ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Даже ночью жрет. У него всегда кулек под подушкой.
— Нет, наш не такой. Конфеты у нас на виду, не запрещаем, но советуем: подумай, сын, не много ли будет, не выступит ли диатезик на глазках.
— А этот зубы уже проел. Впереди выдрали, и не молочные, сами понимаете. Так он заявил: вставляйте золотые, как у дяди Гоши. А кто в таком возрасте мосты делает? Отец у него тоже сладкоежка. И мясоежка. Мать настряпает целый тазик пирожков, вдвоем навалятся и съедят. Инфаркт был в тридцать один год. Надорвал сердце: два года на машину копил, горбатился.
— У нас, скажи, сына, нет машинки. И огонечков теперь нет.
— Каких еще огонечков?
— А обобрали нас вчистую — кольца, серьги. Вошли, взяли. Тысячи на две.
— Вот где свинство-то! Ну, я понимаю, у государства хапнуть, а тут живые люди. — Надя замолкает, задохнувшись от негодования.
— А у нас десять нутрий, — с явной похвальбой произносит Женя. — Тетя Надя, когда мы их будем забивать — в октябре? А дедушка опять их мясо съест?
— А ваш дедушка змей не ест? — Спросил малыш.
— Не-ет, — удивленно протянула Надя, поскольку Женя уже набил рот конфетами. — Родители сестричку ждут. Женя даже денежки копил. Говорит, сестрички дороже стоят, чем братики.
— А у нас один. Тяжело на севере детей поднимать. Одной няньке сотню в месяц отвали. В отпуск лететь — хуже пожара. Четыре сотни на одного, а если детей трое, и они доросли до взрослого билета — никаких денег не хватит. Можно вообще-то не выезжая по сопкам бегать, да мы так привыкли. Весь Магадан — как перелетные птицы.
— У нас тоже можно не выезжать, — подхватывает Надя. — На Иссык-Куле отдыхаем даже в выходные. А у многих сады-огороды. А все равно растрястись хочется. Женьку к прабабушке везу, а сама потом в Сочи.
— К прабабушке! Ничего себе! А мы вот нынче без моря. На севере тоже есть столетние старики, только в Якутии, лето там как на материке, а зима похолоднее магаданской.
— Нет, у нас зима терпимая.
— Да что вам-то с нами ровняться. На одежду теплую, небось, не тратитесь. Сапоги вот купила австрийские, их еще алясками называют.
— Замшевые? У нас они не в ходу. Слякотно.
— А в Магадане самое то. Приезжаю на базар, восточный называется, а там сплошная Австрия и Франция.
— У нас с рук можно черта с рогами купить.
— Нет, не с рук, в магазине, по госцене. Вельвет купила, французскую пудру. Мы вообще-то в поезд неспроста сели. Говорят, у вас верблюжью шерсть продают прямо в вагонах?
— Да, по вагонам носят. Но это до Джамбула.
— Ясно. Это, когда с нас показания брали. Да и все равно денег уже нет.
— А вы, наверное, в торговле работаете?
— Почти, — у нее не хватило сил съязвить. — Политэкономию в институте преподаю.
В глазах у Нади появляется специфический интерес.
— У нас тоже преподавателей посадили. Из приемной комиссии. Процесс открытый был. А вы мне бы шкуру помогли достать — медвежью. Говорят, их в Магадане, как грязи.
— Медвежью что, — не выдерживает мужчина. — Медвежья — вчерашний день. Про мамонтенка Диму слыхали? У нас мамонтовые шкуры по знакомству достают. И овцебыки у нас. Из Америки завезли. Тоже по знакомству. Одна шерстинка — двадцать сантиметров. Килограмм пуха — тысячу долларов.
— У нас, пожалуй, жарковато будет в таком свитере, — не уловив иронии, прикидывает Надя. — А насчет мамонта — это идея. Сколько это может стоит?
— Да слушайте вы его! Он же артист. Не может, чтобы не разыграть.
— Артист? Правда, что Захаров у вас срок отбывал?
Он не успевает ответить, поскольку в купе входит младший лейтенант и штатский. Может быть, они уже ухватили след?
— Вы муж? — Удостоверился штатский. — Свидетель, стало быть.
— Да, чем могу быть полезен?
— Мы с вами, — сказал офицер, — пройдем вдвоем в конец поезда. Вы смотрите внимательнее. Может быть, узнаете кого.
Из двенадцатого вагона перешли в тринадцатый. Милиционер завел разговор с проводницей. Вагон, сказала она, был закрыт на ключ и через него ночью никто не проходил. Почему же не был заперт двенадцатый? Замки сломаны. А починить, стало быть, нельзя?
Четырнадцатый вагон мягкий. В нем прохладнее. Кондиционеры. Вчера проводница предлагала перебраться сюда, кормить клопов. Лучше уж клопов, чем воров.
— На третье купе обратите внимание, — сказал младший лейтенант. — Я заговорю, а вы пройдите мимо и загляните.
Он старается идти естественно. Тот, кто смыслит в актерстве, знает, это труднее всего. Не потерять бы ощущение реальности происходящего. Вдруг это купе захлопнется, как мышеловка?
Вместо этого он слышит от парня в спортивном костюме привет и приглашение заходить. Лицо его с раскосыми глазами знакомо, но это не рыбак и не пассажир автобуса в Исфаре. Сердце ревнивца замирает и готово лопнуть, как воздушный шарик. Но когда незнакомец начинает извиняться за вчерашнее, становится понятно, что именно это семейство занимало купе, пока не было изгнано разгневанной дамочкой в джинсах.
— Это вы нас извиняйте. Знаете, нам до Магадана добираться. В Новосибирске хотели у родных погостить, а сейчас не знаем, как получится.
— Мы поближе — на БАМе. А по железной дороге семь суток пилить. Зато билеты бесплатные. Жертвы собственных льгот. К отцу ездили, свою чебурашку фруктами навитаминить. Они с дедом секретничают по-узбекски.
Девочка лет десяти, черноволосая, черноглазая, проявляет живой интерес к новому человеку. В ушах у нее золотые сережки. У ее светловолосой мамы — тоже. Все они с младенчества любят золото.
— Мы тут переживаем, что из-за нас вышло, — шепчет женщина. — Мы-то знаем, как эти надбавки достаются.
— Были времена, говорят, на севере никто квартиры на замок не запирал. Мы это не застали. Но поспокойнее у нас, чем на материке. — На миг он забыл о несчастье, но младший лейтенант вывел из этого состояния громким вопросом:
— Опознали его? Опознали? Он прикуривал? Нет? Вы должны давать правдивые показания. Побудьте пока здесь. Кто будет проходить, поглядывайте. Я скоро вернусь.
Поезд идет на торможение, скрипит, скрежещет и останавливается посреди пустыни. Барханы, лесополоса, глинобитные домики. Только без верблюдов и миража.
— Минут двадцать простоим, — улыбаясь, объясняет бамовец. — Встречного ждем. Входной семафор закрыт. Пойдем подышим.
Они спустились из вагона на насыпь. Тонкий сиреневый аромат цветов саксаула ощущался сквозь запах шпал и паленого железа тормозов.
— Папа, а меня не взял? — Девочка спустилась по ступенькам прямо на шею отцу. И он весело понес ее к лесополосе.
— Мужики, давайте дровец нарубим, — предлагает проводница. — На чай дам — кипяточку.
Пот сыплется при каждом замахе. Зато не надо думать, куда деть себя. Все-таки это тяжкое испытание — железная дорога. Отвыкли от дискомфорта, заелись. От материка отвыкли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124