— Конечно! Он приехал и хочет повидаться со мной! Взрослые дети всегда больше скучают по матерям, чем подростки!»
Тина совершенно забыла, или память ее специально не хотела напоминать, что каникулы у студентов никогда не бывают в октябре, а Алеша далеко еще не стал взрослым человеком.
Тина, быстро запахнув старый халат, босиком ринулась в коридор.
4
Марья Филипповна Одинцова, та самая Марья Филипповна, которую два года назад в отделении анестезиологии и реаниматологии все сотрудники, включая и Валентину Николаевну, звали просто Машей, а часто и Мышкой, в это время подписывала в своем новом кабинете так называемые отработанные истории болезней. «Отработанными» они назывались вовсе не потому, что, как некоторые с ужасом могли бы подумать, все эти больные уже умерли. Наоборот, люди, чьи истории болезни были вписаны в эти стандартные бледно-голубые листы бумаги, пролечились в отделении положенное время и в более-менее удовлетворительном состоянии, а кое-кто, между прочим, и в хорошем, были выписаны домой. Марья Филипповна составляла еженедельный отчет.
Тина когда-то заполняла специальные графы отчетной ведомости условными обозначениями — крестиками да кружочками. Марья Филипповна, снабженная теперь мощным компьютером, по последнему слову техники нажимала на определенные клавиши. Валентина Николаевна совершала подсчеты столбиком на бумажке, умный компьютер теперь складывал столбцы цифр молниеносно, сам же и разносил эти цифры по специальным разделам. Но, несмотря на все эти приятные новшества, лицо у Марьи Филипповны было вовсе не радостным. Отделение, которым она заведовала после Тины, называлось теперь «Клиника интенсивной терапии „Анелия“. Почему именно „Анелия“, не знал никто, кроме Маши. Просто „Анелия“, и все. Маша же назвала свое отделение так потому, что с детства помнила героиню одного зарубежного романа. Ей пришлось пережить в начале романа всевозможные несчастья, но к концу книги, естественно, преодолеть их все. И было время, когда Маше ужасно хотелось, чтобы ее звали не ее простым и весьма распространенным именем и уж тем более не Мышкой, а именем куда более романтическим. Той же Анелией, например. Было время даже, когда Маша засыпала в своей маленькой комнатке с этим романом под подушкой. Но время шло, „Анелию“ заменили „Унесенные ветром“, потом вдруг под подушкой поселились „Раковый корпус“ и „Сердце хирурга“, а потом времени на чтение художественной литературы практически не осталось, и если что Маша и брала в руки, так то были Виктория Токарева или, изредка, Маринина. А в названии клиники имя прежнего кумира осталось. Но больных на лечение Марья Филипповна брала не всех, кого везла „скорая помощь“, а только тех, кто еще сам или с помощью родственников мог осознать сложившееся в медицине положение, отдавал себе отчет в том, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих, и не колеблясь, прежде чем залечь в отделение, где обещали всестороннее обследование и лечение, шагал в кассу, чтобы оплатить по полной программе весь комплекс медицинских услуг. А некоторые „продвинутые“ больные к кассовому чеку добавляли от себя докторам еще увесистый конвертик. Ну а так называемых бесплатных больных „скорая“ возила теперь в другие больницы.
И сама Марья Филипповна изменилась за два года. Из маленькой девочки с хвостиком, закрученным на затылке в русый пучок, она превратилась в модную деловую даму, слегка пополневшую, но уже не стеснявшуюся носить элегантные и дорогие костюмы, шикарные туфли, пользоваться услугами косметических салонов с устойчивой репутацией и стричься там же, где обрабатывают головы всем известным актрисам. Благоухала Марья Филипповна теперь только самыми дорогими духами. А как же иначе, положение обязывало. Не пойдешь ведь к пациенту, который платит только за один день пребывания на койке месячную зарплату рядового врача, в дешевых колготках, в старой кофтенке, с какой-нибудь кулебякой на голове вместо прически. Марья Филипповна и по отделению ходила теперь частенько без медицинского халата, хоть халат у нее и был известной немецкой фирмы, сшитый по последней моде. Приличнее, как она считала, было разговаривать с больными не с позиции все знающего Господа Бога, а на равных, с позиции превосходного менеджера, способного разрешить многие проблемы. Поэтому разговоры она предпочитала вести, не пребывая в униформе у постели больного, а сидя в ее собственном кабинете, напоминающем офис солидного банковского предпринимателя, в котором по стенам были развешаны картины под старину, а в углу помещался стеклянный шкафчик с коллекцией засушенных растений и бабочек. «Как в старые добрые времена», — думала она, имея в виду английские фильмы многолетней давности, в которых если имелся какой-нибудь персонаж, облеченный медицинским дипломом, так обязательно напоминал своей внешностью и обстановкой кабинета не иначе как Шерлока Холмса и его две комнаты на Бейкер-стрит. Только на роль доктора Ватсона Марье Филипповне оказалось не так-то просто найти претендента. Кроме Аркадия Петровича Барашкова, который почти всегда теперь выступал в роли грубияна и бунтаря, у нее в штате был еще молодой коллега, ее ровесник и однокурсник Владислав Федорович Дорн. Они с Машей учились все шесть лет в одной группе.
Владик Дорн с третьего курса института, со времени, когда студенты серьезно начинают изучать клинические дисциплины, возненавидел запахи аптеки, больничной кухни, стерильного материала, живого тела, гноя и крови и уже подумывал о том, чтобы бросить медицинский институт к чертовой матери. Младший брат его к тому времени перешел в седьмой класс и вместе с такими же, как он, малолетними единомышленниками погрузился с головой в компьютерные игры. Владик, до того времени к брату относившийся весьма снисходительно, увлечением его весьма заинтересовался, а через некоторое время брата даже зауважал. С его помощью он стал печатать на компьютере всевозможные рефераты и студенческие истории болезни, оценил по достоинству это очень полезное приспособление и пересмотрел свои взгляды на медицину. Этот же ветер перемен побудил его окончить клиническую ординатуру по условной специальности «Диагностические методы исследования». Случайная встреча с Марьей Филипповной, искавшей сотрудника и компаньона в свое вновь открывшееся отделение, и желание получать приличную зарплату окончательно определили место его работы. Таким образом, Владислав Федорович Дорн являлся теперь в отделении главным диагностом.
Еще под началом у Марьи Филипповны работали две процедурных сестры, Райка и Галочка, и несколько подменных ночных, то есть выходящих на работу только в ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
Тина совершенно забыла, или память ее специально не хотела напоминать, что каникулы у студентов никогда не бывают в октябре, а Алеша далеко еще не стал взрослым человеком.
Тина, быстро запахнув старый халат, босиком ринулась в коридор.
4
Марья Филипповна Одинцова, та самая Марья Филипповна, которую два года назад в отделении анестезиологии и реаниматологии все сотрудники, включая и Валентину Николаевну, звали просто Машей, а часто и Мышкой, в это время подписывала в своем новом кабинете так называемые отработанные истории болезней. «Отработанными» они назывались вовсе не потому, что, как некоторые с ужасом могли бы подумать, все эти больные уже умерли. Наоборот, люди, чьи истории болезни были вписаны в эти стандартные бледно-голубые листы бумаги, пролечились в отделении положенное время и в более-менее удовлетворительном состоянии, а кое-кто, между прочим, и в хорошем, были выписаны домой. Марья Филипповна составляла еженедельный отчет.
Тина когда-то заполняла специальные графы отчетной ведомости условными обозначениями — крестиками да кружочками. Марья Филипповна, снабженная теперь мощным компьютером, по последнему слову техники нажимала на определенные клавиши. Валентина Николаевна совершала подсчеты столбиком на бумажке, умный компьютер теперь складывал столбцы цифр молниеносно, сам же и разносил эти цифры по специальным разделам. Но, несмотря на все эти приятные новшества, лицо у Марьи Филипповны было вовсе не радостным. Отделение, которым она заведовала после Тины, называлось теперь «Клиника интенсивной терапии „Анелия“. Почему именно „Анелия“, не знал никто, кроме Маши. Просто „Анелия“, и все. Маша же назвала свое отделение так потому, что с детства помнила героиню одного зарубежного романа. Ей пришлось пережить в начале романа всевозможные несчастья, но к концу книги, естественно, преодолеть их все. И было время, когда Маше ужасно хотелось, чтобы ее звали не ее простым и весьма распространенным именем и уж тем более не Мышкой, а именем куда более романтическим. Той же Анелией, например. Было время даже, когда Маша засыпала в своей маленькой комнатке с этим романом под подушкой. Но время шло, „Анелию“ заменили „Унесенные ветром“, потом вдруг под подушкой поселились „Раковый корпус“ и „Сердце хирурга“, а потом времени на чтение художественной литературы практически не осталось, и если что Маша и брала в руки, так то были Виктория Токарева или, изредка, Маринина. А в названии клиники имя прежнего кумира осталось. Но больных на лечение Марья Филипповна брала не всех, кого везла „скорая помощь“, а только тех, кто еще сам или с помощью родственников мог осознать сложившееся в медицине положение, отдавал себе отчет в том, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих, и не колеблясь, прежде чем залечь в отделение, где обещали всестороннее обследование и лечение, шагал в кассу, чтобы оплатить по полной программе весь комплекс медицинских услуг. А некоторые „продвинутые“ больные к кассовому чеку добавляли от себя докторам еще увесистый конвертик. Ну а так называемых бесплатных больных „скорая“ возила теперь в другие больницы.
И сама Марья Филипповна изменилась за два года. Из маленькой девочки с хвостиком, закрученным на затылке в русый пучок, она превратилась в модную деловую даму, слегка пополневшую, но уже не стеснявшуюся носить элегантные и дорогие костюмы, шикарные туфли, пользоваться услугами косметических салонов с устойчивой репутацией и стричься там же, где обрабатывают головы всем известным актрисам. Благоухала Марья Филипповна теперь только самыми дорогими духами. А как же иначе, положение обязывало. Не пойдешь ведь к пациенту, который платит только за один день пребывания на койке месячную зарплату рядового врача, в дешевых колготках, в старой кофтенке, с какой-нибудь кулебякой на голове вместо прически. Марья Филипповна и по отделению ходила теперь частенько без медицинского халата, хоть халат у нее и был известной немецкой фирмы, сшитый по последней моде. Приличнее, как она считала, было разговаривать с больными не с позиции все знающего Господа Бога, а на равных, с позиции превосходного менеджера, способного разрешить многие проблемы. Поэтому разговоры она предпочитала вести, не пребывая в униформе у постели больного, а сидя в ее собственном кабинете, напоминающем офис солидного банковского предпринимателя, в котором по стенам были развешаны картины под старину, а в углу помещался стеклянный шкафчик с коллекцией засушенных растений и бабочек. «Как в старые добрые времена», — думала она, имея в виду английские фильмы многолетней давности, в которых если имелся какой-нибудь персонаж, облеченный медицинским дипломом, так обязательно напоминал своей внешностью и обстановкой кабинета не иначе как Шерлока Холмса и его две комнаты на Бейкер-стрит. Только на роль доктора Ватсона Марье Филипповне оказалось не так-то просто найти претендента. Кроме Аркадия Петровича Барашкова, который почти всегда теперь выступал в роли грубияна и бунтаря, у нее в штате был еще молодой коллега, ее ровесник и однокурсник Владислав Федорович Дорн. Они с Машей учились все шесть лет в одной группе.
Владик Дорн с третьего курса института, со времени, когда студенты серьезно начинают изучать клинические дисциплины, возненавидел запахи аптеки, больничной кухни, стерильного материала, живого тела, гноя и крови и уже подумывал о том, чтобы бросить медицинский институт к чертовой матери. Младший брат его к тому времени перешел в седьмой класс и вместе с такими же, как он, малолетними единомышленниками погрузился с головой в компьютерные игры. Владик, до того времени к брату относившийся весьма снисходительно, увлечением его весьма заинтересовался, а через некоторое время брата даже зауважал. С его помощью он стал печатать на компьютере всевозможные рефераты и студенческие истории болезни, оценил по достоинству это очень полезное приспособление и пересмотрел свои взгляды на медицину. Этот же ветер перемен побудил его окончить клиническую ординатуру по условной специальности «Диагностические методы исследования». Случайная встреча с Марьей Филипповной, искавшей сотрудника и компаньона в свое вновь открывшееся отделение, и желание получать приличную зарплату окончательно определили место его работы. Таким образом, Владислав Федорович Дорн являлся теперь в отделении главным диагностом.
Еще под началом у Марьи Филипповны работали две процедурных сестры, Райка и Галочка, и несколько подменных ночных, то есть выходящих на работу только в ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149