Воспроизводя для нас описание этого памятника, князь Станислав замечает с тонкой иронией, что «в этот день пало еще много столь же доблестных офицеров, но они не были ни франкмасонами, ни поэтами».
Путешествие из Франкфурта в Берлин длится невыносимо долго из-за плохих дорог. Педантичный глава экспедиции с раздражением записывает: «Начиная от силезской границы милю мы проезжали за час и три четверти с лишним».
В Берлине все общество останавливается в доме, прозываемом «L'Hotel de Russie», в пригороде Нейштадт. Князь Станислав не проявляет никаких признаков усталости от путешествия. «В тот день я нанес в Берлине до тридцати визитов, все ради знакомства с городом, и столько же кто-нибудь другой от моего имени нанесет».
Назавтра, 18 мая, глава чрезвычайной польской миссии генерал-лейтенант Понятовский начинает свой подробный и тщательный «большой репортаж».
Можно было ожидать, что приезжий из приниженной и слабой Польши, прибывший в столицу соседнего государства, с тем чтобы выпросить кредиты и таможенные послабления, окажется в Берлине в положении затурканного провинциала, что он будет поражен благосостоянием, всеобщей вышколенностью и динамикой небывалого подъема. Ничего подобного. Для польского магната тех времен прусская столица все еще является городом ограниченных нуворишей. Давно миновали времена, когда пятнадцатилетний князь, впервые покинув границы Польши, издавал восхищенные возгласы при виде каждой заграничной новинки. Теперь у него уже незаурядный опыт. Он уже знаком с Англией, Францией и Италией. Кроме того, он прибывает прямо от великолепного, искрящегося весельем варшавского двора, который это верно – живет не по средствам, но по блистательности фасада и интеллектуальному блеску может смело соперничать даже с Версалем. И не удивительно, что почти во всех берлинских наблюдениях князя Станислава слышится нотка превосходства и даже легкого презрения. Если уж говорить по-настоящему, так ничто ему в Берлине не нравится. Тяжелая и безвкусная архитектура. Королевский замок отделан уродливо и небрежно. Театральная жизнь ни к черту. Артисты жалкие. Двор скромный и невидный. Король, елико можно, дерет шкуру со своих подданных. Солдаты плохо держат равнение, проходя парадным шагом…
Несмотря на все эти придирки, молодой Понятовский отлично понимает, что все виденное в Берлине должно привлечь самое пристальное внимание поляка. Он лихорадочно снует по городу, все время держа широко раскрытыми глаза и уши. И что только уловит – сейчас же в «Журнал». В Берлине он не впервые, и у него тут множество знакомых почти во всех кругах общества. Дневная программа его чрезвычайно разнообразна. Вот он ранним утром, «в зеленый костюм облаченный, на довольно отменном скакуне, взятом у конюшего Флято», наблюдает, как губернатор Мелендорф проводит учение берлинского гарнизона. Генерал-лейтенант коронных войск признает, что у прусских солдат «есть то, что зовется большой выучкой». Однако он критикует их слишком медленные движения и не без удовольствия замечает, что «шаг их в шеренге не так уж и хорош». С учения он едет в чудесные берлинские сады, чтобы побывать у известных садоводов Бюхера, Крауса и другого Бюхера – Бюхера-хромого. Потом осматривает скульптуры в мастерской резчика Ястара, «который как сам мало приятен, так и творения его в том творцу своему подобны».
Затем последовал продолжительный визит на фабрику «порцеляны». Берлинский фарфор «много несовершейен касаемо формы и вкуса. Зато раскраска без всякой выпуклости, а позолота красивее, чем на саксонском». Этого мало; Понятовский подробно интересуется, из какой местности фабриканты привозят каолин, а из какой кварц. Больше всего его интригует то, что берлинцы «умеют ставить такие печи, кои всегда уверенность дают, что огонь будет равномерный».
После столь загруженного дня – обед у себя в отеле, в кругу ученых. Присутствуют профессор Белинский и ботаник Гледич. Разговор о лесных вредителях как результате уничтожения птиц. После обеда визит к королевской невестке, жене герцога Фердинанда, поминки общего приятеля, покойного генерала Кокцеи. Вечером ужин у генерала графа Хорьха, где князь слегка ухаживает за младшей представительницей королевской семьи – женой Фридриха Брауншвейгского.
На следующий день он наблюдает за учениями других полков, посещает другие фабрики, беседует с другими учеными, посещает магазины и книжные лавки. После обеда наносит визит прусской королеве, которая дает ему «партикулярную» аудиенцию.
20 мая начинаются ежегодные маневры. Открываются они смотром нескольких полков, который устраивает на площади перед дворцом сам король. Князь наблюдает за смотром из дома книготорговца Николаи. Фридрих II «сидел на сивом коне, а все чужестранные генералы подле него пешком бегали. Приказал он нескольким взводам выстрелить холостыми и зарядить. Говорил с разными солдатами». Потом князя представляют королю. «Беседуя с испанским послом Лас Касас, король изложил ему открытие некого итальянца, что от сук получал щенят впрыскиванием, без допуска к ним кобеля. Отсюда пошла шутка о супружестве на новый манер, через инъекцию».
Начиная с этого дня предобеденные часы князь Станислав проводит на маневрах. Один день он наблюдает за «маневром, представляющим атаку первой линии с подтягиванием второй». В другой раз – «ретираду в шахматном порядке с устроением флангов и вылазкой кавалерии». Обедает он у короля. По вечерам слушает концерты музыканта Пинто и певцов Бонатини и Кончалини.
В один из этих дней он имел продолжительную беседу с королем, вероятно, по поводу злополучных пошлин и продолжающейся блокады Гданьска. «Фридрих II принял меня в малой галерее, прилегающей к круглой замковой башне. В этой галерее вот уже двадцать семь лет находится географический атлас, открытый на одной и той же карте Польши. Мысль об уничтожении этого несчастного государства постоянно занимала его. Рядом с галереей была его спальня со спартанским ложем, на котором он спал прикрывшись шляпой». К сожалению, «Журнал» не приводит содержания беседы с прусским монархом. Более конфиденциальные материалы, вероятно, пересылались в Варшаву дипломатической почтой. Мы узнаем только, что у Фридриха II было большое чувство юмора, проявляющееся чаще всего в ехидных шутках по адресу других царствующих особ. Польский гость меланхолически замечает, что «этот эпиграмматически-сатирический стиль мог позволить себе только человек, большой ум которого находил себе поддержку в отменно вымуштрованной трехсоттысячной армии».
Помимо этой официальной программы, князя Станислава занимает в Берлине множество других дел. Он подолгу беседует со своими банкирами Жераром и Мишле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Путешествие из Франкфурта в Берлин длится невыносимо долго из-за плохих дорог. Педантичный глава экспедиции с раздражением записывает: «Начиная от силезской границы милю мы проезжали за час и три четверти с лишним».
В Берлине все общество останавливается в доме, прозываемом «L'Hotel de Russie», в пригороде Нейштадт. Князь Станислав не проявляет никаких признаков усталости от путешествия. «В тот день я нанес в Берлине до тридцати визитов, все ради знакомства с городом, и столько же кто-нибудь другой от моего имени нанесет».
Назавтра, 18 мая, глава чрезвычайной польской миссии генерал-лейтенант Понятовский начинает свой подробный и тщательный «большой репортаж».
Можно было ожидать, что приезжий из приниженной и слабой Польши, прибывший в столицу соседнего государства, с тем чтобы выпросить кредиты и таможенные послабления, окажется в Берлине в положении затурканного провинциала, что он будет поражен благосостоянием, всеобщей вышколенностью и динамикой небывалого подъема. Ничего подобного. Для польского магната тех времен прусская столица все еще является городом ограниченных нуворишей. Давно миновали времена, когда пятнадцатилетний князь, впервые покинув границы Польши, издавал восхищенные возгласы при виде каждой заграничной новинки. Теперь у него уже незаурядный опыт. Он уже знаком с Англией, Францией и Италией. Кроме того, он прибывает прямо от великолепного, искрящегося весельем варшавского двора, который это верно – живет не по средствам, но по блистательности фасада и интеллектуальному блеску может смело соперничать даже с Версалем. И не удивительно, что почти во всех берлинских наблюдениях князя Станислава слышится нотка превосходства и даже легкого презрения. Если уж говорить по-настоящему, так ничто ему в Берлине не нравится. Тяжелая и безвкусная архитектура. Королевский замок отделан уродливо и небрежно. Театральная жизнь ни к черту. Артисты жалкие. Двор скромный и невидный. Король, елико можно, дерет шкуру со своих подданных. Солдаты плохо держат равнение, проходя парадным шагом…
Несмотря на все эти придирки, молодой Понятовский отлично понимает, что все виденное в Берлине должно привлечь самое пристальное внимание поляка. Он лихорадочно снует по городу, все время держа широко раскрытыми глаза и уши. И что только уловит – сейчас же в «Журнал». В Берлине он не впервые, и у него тут множество знакомых почти во всех кругах общества. Дневная программа его чрезвычайно разнообразна. Вот он ранним утром, «в зеленый костюм облаченный, на довольно отменном скакуне, взятом у конюшего Флято», наблюдает, как губернатор Мелендорф проводит учение берлинского гарнизона. Генерал-лейтенант коронных войск признает, что у прусских солдат «есть то, что зовется большой выучкой». Однако он критикует их слишком медленные движения и не без удовольствия замечает, что «шаг их в шеренге не так уж и хорош». С учения он едет в чудесные берлинские сады, чтобы побывать у известных садоводов Бюхера, Крауса и другого Бюхера – Бюхера-хромого. Потом осматривает скульптуры в мастерской резчика Ястара, «который как сам мало приятен, так и творения его в том творцу своему подобны».
Затем последовал продолжительный визит на фабрику «порцеляны». Берлинский фарфор «много несовершейен касаемо формы и вкуса. Зато раскраска без всякой выпуклости, а позолота красивее, чем на саксонском». Этого мало; Понятовский подробно интересуется, из какой местности фабриканты привозят каолин, а из какой кварц. Больше всего его интригует то, что берлинцы «умеют ставить такие печи, кои всегда уверенность дают, что огонь будет равномерный».
После столь загруженного дня – обед у себя в отеле, в кругу ученых. Присутствуют профессор Белинский и ботаник Гледич. Разговор о лесных вредителях как результате уничтожения птиц. После обеда визит к королевской невестке, жене герцога Фердинанда, поминки общего приятеля, покойного генерала Кокцеи. Вечером ужин у генерала графа Хорьха, где князь слегка ухаживает за младшей представительницей королевской семьи – женой Фридриха Брауншвейгского.
На следующий день он наблюдает за учениями других полков, посещает другие фабрики, беседует с другими учеными, посещает магазины и книжные лавки. После обеда наносит визит прусской королеве, которая дает ему «партикулярную» аудиенцию.
20 мая начинаются ежегодные маневры. Открываются они смотром нескольких полков, который устраивает на площади перед дворцом сам король. Князь наблюдает за смотром из дома книготорговца Николаи. Фридрих II «сидел на сивом коне, а все чужестранные генералы подле него пешком бегали. Приказал он нескольким взводам выстрелить холостыми и зарядить. Говорил с разными солдатами». Потом князя представляют королю. «Беседуя с испанским послом Лас Касас, король изложил ему открытие некого итальянца, что от сук получал щенят впрыскиванием, без допуска к ним кобеля. Отсюда пошла шутка о супружестве на новый манер, через инъекцию».
Начиная с этого дня предобеденные часы князь Станислав проводит на маневрах. Один день он наблюдает за «маневром, представляющим атаку первой линии с подтягиванием второй». В другой раз – «ретираду в шахматном порядке с устроением флангов и вылазкой кавалерии». Обедает он у короля. По вечерам слушает концерты музыканта Пинто и певцов Бонатини и Кончалини.
В один из этих дней он имел продолжительную беседу с королем, вероятно, по поводу злополучных пошлин и продолжающейся блокады Гданьска. «Фридрих II принял меня в малой галерее, прилегающей к круглой замковой башне. В этой галерее вот уже двадцать семь лет находится географический атлас, открытый на одной и той же карте Польши. Мысль об уничтожении этого несчастного государства постоянно занимала его. Рядом с галереей была его спальня со спартанским ложем, на котором он спал прикрывшись шляпой». К сожалению, «Журнал» не приводит содержания беседы с прусским монархом. Более конфиденциальные материалы, вероятно, пересылались в Варшаву дипломатической почтой. Мы узнаем только, что у Фридриха II было большое чувство юмора, проявляющееся чаще всего в ехидных шутках по адресу других царствующих особ. Польский гость меланхолически замечает, что «этот эпиграмматически-сатирический стиль мог позволить себе только человек, большой ум которого находил себе поддержку в отменно вымуштрованной трехсоттысячной армии».
Помимо этой официальной программы, князя Станислава занимает в Берлине множество других дел. Он подолгу беседует со своими банкирами Жераром и Мишле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51