Как же Магда огорчится, узнав, что он переспал со студенткой. Да, так преступники и попадаются. Рано или поздно пробалтываются. Не полицейские их ловят, они сами себя выдают – тянет на признание или похвастаться хочется.
– Ну, когда мы с тобой на ланч пойдем? – Магда тщетно пытается скрыть за игривостью тона горячее желание с ним повидаться.
– Обязательно пойдем, но чуть позже, ладно? У меня сейчас со временем туго. Боюсь сглазить, но… вроде роман пошел.
Черт его за язык дернул. Все, теперь он ни строчки не напишет.
– Так это замечательно! – радуется Магда.
– Посмотрим. – Свенсон и сам начинает верить своим словам. – Мне надо будет в ближайшее время показать кое-какие куски Лену Карри.
Теперь-то он точно лжет. Тренируется – то же самое придется повторить Лену, когда он позвонит и скажет, что у него кое-что готово, а на самом деле позвонит он по поводу романа Анджелы. А, собственно, что мешает ему показать Лену книгу Анджелы, пусть посмотрит, вдруг его это заинтересует? Вполне можно позвонить своему издателю, порекомендовать талантливую студентку. Так сказать, эстафета поколений. Свенсон никогда этим не злоупотреблял. Никогда Лену ничего не предлагал, а роман Анджелы на самом деле хорош, так что его рекомендацию никто не расценит как следствие его… личной заинтересованности в авторе.
Магда говорит:
– Послушай, Тед… Это… Если ты откажешься, я не обижусь – нет, так нет. Когда увидишься с Леном, не мог бы ты поговорить с ним про мой новый сборник? Они ведь печатают поэзию.
Это уже слишком. За двадцать минут две женщины подъезжают к Свенсону с одним и тем же!
– С удовольствием, – отвечает Свенсон. Вообще-то маловероятно, что Лена заинтересует второй сборник Магды, но вдруг Свенсон поймает его в тот самый день, когда он будет сокрушаться о том, что мало печатает настоящей литературы. Но просить сразу о двух книгах… нет, не стоит. – Только, знаешь, я слышал, Лен новых поэтов не берет. Я его, конечно, спрошу, но ничего не обещаю.
В свете зимнего дня лицо Магды кажется тускло-серым. Она решила, что Свенсону ее новый сборник совсем не понравился. Надо было солгать. Еще несколько недель назад он бы рассказал Магде, как говорил об этом с Леном и тот ответил, что планы уже утверждены и…
– Если бы решал я, то обязательно бы это напечатал, – говорит Свенсон. – Мне очень нравятся твои стихи. И ты это прекрасно знаешь. Но Лен, он же бизнесмен. И его интересуют не только литературные достоинства… – Все это к стихам Магды не имеет ни малейшего отношения. Но скажи он правду, ей вряд ли стало бы легче. – Я тебе позвоню. Извини, тороплюсь, – говорит он и поспешно уходит.
Он идет к себе в кабинет, и всю дорогу ему кажется, что его кто-то преследует. Заперев дверь, он кидается к телефону и, сам не успев понять, что делает, набирает номер Руби. Он уже давно пытается ей дозвониться – с того самого дня, когда она оставила свое сообщение, а он тогда ее не застал – наверняка потому, что сначала позвонил Анджеле.
Руби снимает трубку.
– Руби, это папа. – Ему хочется плакать – от того, что он слышит ее голос, от того, как приятно ему сказать вслух «папа».
– Привет, пап, – отвечает она. – Ты как там? – Будто все по-прежнему. А может, так оно и есть? Может, Руби опять стала прежней?
– Как учеба? – спрашивает он.
– Все отлично. Просто замечательно. Прекрасно. – Голос Руби звенит – если б она всегда отвечала так восторженно, а не отделывалась односложным мычанием. – Я, наверное, буду специализироваться по психологии. Сейчас слушаю курс по психопатологии личности – очень здорово!
Ей что, прозак прописали? Разве на это не требуется разрешение родителей? Нет, наверное. Руби же исполнилось восемнадцать. Да Свенсон и не против – хорошо, если какой-то сообразительный психиатр нашел способ вернуть девочке ее былую жизнерадостность.
– Знаешь, имея такого папашу, ты приобрела уникальный опыт общения с психопатологической личностью.
Руби отвечает не сразу.
– Я и об этом думала. Понимаешь, я была не в лучшей форме… Что-то такое слышится Свенсону в ее голосе – какие-то заученные, неестественные нотки, – и сердце вдруг начинает бешено колотиться. Уж не собралась ли она заявить, что вспомнила вдруг, как в детстве страдала от отцовских сексуальных домогательств? Вот уж чего близко не было. Свенсон вдруг подумал о том, что, когда дочь повзрослела – внезапно, в одну ночь, – это его озадачило, смутило, обидело. Он стал держаться от нее будто на расстоянии – так отступают в сторону, чтобы не столкнуться в тесном коридоре. Они по-прежнему целовались и обнимались, но словно по обязанности, через силу. Как объяснить ей, да и себе самому, что же произошло? Нечего удивляться, что она сердится на него, ведь он отдалился от нее именно тогда, когда был нужнее всего.
– Я читала про наследственные заболевания. Ты же знаешь, дедушка был не вполне здоровый человек.
Свенсон облегченно вздыхает. Только… кого это она называет дедушкой? Дедушка? Ей известно, как умер его отец. Когда ей было лет десять-одиннадцать, она потребовала все ей рассказать. Свенсон и Шерри так и поступили – рассказали, но в мягкой форме.
Уж не решила ли Руби, что в ней проявились черты, унаследованные от безумного папаши Свенсона? Свенсон никогда не замечал и намека на это. Но сейчас он тронут, тронут тем, что она называет его отца дедушкой. Пора рассказать ей всю правду о дедушке – начистоту, правдивее, чем в романе. Руби это важнее, чем кому-либо еще.
– Можем поговорить об этом, – предлагает Свенсон. – Ты когда до мой собираешься?
– На День благодарения, – отвечает Руби. Ах да, конечно.
– Зачем столько ждать? Ты же от нас всего в сорока милях. Я могу приехать. Пообедаем вместе.
– До Дня благодарения всего две недели, – говорит Руби.
Что ж, он ее вполне понимает. Ей хочется чувствовать себя независимой, студенткой университета, уехавшей из дому и возвращающейся только по праздникам. Он надеется, что не слишком на нее давил, что не вспугнул ее своим энтузиазмом. Ну и денек – сплошные беседы с женщинами.
– Жду с нетерпением, – говорит он. Снова пауза. Руби, когда звонила, сказала, что хочет его о чем-то спросить. – Что случилось-то?
– Обещаешь, что не будешь злиться?
– Обещаю.
– Мне позвонил Мэтт Макилвейн. Помнишь его?
– Конечно помню. Что ему надо? – В голосе Свенсона звенит металл. Это нужно прекратить. Немедленно. Но… сколько раз корил он себя за то, что посмел вмешаться в жизнь Руби! Сколько раз говорил себе, что пусть бы хоть с Джеком Потрошителем встречалась, лишь бы от отца не отворачивалась.
– Не знаю, – говорит Руби. – Он оставил сообщение на автоответчике, просил перезвонить. Но у него сменился номер, а в справочной университета отвечают, что новый в их телефонную книгу не внесен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
– Ну, когда мы с тобой на ланч пойдем? – Магда тщетно пытается скрыть за игривостью тона горячее желание с ним повидаться.
– Обязательно пойдем, но чуть позже, ладно? У меня сейчас со временем туго. Боюсь сглазить, но… вроде роман пошел.
Черт его за язык дернул. Все, теперь он ни строчки не напишет.
– Так это замечательно! – радуется Магда.
– Посмотрим. – Свенсон и сам начинает верить своим словам. – Мне надо будет в ближайшее время показать кое-какие куски Лену Карри.
Теперь-то он точно лжет. Тренируется – то же самое придется повторить Лену, когда он позвонит и скажет, что у него кое-что готово, а на самом деле позвонит он по поводу романа Анджелы. А, собственно, что мешает ему показать Лену книгу Анджелы, пусть посмотрит, вдруг его это заинтересует? Вполне можно позвонить своему издателю, порекомендовать талантливую студентку. Так сказать, эстафета поколений. Свенсон никогда этим не злоупотреблял. Никогда Лену ничего не предлагал, а роман Анджелы на самом деле хорош, так что его рекомендацию никто не расценит как следствие его… личной заинтересованности в авторе.
Магда говорит:
– Послушай, Тед… Это… Если ты откажешься, я не обижусь – нет, так нет. Когда увидишься с Леном, не мог бы ты поговорить с ним про мой новый сборник? Они ведь печатают поэзию.
Это уже слишком. За двадцать минут две женщины подъезжают к Свенсону с одним и тем же!
– С удовольствием, – отвечает Свенсон. Вообще-то маловероятно, что Лена заинтересует второй сборник Магды, но вдруг Свенсон поймает его в тот самый день, когда он будет сокрушаться о том, что мало печатает настоящей литературы. Но просить сразу о двух книгах… нет, не стоит. – Только, знаешь, я слышал, Лен новых поэтов не берет. Я его, конечно, спрошу, но ничего не обещаю.
В свете зимнего дня лицо Магды кажется тускло-серым. Она решила, что Свенсону ее новый сборник совсем не понравился. Надо было солгать. Еще несколько недель назад он бы рассказал Магде, как говорил об этом с Леном и тот ответил, что планы уже утверждены и…
– Если бы решал я, то обязательно бы это напечатал, – говорит Свенсон. – Мне очень нравятся твои стихи. И ты это прекрасно знаешь. Но Лен, он же бизнесмен. И его интересуют не только литературные достоинства… – Все это к стихам Магды не имеет ни малейшего отношения. Но скажи он правду, ей вряд ли стало бы легче. – Я тебе позвоню. Извини, тороплюсь, – говорит он и поспешно уходит.
Он идет к себе в кабинет, и всю дорогу ему кажется, что его кто-то преследует. Заперев дверь, он кидается к телефону и, сам не успев понять, что делает, набирает номер Руби. Он уже давно пытается ей дозвониться – с того самого дня, когда она оставила свое сообщение, а он тогда ее не застал – наверняка потому, что сначала позвонил Анджеле.
Руби снимает трубку.
– Руби, это папа. – Ему хочется плакать – от того, что он слышит ее голос, от того, как приятно ему сказать вслух «папа».
– Привет, пап, – отвечает она. – Ты как там? – Будто все по-прежнему. А может, так оно и есть? Может, Руби опять стала прежней?
– Как учеба? – спрашивает он.
– Все отлично. Просто замечательно. Прекрасно. – Голос Руби звенит – если б она всегда отвечала так восторженно, а не отделывалась односложным мычанием. – Я, наверное, буду специализироваться по психологии. Сейчас слушаю курс по психопатологии личности – очень здорово!
Ей что, прозак прописали? Разве на это не требуется разрешение родителей? Нет, наверное. Руби же исполнилось восемнадцать. Да Свенсон и не против – хорошо, если какой-то сообразительный психиатр нашел способ вернуть девочке ее былую жизнерадостность.
– Знаешь, имея такого папашу, ты приобрела уникальный опыт общения с психопатологической личностью.
Руби отвечает не сразу.
– Я и об этом думала. Понимаешь, я была не в лучшей форме… Что-то такое слышится Свенсону в ее голосе – какие-то заученные, неестественные нотки, – и сердце вдруг начинает бешено колотиться. Уж не собралась ли она заявить, что вспомнила вдруг, как в детстве страдала от отцовских сексуальных домогательств? Вот уж чего близко не было. Свенсон вдруг подумал о том, что, когда дочь повзрослела – внезапно, в одну ночь, – это его озадачило, смутило, обидело. Он стал держаться от нее будто на расстоянии – так отступают в сторону, чтобы не столкнуться в тесном коридоре. Они по-прежнему целовались и обнимались, но словно по обязанности, через силу. Как объяснить ей, да и себе самому, что же произошло? Нечего удивляться, что она сердится на него, ведь он отдалился от нее именно тогда, когда был нужнее всего.
– Я читала про наследственные заболевания. Ты же знаешь, дедушка был не вполне здоровый человек.
Свенсон облегченно вздыхает. Только… кого это она называет дедушкой? Дедушка? Ей известно, как умер его отец. Когда ей было лет десять-одиннадцать, она потребовала все ей рассказать. Свенсон и Шерри так и поступили – рассказали, но в мягкой форме.
Уж не решила ли Руби, что в ней проявились черты, унаследованные от безумного папаши Свенсона? Свенсон никогда не замечал и намека на это. Но сейчас он тронут, тронут тем, что она называет его отца дедушкой. Пора рассказать ей всю правду о дедушке – начистоту, правдивее, чем в романе. Руби это важнее, чем кому-либо еще.
– Можем поговорить об этом, – предлагает Свенсон. – Ты когда до мой собираешься?
– На День благодарения, – отвечает Руби. Ах да, конечно.
– Зачем столько ждать? Ты же от нас всего в сорока милях. Я могу приехать. Пообедаем вместе.
– До Дня благодарения всего две недели, – говорит Руби.
Что ж, он ее вполне понимает. Ей хочется чувствовать себя независимой, студенткой университета, уехавшей из дому и возвращающейся только по праздникам. Он надеется, что не слишком на нее давил, что не вспугнул ее своим энтузиазмом. Ну и денек – сплошные беседы с женщинами.
– Жду с нетерпением, – говорит он. Снова пауза. Руби, когда звонила, сказала, что хочет его о чем-то спросить. – Что случилось-то?
– Обещаешь, что не будешь злиться?
– Обещаю.
– Мне позвонил Мэтт Макилвейн. Помнишь его?
– Конечно помню. Что ему надо? – В голосе Свенсона звенит металл. Это нужно прекратить. Немедленно. Но… сколько раз корил он себя за то, что посмел вмешаться в жизнь Руби! Сколько раз говорил себе, что пусть бы хоть с Джеком Потрошителем встречалась, лишь бы от отца не отворачивалась.
– Не знаю, – говорит Руби. – Он оставил сообщение на автоответчике, просил перезвонить. Но у него сменился номер, а в справочной университета отвечают, что новый в их телефонную книгу не внесен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88