали тут по четверо в разоренных комнатах рядовые чекисты. Упал на свою широкую кровать Вася, не снимая сапог, зубами подушку мертвой хваткой прикусил. И не сдержался, завыл. Благо из сожителей никого в комнате не было. Гады, ублюдки, бляди… Всех бы собственными руками… А товарища Фарзуса за яйца бы подвесить… Ненавижу!..
Однако что делать? Уйти из Чека? А дальше? На какой завод податься или фабрику? Да ведь ничего не умеет делать молодой чекист Василий Белкин. Чернорабочим, что ли, определиться? Нет уж, граждане-товарищи, увольте! Или в родную деревню, в смоленскую глушь, вернуться: «Здравствуйте, маменька, вот и я!» Крестьянствовать? Тоже, уважаемые, увольте. Дураков нонче нету. Были, да все вышли.
Наутро зажал Вася Белкин гордыню в кулак, явился к Дмитрию Наумовичу Картузову с повинной.
– За вчерашнее извиняйте. И – согласный я.
– На что согласный?
– Определите в этот дом… Ну… На Литейном.
Тот краткий разговор и решил дальнейшую судьбу Василия Ивановича Белкина.
Главная политическая тюрьма бывшей царской России на Литейном проспекте, теперь в том же качестве унаследованная большевиками, поразила и подавила поначалу Василия: огромные каменные размеры, металлические гулкие лестницы, висячие коридоры, бесконечные вереницы окованных железом дверей, черная краска, которой были покрыты полы и стены камер, – все это поражало, повергало в трепет перед мощью власти и законов, оберегающих власть. Ничтожен, жалок человек, осмелившийся восстать против сильных мира сего, властей предержащих…
Дмитрий Наумович Картузов слово сдержал: Белкин получил пост главного на третьем этаже – все надзиратели и тюремщики были в его подчинении. Начальник… Оклад приличный, довольствие казенное и харч – от пуза: нечего этих контриков, против рабоче-крестьянского государства выступающих, раскармливать. Конечно, жратва – с германско-буржуйской не сравнить, никаких тебе деликатесов с пахучими соусами да приправами. Однако в голодной и холодной совдепии каждый день ты сыт, если повезет – пьян.
А главное… Главное – познал Василий Белкин сладость бесконтрольной власти над заключенными, над людишками этими. Познал – и отравился ею, надо полагать, на всю оставшуюся жизнь, топя в беспредельном произволе над человеком всю свою ненависть и к российским буржуям, бывшим, естественно, в Германиях да в Швейцариях оставшихся, и к интеллигентам-очкарикам, и к иностранцам всяческим, и лично к товарищу Фарзусу («Мне бы тебя, сука, в камеру…»), и к Дмитрию Наумовичу Картузову… Полюбил Василий Иванович Белкин ночные допросы, на которых, правда, приходилось пока только присутствовать, полюбил препровождение провинившихся в одиночный холодный карцер – заталкивая в него, можно с гэканьем и в рожу съездить, так что кровью паскуда контрреволюционная умоется. Полюбил все такое прочее.
И пошло-поехало. Новое место ответственной работы: через несколько лет бросила партия верного чекиста на передний край борьбы, в Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН). Сразу стал Василий Иванович одним из заместителей первого начальника Соловецкого лагеря Эйхманса, получив с этой должностью неограниченную власть и полный материальный достаток. Тут уже, если о жратве говорить, появились кушанья почище германских: были среди зэков повара, в прошлом царскую семью обслуживавшие. Стал Василий Белкин, о неопределенном будущем рассуждая, капиталец сколачивать, главным образом из конфискованных у буржуев недобитых и нэпманов толстопузых драгоценностей – золотишко, кольца да броши с камешками всяческими, перстни, колье, ну и так далее. Умудрялись контрики хитрожопые на Соловки провозить… И славно, и хорошо. «Самое надежное помещение капитала», – наставляли Василия Ивановича товарищи по службе, те, что постарше и с опытом. И между прочим, как дальнейшая жизнь показала, правы оказались на все сто процентов.
Вообще, постепенно стал Белкин доволен своим существованием. Одно только – личной жизни не было, семьей не обзавелся. Не обзавелся, потому что не мог – хоть убейте! – Марту забыть (Марточку). Но баб поимел – в полное свое удовольствие. Много их на Соловки везли, верно, и проституток профессиональных, и всяких разных прочих, и из бывших, с манерами. Выбор широкий и – без всякого сопротивления, своя рука владыка. Только стал Василий Иванович Белкин женоненавистником и любовью занимался с отобранными… на садизм… Вообще, преуспел Василий Иванович на Соловках в этом плане. Между прочим, это он изобрел наказание для провинившихся: «свечку». Раздевают приговоренного догола, привязывают на ночь к дереву (это и называлось: «свечку поставить»), и до рассвета гнус и комарье почти скелет оставляют, на котором кожа лиловыми складками висит. Потеха!..
А годы шли. Повышения в должности, новые ромбы, а потом звезды на погонах. Новые назначения: Беломорско-Балтийский канал, Колыма, Казахстан, Норильск, мордовские лагеря. Там застали Василия Ивановича Белкина – уже в звании полковника – 1953 год и смерть «вождя всех народов», которую пережил старый чекист как личную трагедию, предчувствуя тяжкую перемену в своей жизни: напился до последнего скотства, заливаясь мутными слезами. И мысль обуяла: «Застрелюсь!» Уже кобуру расстегнул непослушными, трясущимися руками. Однако дьявол, незримо стоящий за спиной, кобуру застегнул.
Два события необходимо выделить в жизни Белкина за все прошедшие годы. Первое событие, можно сказать, звездный час Василия Ивановича. А было это в Норильске в 1939 году. Гнали на строительство металлургического гиганта этап за этапом социалистических рабов. В подчинении Василия Ивановича был в ту пору самый большой лагерь – от пятнадцати до двадцати тысяч зэков. (Численность «контингента» плавала в этих пределах: уж больно мерли враги народа, мать их в душу. А чё? Работать надо, пайку у судьбы вырывать. Это вам не московско-ленинградские кабинеты с секретаршами толстожопыми и кофиями. Это вам, шпионы капиталистические, не Крым с пальмами. Пыль лагерная, говно зеленое…)
И вот однажды, исследуя и сортируя списки прибывшего этапа, – в феврале дело было, в пик заполярных морозов, – ахнул Василий Иванович, сладострастным потом облился: среди прибывших по ведомствам Генерального штаба Красной армии и НКВД обнаружил фамилию… Даже головой тряхнул: не может быть!
– Вот этого немедленно ко мне! – приказал подчиненным, чувствуя горячий зуд в нижней части живота.
И в его жарко натопленном кабинете, залитом ярким светом голых ламп, с картиной над столом, изображающей боевых товарищей Сталина и Ворошилова на фоне Кремля, появился (пинком втолкнутый – еле на ногах устоял) живой труп, иначе не скажешь, тощий длинноносый человек в драном демисезонном пальто, ноги тряпками обмотаны, сизое, заросшее лицо в черных отмороженных пятнах, глаза гноятся, вонь от него, как из выгребной ямы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160