— Ну так назовите мне опухоль!
— Первая буква «а», — сказала Тина и внимательно на него посмотрела.
— Из какого слоя надпочечника?
— Из коркового. Это совершенно понятно. — Тина смешно скопировала одного молодого политика.
— Оттуда растут две опухоли на «а», — вкрадчиво улыбнулся Ризкин.
— Ну уж вы тоже, за кого меня принимаете! — обиделась Тина. — Та, вторая, делает из женщин мужчин. У меня же с этим делом все в порядке. Вторая буква «л»!
— Вам приз! — пожал ей руку Ризкин и вытащил из кармана конфету. — Все так и есть. Опухоль та самая, о которой вы думаете. Вот заключение. — Он вытащил из кармана сложенный вчетверо листок и дал ей прочитать.
Она прочитала, волнуясь, еле удерживая слезы. В заключении было написано все то же самое, что он сказал вслух. Она отдала ему бумажку и смешно хлюпнула носом.
— Вы жестокий человек! Сказали бы все это прямо, зачем было меня проверять! Мол, так и так, Валентина Николаевна, все ваши мучения позади. Скорее всего все закончилось благополучно! Если считать благополучным то, что я осталась с одним надпочечником.
— С какой-либо другой теткой я не пошел бы разговаривать вообще. Отослал бы заключение и забыл. Но с вами, — Михаил Борисович взял Тину за руку, — мне всегда было приятно поговорить. А насчет единственного надпочечника… Люди живут без одного из двух парных органов, вы это знаете. Живут без глаза, без почки, без селезенки, хоть она и единственная в организме. Сам я вот уже двадцать лет неплохо живу без левого легкого.
— Как? — изумилась Тина. — Отчего?
— Безумствовал в молодости. Пил, курил, любил женщин. В результате — туберкулез. Я потом попросил посмотреть операционный материал — две огромные каверны на верхушке и в центре, лечить не имело смысла. Доктора поступили правильно. Мне это только пошло на пользу.
— Вы пересмотрели взгляды на жизнь? — улыбнулась Тина.
— И вы пересмотрите! — пообещал ей Ризкин. — Я, собственно, за этим и пришел. — Оба его буравчика так и впились в Валентину Николаевну. — Вы ведь, как я слышал, некоторое время после ухода отсюда торговали газетами?
— Да. — Тина не захотела ничего скрывать от него.
— Бывает, — понимающе кивнул Михаил Борисович. — А что, вам надоела врачебная работа?
— Можно сказать и так, — задумалась Тина. — Я как-то оказалась не в силах больше пребывать в больнице.
— Я всю свою жизнь терпеть не могу больных! И не делаю из этого тайны, — сообщил доктор Ризкин. — Но я очень люблю медицину! И патанатомия — эта та ее область, которая может дать полное удовлетворение этой любви.
Тина слушала его молча, не понимая, куда же он клонит.
— Я ведь не зря стал вас спрашивать про опухоли. Вы показали высший балл, не будучи морфологом. Короче, вы та женщина, которая мне нужна. — Тина изумленно посмотрела на него. — В качестве сотрудника, разумеется. Пока. Если вы не захотите чего-нибудь еще. Я старый холостяк и, честно говоря, после того случая с легкими баб терпеть не могу! Но поговорить с вами для меня удовольствие. Идите ко мне на работу! Я быстро вас научу! Месяца через четыре уже начнете смотреть простенькие случаи. Вскрывать не будете. Я и сам не вскрываю; хоть и не по правилам, но у меня теперь это делают санитары, я только смотрю. Должны же они, в конце концов, оправдывать те бабки, которые получают с родственников больных, — усмехнулся Михаил Борисович. — Потом официально пройдете учебный цикл в институте усовершенствования, получите сертификат, и заработаем с вами на славу. Неплохая перспектива! Денег мы тоже получаем все-таки побольше, чем в обычных отделениях.
— Зачем я вам? — спросила Тина. — Ведь вы можете взять уже подготовленного патологоанатома.
— Мне скучно, — сознался Ризкин. — За столько лет работы новое уже попадается редко, все случаи повторяются в той или иной мере. Даже такую опухоль, как у вас, я видел за свою жизнь пять или шесть раз. Неинтересно. А с вами я бы мог отвести душу. В вашем лице я вижу благодарную слушательницу. Патанатомия — самая изящная из медицинских наук. Я столько мог бы вам рассказать!
— Так возьмите девочку в клиническую ординатуру! Молоденькую, хорошенькую!
— Я брал два раза. К несчастью, попадались дуры. — Михаил Борисович вздохнул, отвернулся и посмотрел в окно. — Как я понял, вы отвергаете мое предложение?
— Я вам благодарна, — сказала Тина. Ризкин усмехнулся. — Нет, правда благодарна. — Тина подумала, что этот человек, которого побаивается вся больница, в сущности, очень одинок. — Но знаете, — тон у нее стал извиняющийся, — наверное, патологоанатомом надо родиться. У вас там царство мертвых, а мне вдруг подумалось, что если работать врачом, то лучше помогать еще живым. И если я верчусь в медицину, то опять буду лечащим врачом, со всеми плюсами и недостатками этой работы.
— Ну-ну, — сказал Михаил Борисович. — Не разочаровывайте меня окончательно вашими разглагольствованиями о царстве мертвых. Во-первых, я смотрел вашу опухоль, что принципиально важно для вас, а вы ведь, слава Богу, пока живы. И такого материала в нашей работе половина. Во-вторых, реаниматологом с одним надпочечником вы работать все-таки не сможете, слишком велика нагрузка. А в-третьих, настоящее искусство — а моя специальность, без сомнения, искусство в медицине — бессмертно. А ваше деление на живое и мертвое бессмысленно, потому что жизнь все равно коротка. А искусство вечно.
Тина замолчала, потому что опять не знала, как ему отвечать.
— Жизнь коротка, это правда! — наконец сказала она. — С тех пор как мне сделали операцию, прошло всего несколько дней, но мне кажется, что в эти дни я по-новому научилась общаться со временем. Я больше не позволю ему бессмысленно утекать. Потому что все-таки, как жизнь ни коротка, она — прекрасна.
— Тут мне нечего возразить! — Михаил Борисович отвесил ей легкий поклон и вышел из комнаты. А через минуту к Тине вошла мать и захлопотала в кухонном отсеке с кастрюльками.
— Мама, меня здесь кормят! Не надо столько еды! Ты и так устала, — попробовала возражать Тина.
— Вот выпишут тебя — отдохну! — безапелляционно заявила мать и стала выкладывать на тарелку теплые домашние пирожки. — Кроме того, я еще и Машу угощу, и Аркадия! — Мать наложила полную тарелку пирожков и, прежде чем отнести в ординаторскую, сказала: — А для тебя есть сюрприз!
— Приятный? — спросила Тина.
— Замечательный. Вот он. — Мать вышла в коридор, а на ее месте в дверном проеме вдруг возникла знакомая, родная фигура сына.
— Алеша! Как ты повзрослел! Когда приехал?
— Когда бабушка сказала, что тебе операцию сделали. Я здесь уже два дня, да бабушка разрешила к тебе сходить только сегодня. Боялась, что тебе от волнения хуже станет.
Тина смотрела на него и не могла наглядеться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
— Первая буква «а», — сказала Тина и внимательно на него посмотрела.
— Из какого слоя надпочечника?
— Из коркового. Это совершенно понятно. — Тина смешно скопировала одного молодого политика.
— Оттуда растут две опухоли на «а», — вкрадчиво улыбнулся Ризкин.
— Ну уж вы тоже, за кого меня принимаете! — обиделась Тина. — Та, вторая, делает из женщин мужчин. У меня же с этим делом все в порядке. Вторая буква «л»!
— Вам приз! — пожал ей руку Ризкин и вытащил из кармана конфету. — Все так и есть. Опухоль та самая, о которой вы думаете. Вот заключение. — Он вытащил из кармана сложенный вчетверо листок и дал ей прочитать.
Она прочитала, волнуясь, еле удерживая слезы. В заключении было написано все то же самое, что он сказал вслух. Она отдала ему бумажку и смешно хлюпнула носом.
— Вы жестокий человек! Сказали бы все это прямо, зачем было меня проверять! Мол, так и так, Валентина Николаевна, все ваши мучения позади. Скорее всего все закончилось благополучно! Если считать благополучным то, что я осталась с одним надпочечником.
— С какой-либо другой теткой я не пошел бы разговаривать вообще. Отослал бы заключение и забыл. Но с вами, — Михаил Борисович взял Тину за руку, — мне всегда было приятно поговорить. А насчет единственного надпочечника… Люди живут без одного из двух парных органов, вы это знаете. Живут без глаза, без почки, без селезенки, хоть она и единственная в организме. Сам я вот уже двадцать лет неплохо живу без левого легкого.
— Как? — изумилась Тина. — Отчего?
— Безумствовал в молодости. Пил, курил, любил женщин. В результате — туберкулез. Я потом попросил посмотреть операционный материал — две огромные каверны на верхушке и в центре, лечить не имело смысла. Доктора поступили правильно. Мне это только пошло на пользу.
— Вы пересмотрели взгляды на жизнь? — улыбнулась Тина.
— И вы пересмотрите! — пообещал ей Ризкин. — Я, собственно, за этим и пришел. — Оба его буравчика так и впились в Валентину Николаевну. — Вы ведь, как я слышал, некоторое время после ухода отсюда торговали газетами?
— Да. — Тина не захотела ничего скрывать от него.
— Бывает, — понимающе кивнул Михаил Борисович. — А что, вам надоела врачебная работа?
— Можно сказать и так, — задумалась Тина. — Я как-то оказалась не в силах больше пребывать в больнице.
— Я всю свою жизнь терпеть не могу больных! И не делаю из этого тайны, — сообщил доктор Ризкин. — Но я очень люблю медицину! И патанатомия — эта та ее область, которая может дать полное удовлетворение этой любви.
Тина слушала его молча, не понимая, куда же он клонит.
— Я ведь не зря стал вас спрашивать про опухоли. Вы показали высший балл, не будучи морфологом. Короче, вы та женщина, которая мне нужна. — Тина изумленно посмотрела на него. — В качестве сотрудника, разумеется. Пока. Если вы не захотите чего-нибудь еще. Я старый холостяк и, честно говоря, после того случая с легкими баб терпеть не могу! Но поговорить с вами для меня удовольствие. Идите ко мне на работу! Я быстро вас научу! Месяца через четыре уже начнете смотреть простенькие случаи. Вскрывать не будете. Я и сам не вскрываю; хоть и не по правилам, но у меня теперь это делают санитары, я только смотрю. Должны же они, в конце концов, оправдывать те бабки, которые получают с родственников больных, — усмехнулся Михаил Борисович. — Потом официально пройдете учебный цикл в институте усовершенствования, получите сертификат, и заработаем с вами на славу. Неплохая перспектива! Денег мы тоже получаем все-таки побольше, чем в обычных отделениях.
— Зачем я вам? — спросила Тина. — Ведь вы можете взять уже подготовленного патологоанатома.
— Мне скучно, — сознался Ризкин. — За столько лет работы новое уже попадается редко, все случаи повторяются в той или иной мере. Даже такую опухоль, как у вас, я видел за свою жизнь пять или шесть раз. Неинтересно. А с вами я бы мог отвести душу. В вашем лице я вижу благодарную слушательницу. Патанатомия — самая изящная из медицинских наук. Я столько мог бы вам рассказать!
— Так возьмите девочку в клиническую ординатуру! Молоденькую, хорошенькую!
— Я брал два раза. К несчастью, попадались дуры. — Михаил Борисович вздохнул, отвернулся и посмотрел в окно. — Как я понял, вы отвергаете мое предложение?
— Я вам благодарна, — сказала Тина. Ризкин усмехнулся. — Нет, правда благодарна. — Тина подумала, что этот человек, которого побаивается вся больница, в сущности, очень одинок. — Но знаете, — тон у нее стал извиняющийся, — наверное, патологоанатомом надо родиться. У вас там царство мертвых, а мне вдруг подумалось, что если работать врачом, то лучше помогать еще живым. И если я верчусь в медицину, то опять буду лечащим врачом, со всеми плюсами и недостатками этой работы.
— Ну-ну, — сказал Михаил Борисович. — Не разочаровывайте меня окончательно вашими разглагольствованиями о царстве мертвых. Во-первых, я смотрел вашу опухоль, что принципиально важно для вас, а вы ведь, слава Богу, пока живы. И такого материала в нашей работе половина. Во-вторых, реаниматологом с одним надпочечником вы работать все-таки не сможете, слишком велика нагрузка. А в-третьих, настоящее искусство — а моя специальность, без сомнения, искусство в медицине — бессмертно. А ваше деление на живое и мертвое бессмысленно, потому что жизнь все равно коротка. А искусство вечно.
Тина замолчала, потому что опять не знала, как ему отвечать.
— Жизнь коротка, это правда! — наконец сказала она. — С тех пор как мне сделали операцию, прошло всего несколько дней, но мне кажется, что в эти дни я по-новому научилась общаться со временем. Я больше не позволю ему бессмысленно утекать. Потому что все-таки, как жизнь ни коротка, она — прекрасна.
— Тут мне нечего возразить! — Михаил Борисович отвесил ей легкий поклон и вышел из комнаты. А через минуту к Тине вошла мать и захлопотала в кухонном отсеке с кастрюльками.
— Мама, меня здесь кормят! Не надо столько еды! Ты и так устала, — попробовала возражать Тина.
— Вот выпишут тебя — отдохну! — безапелляционно заявила мать и стала выкладывать на тарелку теплые домашние пирожки. — Кроме того, я еще и Машу угощу, и Аркадия! — Мать наложила полную тарелку пирожков и, прежде чем отнести в ординаторскую, сказала: — А для тебя есть сюрприз!
— Приятный? — спросила Тина.
— Замечательный. Вот он. — Мать вышла в коридор, а на ее месте в дверном проеме вдруг возникла знакомая, родная фигура сына.
— Алеша! Как ты повзрослел! Когда приехал?
— Когда бабушка сказала, что тебе операцию сделали. Я здесь уже два дня, да бабушка разрешила к тебе сходить только сегодня. Боялась, что тебе от волнения хуже станет.
Тина смотрела на него и не могла наглядеться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149