Лицо инспектора приобрело выражение — увы, слишком знакомое Талискеру, — непоколебимой ненависти.
— Дункан Талискер, я арестовываю вас по обвинению в убийстве Шулы Морган. Вы имеете право хранить молчание…
Талискер не услышал остального.
— Нет, — прошептал он, — нет. — Потом голос его стал громче, как будто это слово было заклинанием, способным все исправить. — Нет! Ты лжешь, Сандро. Ты лжешь… ты лжешь… — Крик превратился во всхлип. — Только не Шула. — К нему шел Чаплин с традиционной парой наручников в руках. — Не Шула. — Он направил пистолет Финна в лицо инспектору. — Не подходи! — Его трясло. — Как ты смеешь лгать мне так? Даже ты…
На лице полицейского было написано непонимание…
— Это правда, Талискер. Шула умерла…
— Нет! — рявкнул Дункан. — Не смей!
— Ты даже не помнишь, да? — продолжил Чаплин спокойным, ровным тоном. — Не помнишь, как убил ее? Она мертва.
— Нет!
— Шула Морган…
— Чаплин, перестань, ты его доведешь.
— Он должен вспомнить, Малки. Шула…
— Заткнись, Сандро!
— Шула Морган ме…
Мир Чаплина взорвался огнем и болью. Талискер застрелил его из револьвера Финна и выбежал из комнаты.
Чаплин увидел, как над ним склоняется Малки со смешанным выражением презрения и жалости на лице. Потом все исчезло.
Это было похоже на сон. На кошмары вроде тех, что мучили его в тюрьме, полные испуганных придушенных криков, когда только он сам знал об ужасе и боли жертв… Мир кажется нереальным — Талискер бежит, и это удивительнее любого демона, любой магии Сутры. Как он умудряется не поскользнуться на замерзших лужах и снеге? Он движется длинными прыжками, покуда несут ноги, — мимо черной громады замка, вниз по Лотиан-роуд к вычурному особняку на Принсес-стрит. Лицо и руки синие от холода и бьющего в них снега, который тоже знает правду. Губы шевелятся, Талискер на бегу повторяет имя:
— Шула, Шула, Шула…
И вот он уже там. Видит «мигалки» полицейских машин и «скорой помощи». И все понимает. Хотя до сих пор не верит, что это правда. Повсюду горят огни, люди, столпившись маленькими группками, смотрят на печальную картину. Некоторые в халатах и тапочках, кое-кто плачет; все белые и холодные, как снег. Талискер проталкивается сквозь толпу, слыша только собственное дыхание, биение сердца да порой шум помех и голоса из раций. Чем ближе он к зеленой двери дома Шулы, тем пристальнее смотрят на него люди.
— Это он, это он, — шепчут они. Дункан не сводит глаз с двери. В его руке — пистолет, холодный, как бы ставший частью руки.
— Не приближайтесь, — говорит кто-то, но не ему. Дункан проходит в дверь и поднимается по лестнице. — Не трогайте его, — повторяет голос.
Потом Талискер оказывается в комнате — в теплой красивой комнате, по которой Шула может ходить свободно, поскольку привыкла к ней. Она все еще здесь. На полу, в луже растекшейся черной жидкости. Тело лежит в нелепой позе, спина выгнута, как у кошки. Голова откатилась в сторону, и волосы закрывают кровь. Талискер падает на колени, задыхаясь от рыданий, которые пытаются вырваться из груди, и сжимает в руках медальон со святым Христофором. Тянется к ее голове, хочет поговорить с ней.
— Боли больше нет…
Яркая вспышка раздирает сумрак комнаты. Это фотоаппарат.
Талискер думает об Уне. И Дарраге. Теперь он понимает…
Кто-то берет его за руку, и, подняв голову, он видит Стирлинга.
— Дункан Талискер, я арестовываю вас по обвинению в убийстве Шулы Морган. Вы имеете право хранить молчание…
Голос продолжает звучать, но Талискер не слышит слов. Его синие глаза широко раскрыты, и он смотрит, как Стирлинг легко повторяет фразы, сказанные им не менее сотни раз. Наконец полицейский заканчивает речь и внимательно смотрит на Дункана.
— Вы поняли? — спрашивает старший инспектор.
Талискер коротко кивает. Он дотянулся до крови Шулы, и теперь его руки алые. Ему не хочется смотреть на пальцы.
— Шула мертва, — говорит он, утыкается лицом в собственные колени и плачет, как будто у него сердце рвется на части.
— Дайте ему минутку, — произносит Стирлинг.
В тишине камеры Талискер опустился на койку и уставился на пол. Дежурный врач объявил, что он не годен к допросу вследствие шока и умеренной гипотермии. Врач вколол Дункану успокоительное, будто опасался, что тот вскочит и нападет на него.
— Это поможет вам уснуть.
Талискер даже не поднял голову. Стирлинг старался обращаться с ним корректно, и хотя Дункан прекрасно знал, что тот ведет себя так из прагматических соображений — чтобы действовать строго по правилам, — все равно был ему благодарен.
— Допрос мы на время отложим. — Талискер поднял голову, посмотрел на него мутными глазами и промолчал. — Но мне нужно кое-что узнать. Вы видели инспектора Чаплина и Финдли? Их нет на месте.
— Не видел, — пробормотал он. Не стоило усложнять дело признанием. Они и так скоро все выяснят. Впрочем, наплевать. Завернувшись в одеяло, Талискер смотрел на Стирлинга тяжелым взглядом, чувствуя, как успокоительное притупляет чувства.
— Что ж, тогда поговорим утром.
Инспектор постучал в дверь камеры, чтобы его выпустили.
После ухода Стирлинга выключили свет, и камеру освещали только рыжие фонари снаружи через покрытое морозными узорами стекло. Талискер сидел с широко раскрытыми глазами — стоило ему закрыть их, как перед внутренним взором возникала Шула. Ее убило зло, в которое она не верила, — разорвало на части. Желудок Дункана свела судорога. Он насмотрелся на смерть с тех пор, как попал в Сутру, да и сам убил многих в битве в Руаннох Вере, но ничто не могло сравниться с этим. Его душила смутная злость на Шулу… за то, что она так невинна? Как теперь смешно подумать о ее заявлении, что любая душа бесценна. Дункан сорвал с шеи медальон и сквозь пелену слез уставился на святого Христофора, бережно несущего в руках младенца Христа.
Внимание привлек звук за дверью — снаружи кто-то тихонько крался. Странно, обычно полицейские и охранники рады лишний раз напомнить заключенным, что они неподалеку. Смотровая щель приоткрылась. Талискер ни движением не выдал, что внимательно наблюдает за происходящим. Скорее всего пришел один из коллег Чаплина позлорадствовать: в подобных местах часто встречаются ущербные люди.
Сквозь щель забросили что-то легкое и тонкое. Дункан заметил пальцы бросающего — белые, как у покойника. И все же он не двинулся с места, пока щель не закрылась. Даже и тогда еще несколько секунд подозрительно смотрел на лежащую на полу записку и только потом подошел и развернул ее.
Она была торопливо нацарапана фломастером на страничке, вырванной из блокнота. «Мразь. Почему бы тебе не оказать нам всем услугу?» Талискер удивленно выдохнул, поняв, что автор записки совершенно серьезен:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Дункан Талискер, я арестовываю вас по обвинению в убийстве Шулы Морган. Вы имеете право хранить молчание…
Талискер не услышал остального.
— Нет, — прошептал он, — нет. — Потом голос его стал громче, как будто это слово было заклинанием, способным все исправить. — Нет! Ты лжешь, Сандро. Ты лжешь… ты лжешь… — Крик превратился во всхлип. — Только не Шула. — К нему шел Чаплин с традиционной парой наручников в руках. — Не Шула. — Он направил пистолет Финна в лицо инспектору. — Не подходи! — Его трясло. — Как ты смеешь лгать мне так? Даже ты…
На лице полицейского было написано непонимание…
— Это правда, Талискер. Шула умерла…
— Нет! — рявкнул Дункан. — Не смей!
— Ты даже не помнишь, да? — продолжил Чаплин спокойным, ровным тоном. — Не помнишь, как убил ее? Она мертва.
— Нет!
— Шула Морган…
— Чаплин, перестань, ты его доведешь.
— Он должен вспомнить, Малки. Шула…
— Заткнись, Сандро!
— Шула Морган ме…
Мир Чаплина взорвался огнем и болью. Талискер застрелил его из револьвера Финна и выбежал из комнаты.
Чаплин увидел, как над ним склоняется Малки со смешанным выражением презрения и жалости на лице. Потом все исчезло.
Это было похоже на сон. На кошмары вроде тех, что мучили его в тюрьме, полные испуганных придушенных криков, когда только он сам знал об ужасе и боли жертв… Мир кажется нереальным — Талискер бежит, и это удивительнее любого демона, любой магии Сутры. Как он умудряется не поскользнуться на замерзших лужах и снеге? Он движется длинными прыжками, покуда несут ноги, — мимо черной громады замка, вниз по Лотиан-роуд к вычурному особняку на Принсес-стрит. Лицо и руки синие от холода и бьющего в них снега, который тоже знает правду. Губы шевелятся, Талискер на бегу повторяет имя:
— Шула, Шула, Шула…
И вот он уже там. Видит «мигалки» полицейских машин и «скорой помощи». И все понимает. Хотя до сих пор не верит, что это правда. Повсюду горят огни, люди, столпившись маленькими группками, смотрят на печальную картину. Некоторые в халатах и тапочках, кое-кто плачет; все белые и холодные, как снег. Талискер проталкивается сквозь толпу, слыша только собственное дыхание, биение сердца да порой шум помех и голоса из раций. Чем ближе он к зеленой двери дома Шулы, тем пристальнее смотрят на него люди.
— Это он, это он, — шепчут они. Дункан не сводит глаз с двери. В его руке — пистолет, холодный, как бы ставший частью руки.
— Не приближайтесь, — говорит кто-то, но не ему. Дункан проходит в дверь и поднимается по лестнице. — Не трогайте его, — повторяет голос.
Потом Талискер оказывается в комнате — в теплой красивой комнате, по которой Шула может ходить свободно, поскольку привыкла к ней. Она все еще здесь. На полу, в луже растекшейся черной жидкости. Тело лежит в нелепой позе, спина выгнута, как у кошки. Голова откатилась в сторону, и волосы закрывают кровь. Талискер падает на колени, задыхаясь от рыданий, которые пытаются вырваться из груди, и сжимает в руках медальон со святым Христофором. Тянется к ее голове, хочет поговорить с ней.
— Боли больше нет…
Яркая вспышка раздирает сумрак комнаты. Это фотоаппарат.
Талискер думает об Уне. И Дарраге. Теперь он понимает…
Кто-то берет его за руку, и, подняв голову, он видит Стирлинга.
— Дункан Талискер, я арестовываю вас по обвинению в убийстве Шулы Морган. Вы имеете право хранить молчание…
Голос продолжает звучать, но Талискер не слышит слов. Его синие глаза широко раскрыты, и он смотрит, как Стирлинг легко повторяет фразы, сказанные им не менее сотни раз. Наконец полицейский заканчивает речь и внимательно смотрит на Дункана.
— Вы поняли? — спрашивает старший инспектор.
Талискер коротко кивает. Он дотянулся до крови Шулы, и теперь его руки алые. Ему не хочется смотреть на пальцы.
— Шула мертва, — говорит он, утыкается лицом в собственные колени и плачет, как будто у него сердце рвется на части.
— Дайте ему минутку, — произносит Стирлинг.
В тишине камеры Талискер опустился на койку и уставился на пол. Дежурный врач объявил, что он не годен к допросу вследствие шока и умеренной гипотермии. Врач вколол Дункану успокоительное, будто опасался, что тот вскочит и нападет на него.
— Это поможет вам уснуть.
Талискер даже не поднял голову. Стирлинг старался обращаться с ним корректно, и хотя Дункан прекрасно знал, что тот ведет себя так из прагматических соображений — чтобы действовать строго по правилам, — все равно был ему благодарен.
— Допрос мы на время отложим. — Талискер поднял голову, посмотрел на него мутными глазами и промолчал. — Но мне нужно кое-что узнать. Вы видели инспектора Чаплина и Финдли? Их нет на месте.
— Не видел, — пробормотал он. Не стоило усложнять дело признанием. Они и так скоро все выяснят. Впрочем, наплевать. Завернувшись в одеяло, Талискер смотрел на Стирлинга тяжелым взглядом, чувствуя, как успокоительное притупляет чувства.
— Что ж, тогда поговорим утром.
Инспектор постучал в дверь камеры, чтобы его выпустили.
После ухода Стирлинга выключили свет, и камеру освещали только рыжие фонари снаружи через покрытое морозными узорами стекло. Талискер сидел с широко раскрытыми глазами — стоило ему закрыть их, как перед внутренним взором возникала Шула. Ее убило зло, в которое она не верила, — разорвало на части. Желудок Дункана свела судорога. Он насмотрелся на смерть с тех пор, как попал в Сутру, да и сам убил многих в битве в Руаннох Вере, но ничто не могло сравниться с этим. Его душила смутная злость на Шулу… за то, что она так невинна? Как теперь смешно подумать о ее заявлении, что любая душа бесценна. Дункан сорвал с шеи медальон и сквозь пелену слез уставился на святого Христофора, бережно несущего в руках младенца Христа.
Внимание привлек звук за дверью — снаружи кто-то тихонько крался. Странно, обычно полицейские и охранники рады лишний раз напомнить заключенным, что они неподалеку. Смотровая щель приоткрылась. Талискер ни движением не выдал, что внимательно наблюдает за происходящим. Скорее всего пришел один из коллег Чаплина позлорадствовать: в подобных местах часто встречаются ущербные люди.
Сквозь щель забросили что-то легкое и тонкое. Дункан заметил пальцы бросающего — белые, как у покойника. И все же он не двинулся с места, пока щель не закрылась. Даже и тогда еще несколько секунд подозрительно смотрел на лежащую на полу записку и только потом подошел и развернул ее.
Она была торопливо нацарапана фломастером на страничке, вырванной из блокнота. «Мразь. Почему бы тебе не оказать нам всем услугу?» Талискер удивленно выдохнул, поняв, что автор записки совершенно серьезен:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89