Подобрал рубашку с песка, сделал десяток шагов, оглянулся, привычно перепроверив себя. На песке остались заскорузлые носки Аркадия. Почему-то я не сказал ему об этом.
Пути до дому всего ничего: через забор, а там полосочка асфальта и газон. За пятиэтажками вплотную холмы. Высотой до третьего этажа. И на них коровы. Умилительная картина. Это ведь те самые холмы с красивыми названиями, осмотреть которые меня за все время, проведенное в санатории, раз сто приглашали с прогулочного теплохода, а я так и не оторвался от пляжа.
Во дворе прохладнее и пахнет травой. А лестница в подъезде холодит босые ступни. Поднявшись на пятый этаж, толкнули дверь, и она, не запертая на замок, отошла: «тшш». Я прошмыгнул в ванную, оделся, вышел в комнату.
Первое, что бросилось в глаза — шкафом отгороженная кровать мальчика. Старый телевизор, его нужно смотреть с дивана. На полу палас — ничем не примечательный, почти черный. А вот потолок — я таких раньше не видел — оклеен обоями.
— Садись сюда, — пригласил Аркадий, развалясь на диване. — Музыку вот купили. — Он включил магнитофон, прикрепленный на консолях к стене. — Хорошо ведь?
Я догадался, что это техническое решение — предмет его гордости, как и застекленный балкон, который мы тоже осмотрели тщательнейшим образом.
И тут нас позвали на кухню обедать. Расселись на стульях, которые Аркадий сам сварил из стальных прутьев — прочности и тяжести необыкновенной. Как в сказке о Маше и трех медведях. Появилась сковорода с картошкой, порезанные помидорчики в зеленой ряби укропа. Меня бросило в жар от нетерпения. Раздался, как говорит один мой приятель, крик молодого аморала:
— К такой закусочке…
Красивая пауза длится, а желанный предмет не возникает. Факир был пьяный?
— Ну, сполкай, — нехотя говорит женщина.
— Гони бабки и пакет.
— Какие бабки? — Притворно изумляется хозяйка. — Может быть, дедки? Бабки у тебя на уме да бабы.
— Ладно, хватит языком молоть. Вам, сявкам, только дай слабину, со свету сживете. — Гнев Аркадия — искренний и обильный — как бенгальский огонь. Наверное, он нравится женщинам именно таким — преувеличенным. Мне страшно неловко все это слушать. Как жаль, что я пропустил мгновение, когда еще было удобно уйти.
Прошелестев, запахнулась за Аркадием дверь, хозяйка сказала, что надо повесить на кухне штору. У себя в Магадане я теряюсь, когда в моей квартире посторонний человек. Потому что всегда можно в доме такое подсмотреть, такую подробность, которую хозяину вовсе не хочется афишировать. А здесь, будто бы даже рады постороннему. Похоже, что кое-что даже нарочно выставляется на обозрение.
Но любимая женщина сама по себе — это всегда напоказ. Впрочем, хозяйка рисуется самую малость, будто бы скромничает, а на самом деле выставляется. И тему выбрала для разговора, — будто я иностранец — несложную и не ответственную. Я это сразу уловил и разулыбался. Она нанизывает штору на палку — карниз и рассказывает о заморозке, который рассаду побил и о первом снеге в ночь под Новый год. Суровая в Пицунде жизнь. Порвало провода, и поселок оказался без энергии, отдыхающие на курорте сидели три дня на сухом пайке, не было воды, стало быть, канализация не действовала.
— Мы как предчувствовали, запаслись продуктами в Сочи, полный багажник набили. Телевизор только не посмотришь, а так нормально — шампанское при свечах. Романтика.
Она не смотрела на меня, но я был уверен, что ей нужно мое одобрение. Хотя бы даже в виде отсутствия неудовольствия и усмешек.
— Мы иногда вместе работаем. Квартиры ремонтируем. Кстати, одну тридцать первого декабря доделывали. Незадолго до курантов. Правда, денег за нее до сих пор не получили. — Она глянула мне в лицо: не подумал ли я, что они захребетники какие-нибудь. — Я маляр. Все, что мне требуется, я заработаю этими руками. — Она вытянула свои тонкие, будто веревками перевитые, руки перед собой и тряхнула ими. — День за днем в краске и краске. Да какие-то едучие они стали, — дуреешь, спасу нет. Я шабашку подыскала рублей на четыреста. В отпуск хочу смотаться.
— Куда же вы из города-курорта? Может быть, в Магадан? У нас тоже есть, где душу отвести…
Мне хочется перевести разговор в шутку, но она не пожелала. Она беззащитна и трогательна в своей серьезности.
— Нет, я бы там не смогла. А Пицунда — тоже не сахар. Климат неважный. Я в Курск поеду к родителям. Мы уже ездили в Тбилиси к его родне, а сейчас… Нет, одна поеду. Жаль, отец у него умер. От больного сердца. Его он стеснялся, куролесил меньше. Он бы от нас не ушел, будь отец живой. Правильно говорю?
— Да, — в замешательстве подтверждаю я. Почему она возложила на меня роль третейского судьи? Это забавно и грустно. Ну да, грустно, когда тебя зачисляют в старцы.
Лицо женщины, разгладившееся до просветления, готовое засиять в детской улыбке, вдруг стало меняться. На нем гнев проступил пятнами.
— А вот скажите, можно так делать — бабу по морде бить?
Глаза ее наполнились бессильными слезами, но она не дала им воли, и мне вспомнилась поговорка о скупой мужской слезе.
— Ему пить нельзя. Друзей наведет, вина полный стол наставит. Ты мне один стакан разрешишь? Разрешу, куда я денусь. Только один не получается никак. А напьется, к каждому столбу приревнует. Терпела. Сколько можно? Довыступался. Думал, без него не проживу. Да ради Бога! Нормально живу, все у меня есть, через годик мебель новую куплю, будет у меня гнездышко. Да и так ничего, а?
Она вспрыгнула на табуретку, прикрепила карниз со шторой и стала глядеть сквозь нее не улицу.
— Хорошо у меня: перешел дорогу, и море. Ну, у кого еще такой вид есть? Игорешку моего из воды не вытащишь.
— А как там его жук поживает?
— Куда он денется? Вон в банке. Только не шевелится. Сварился на солнцепеке, должно быть.
— Огорчится теперь?
— Игорь, что ли? Все может быть. Выброшу я его. Скажу, что улетел.
Мы поговорили о жуках, воспитании детей, сухом законе, который здесь, к счастью, не действует, справедливости, которая никогда не наступит, если иметь в виду отношения мужчин и женщин. Она говорила, я слушал, малоподвижный живой центнер.
— Застрял, фанера, — сказала она с улыбкой, как о проказнике. Кого имела в виду — сына или Аркадия?
И вот воротился тамада с тяжелым пакетом. Женщина прошла по нему взглядом, сверху вниз и снизу вверх. Он замер, торжественный, как швейцар. Постоял секунду, расслабился, заговорил виноватой скороговоркой:
— Ну, вот вернулся. Автобус застрял, пшь. Водки хотел взять. В помине нет. Крепленое есть. После него голова весь день дурная. А я сухого купил! — Он вынул бутылку «Колхети».
— Конечно, надо было мне раньше об выпивке подумать, — сказала хозяйка. — Но мысли мои в другую сторону ушли. Ремонт не оконченный. Потолок на кухне надо обклеить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124