— Ну вот запишись завтра на курсы и учись. Сдашь на права — куплю тебе машину. Пока подержанную, а как научишься ездить — выберешь сама.
— А какая машина у Маши? — вдруг, прищурив глаза, спросила Таня. Она прекрасно знала, что Маша не умеет водить.
— Н-н-никакой! — допив порядочную порцию коньяка, ответил Филипп.
— Почему?
— Я не хочу, чтобы она водила! Сейчас в Москве на улицах столько придурков!
— А за меня, значит, вы не боитесь! Все в порядке! Я и ждала от вас именно этого! — сказала Таня и, хлопнув дверью так, что тяжело загудела металлическая рама, вышла на улицу.
«Л-л-ловко она меня поддела!» — ухмыльнулся Филипп Иванович, хлопнул в ладоши и отстегнул официантке крупную купюру. Она все-таки, видимо, рассчитывала на что-то еще, но он, не удостоив больше ее ни одним взглядом, тоже вышел на улицу. Тани уже не было.
— Д-девчонка! Огонь! — пробормотал он и, подозвав мотор, назвал шоферу адрес их с Мышкой общего дома.
Во рту как-то странно подсасывало, будто хотелось чего-нибудь съесть.
«Так это же мне хочется сыру и кофе!» — вдруг поняла Тина и открыла глаза. На нее смотрели лица мамы, Мышки и Аркадия.
— Поздравляю! Все плохое закончилось! — сказала ей Мышка, наклонилась и поцеловала в щеку. У мамы сморщилось, сжалось в кулачок лицо, и из глаз потекли слезы. Аркадий и то не смог сдержать волнение, смущенно стал чесать красный шелушащийся кончик носа и даже на несколько минут отошел подальше, к окну. Тина вдруг тоже растерялась, ей ужасно захотелось всех обнять. Она вдруг почувствовала такой прилив сил, что подумала, что вот сейчас напряжется, поднимется и легко соскочит с кровати, как раньше. Она вдохнула поглубже, чтобы выполнить задуманное, и тут жестокая боль в ране пронзила ее, и в ответ на эту боль все исколотое, измученное тело заныло, задрожало от слабости. Тина не выдержала и застонала. Оказалось, что она даже повернуться и то не в силах была сейчас на своей функциональной кровати. И во рту пересохло и, кололо так, что она даже говорить не могла.
— Лежи, лежи! Куда? — уловив ее движение, сказала мать.
— Как я благодарна всем вам! — с трудом двигая языком, прошептала Тина и протянула вперед руки, чтобы просто дотронуться до всех этих людей, выражая так свою любовь.
Она разволновалась.
— Неужели этот кошмар закончился? — прошептала она Барашкову. Медленно от слабости, как в замедленной киносъемке, подняла она руку к груди. Катетера в подключичной вене уже не было. — Убрали! — улыбнулась она. — Мерзкая штука!
— Ну-ка! Ну-ка! Спокойно! Не трогай! — сказал Аркадий, приподнял лейкопластырь и посмотрел на два аккуратных шва, наложенных теперь на место катетеризации. Вокруг них уже разливался противный сине-желтый синяк. — Швы-то не сдери раньше времени!
Тина только улыбнулась ему в ответ.
— Сколько же я спала, что вы успели привезти меня назад? — спросила она, заметив, что опять лежит на своем прежнем месте в отделении у Мышки. — Шесть часов?
— Двое суток, — ответила ее мать и опять украдкой вытерла слезы.
— А опухоль? — Тина не знала, как лучше задать этот очень важный вопрос. Основной вопрос ее жизни. «Ну не должны же они мне соврать! — подумала она. — И у них действительно спокойный вид. Глаз не прячут».
— Врать не буду, ответа еще нет, — сказал Аркадий. — Но ты, Тина, молодец! Хорошо справилась с операцией! Сейчас должна пойти на поправку.
— Я, что ли, справилась? — Тина смущенно улыбнулась, и глаза ее увлажнились. — Это вы все справились, ваша заслуга!
— Михаил Борисович хотел, как только окончательно посмотрит препараты, сам к тебе зайти, — продолжал Аркадий. — Сказал, что давно тебя не видел. Соскучился!
— Он соскучился? — ужаснулась Тина. — Но я в таком виде! — Она не поняла, почему все — и мама, и Барашков, и Мышка — покатились со смеху. — Чего вы смеетесь? — спросила она. — Я, наверное, ужасно выгляжу! У меня даже прически нет!
— Михаил Борисович переживет, что ты без прически, — погладила Тине волосы мать. А Барашков по простоте душевной хотел добавить что-то еще, но Маша вовремя наступила ему на ногу. Тина же поняла, что сморозила глупость, и ей стало ужасно неудобно, что вот все собрались около нее, а она отнимает у людей столько времени. Ей теперь даже в голову не могло прийти, что до операции никакие из этих мыслей ее совершенно не беспокоили. Она вдруг стала на глазах превращаться в прежнюю Тину. И хотя лицо ее и тело были по-прежнему изменены болезнью, все как-то разом про себя отметили, что с тех пор, как она раскрыла глаза после операции, в ней произошла прекрасная и внезапная перемена. Если бы кто-нибудь дал себе труд задуматься, в чем эта перемена заключается, то пришел бы к выводу, что в глазах ее стала светиться сама жизнь.
— А-а-а… поесть мне что-нибудь можно? — застенчиво спросила Тина.
— Пока пять ложек бульона и кусочек белого хлеба размером со спичечный коробок! — сказал Барашков точно таким же тоном, как он говорил всем больным. Все опять засмеялись, мать захлопотала в кухонном отсеке, разогревая бульон, а Барашков и Мышка помахали Тине и отправились по своим делам, которых в отделении накопилось немало.
«Счастливые! — подумала Тина им вслед. — Они здесь работают. Приносят пользу». И внезапно в груди разлилось и затопило все ее существо огромное, всеобъемлющее чувство благодарности ко всему миру, всем людям, живущим вокруг, и захотелось сделать для них, для всей планеты что-нибудь очень полезное, нужное и хорошее, чтобы все поняли, что и она, Тина, провела в этой жизни свои дни на Земле не зря.
Операции в косметологической клинике второй день шли своим чередом. С утра Владимир Сергеевич прошел по палатам, посмотрел прооперированных накануне больных. У всех дела шли нормально. Только дама с волосами Мальвины встретила его жалобой:
— У меня такое чувство, будто меня положили в железный футляр и там держат! — Она лежала на постели, замотанная бинтами, как кокон, от макушки до яремной вырезки грудины. Лицо ее распухло, заплыло красно-синюшными кровоподтеками и напоминало ритуальную маску злобного чукотского шамана.
— Все идет так, как надо! — констатировал Азарцев, осмотрев ее на перевязке. — Я же вам до операции все показывал на схеме! Разрезы были сделаны в височных, заушных, затылочной областях и на шее. Естественно, мы работали и с мышцами, и с фасциями, потом стягивали края ран. Конечно, ощущения у вас сейчас не из приятных! Так и должно быть. Еще будет несколько дней это ощущение стянутости и отек будет нарастать!
Больная закатила глаза и застонала с таким видом, будто она умирает. Ловкая операционная сестра, чтобы не затягивать разговор, быстро опять наложила бинты и еле удержалась от желания заклеить больной лейкопластырем рот.
— Смотрите!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149