В зале у нас две тысячи мест, в другом — пятьсот.
— Я сказала, что тронута.
— Сцена очень большая. Больше, чем в Милане.
— Ты был в Милане?
Телков не отреагировал на ее выпад, соображая, как быть с Соней. Конечно, виноват, но не казнить же за это. Месяц ее не было в библиотеке, а он не забил тревогу. Можно было бы, конечно, забежать домой, узнать, почему. Где она жила, он знал, несколько раз провожал до порога, но ни разу не переступил его. Можно было бы без церемоний позвонить и спросить, что с ней. А вдруг некстати? Если б точно знал, что болела, так навестил бы по-братски. Она ему все уже высказала несколько дней назад, а теперь, увидев Варю, черти что подумала.
С Соней у него были моменты. Они даже отметили в библиотеке двадцатилетие историка — в начале весны. «Пошли бы в кафе, а то… чудак же ты», — шептала она, поскольку в читальном зале не положено говорить в голос.
Телков беззвучно смеялся, это у него здорово получалось. Спустились в кафетерий и выпили по стакану сока с булочкой. «Я не люблю праздники. Кому веселье, а мне самая тоска». — «Придумываешь, — не поверила она. — Вы, парни, все такие отверженные, такие непонятные. Чего из себя строить, надо на мир смотреть проще». У нее был тонкий, всегда грустный голос, и призывы к оптимизму не вязались с ее обликом.
Это была миниатюрная, складная девушка. Когда по телевизору показывали художественную гимнастику, Телков на месте чемпионки всегда видел Соню. У нее были очень длинные, до пояса, волосы, и она громоздила их на маленькой головке копной, согласно моде. Если бы он хоть раз видел их распущенными! Соня училась на биофаке, а работала лаборанткой в научном ботаническом саду, ее руководительница задалась целью вырастить морозоустойчивые орхидеи.
— Выращу и подарю тебе на день рождения, — сказала она, осторожно вышагивая по снежной каше. Закатное солнце слепило красным глаза, приходилось щуриться и, как бы хитря, улыбаться. Он и на улице говорил с ней вполголоса, это можно было понять как нежность. Занятие в читальном зале требовали многих усилий, и когда они заканчивались, во всем теле появлялось ощущение легкости, а в голове неконтролируемые скачки мысли. Парадоксы. Ему нужно было выговориться, а Соня была идеальной слушательницей этих экспромтов. Он уважал ее за это. А теперь-то что делать?
— Ты уснул? — Варя тронула его за плечо. — Мне эта люстра очень нравится. И боги эти. Почему-то в двух экземплярах.
— Олимп был меньше, чем наш театр.
С первого яруса амфитеатра стены и потолок зрительно отстояли далеко и микшировались освещением так, что ощущение закрытости пространства пропадало, а копии античных скульптур казались Телкову выставленными для масштаба, для неспешных вычислений кубатуры и квадратуры храма искусства.
Певица вышла в сопровождении двух высоченных девиц, прямо-таки гренадерш, хорошо сложенных, одинаково одетых и причесанных. Может быть, близнецы? Лили не доставала им до плеча, и эта ее малость, какая-то подростковость глубоко трогала Телкова. Вообще-то самой лучшей певицей он считал Люду Молодцову, вызвавшую на школьной сцене первый в его жизни душевный надрыв. Как если б он был стеклом, а она стеклорезом. С той поры он так оценивал музыку: режет или карябает. Из пения болгарки он понимал лишь отдельные слова, но какие слова — самые древние, однокоренные с русскими, и это внезапное прикосновение к древности приятно щекотало его.
Напиться бы вусмерть красным болгарским вином и плакать, как было однажды в компании спелеологов— любителей, вернувшихся из пещер Крыма.
Она ходила по сцене, а потом по залу, маленькая, трогательная, хотелось защитить ее, потому что две девушки, хоть и рослые, все-таки оберега слабая для маленькой женщины — владелицы алмазного голоса. Собственно говоря, она сама — сокровище, что опасно для жизни. Как говорил один персонаж, смелы и безрассудны те дамы, которые носят серьги с бриллиантами: могут лишиться вместе с ушами. Ее песня о сердце, больше всего нравилась спелеологам, простым парням с завода. Ему тоже. Он еле сдерживался, чтобы не подпевать. Она вынула всю душу, усталость навалилась, как дорожный каток, и расплющила.
Домой пошли пешком. Молчали. Жаль, нет спелеологов, они бы поняли. Телков никак не мог спуститься с театрального Олимпа. Стук каблучков об асфальт походил на то, как стучат капли, стекая со сталактитов в абсолютной тишине пещеры. Может быть, Варю познакомить со спелеологами, они отыщут ей отдельную пещерку с роялем?
Вдруг что-то нашло на него, стал цокать в такт шагам. Она рассмеялась и стукнула его кулачком по спине. Опять просидели на кухне до глубокой ночи. Телков уснул на стуле. Мать уложила его сонного, а утром пожурила:
— Ты, значит, на работу, а она до обеда дрыхнуть? Ни в магазин, ни разу не сходила, ни пол не вымыла. И где ваша квартира? Ищешь? А то давай здесь поспрашаю.
— Ей к центру поближе: артистка же, в консерватории репетировать будет вечерами, когда пианино освободится. Возвращаться поздно.
— А вдруг что с ней случится? Кто отвечать будет? Попал ты, бедова голова, в историю. Друг-то этот твой, как его? Думает жениться?
— Подмухин. Думает.
— Да как же — она здесь, а он там? И так четыре года? Или пять?
— Ну не знаю. Человек попросил, я согласился. Что же я теперь — болтуном предстану?
— Да, история. Так плохо, а так — еще хуже. Ну, ты давай не тяни, раз обещал.
Телков поймал себя на том, что разочарован беседой с матерью, Наверное, он ожидал большего. Наверное, была в нем надежда, что она возьмется и сделает сама. Правда, он бы ни за что не признался себе в этом.
После работы он уехал в библиотеку. Почему-то в памяти запечатлелась такая картинка: забор, на нем объявления и среди них «сдается комната». Этот забор тянется неподалеку от библиотеки, отгораживая от новейшего здания домики частного сектора. Город наступает и перемалывает улицу за улицей, домишки, палисадники, огороды, выставляя железобетонные коробки, иногда кажется, что земля стонет от такого вмешательства, а иногда наступает радость от грандиозности этих перемен.
Забора возле библиотеки Телков не нашел. Может быть, уже снесли? Или память подвела? Подосадовав, он счел дело сделанным и со спокойной совестью направился в библиотеку. Как хорошо быть в ее прохладном вестибюле, не думая о суетных проблемах.
Увидев Соню, он обрадовался ей и признался сам себе, что для того и заходил, чтобы объясниться с ней.
— Ты меня не обманываешь? — Спросила она совсем по-детски, когда он рассказал, кто такая Варя. — Может быть, ей пока у нас пожить?
— Поехали, я вас познакомлю, — Телков, окрыленный собственной решимостью, вспомнил Подмухина. Тот давно бы подсуетился с Соней и вывел их отношения из книжного мира на вольный воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124