Легко представить себе драматические встречи поляков, развлекающихся при царском дворе, с поляками, выпущенными из Петропавловской крепости. К сожалению, записки князя обходят этот вопрос «тактичным» молчанием. Зато мы находим там несколько любопытных и неизвестных фраз, связанных с приездом в Петербург лишенного трона короля Станислава-Августа.
«Император Павел, вступив на трон, отнесся ко мне необычайно сердечно. Он сказал, чтобы я приходил к нему обедать, когда только захочу, и что чем чаще я буду приходить, тем ему будет приятнее. Он говорил со мной о многих вещах. Между прочим сказал: „Вы знаете, как я люблю Польшу. Я бы сделал все, чтобы возвратить ее в прежнее состояние. Но дело зашло так далеко, что это совершенно невозможно“. После этого добавил: „Я бы хотел просить вас, князь, об одной услуге. Мне очень досадно, что король, который столько пережил, должен находиться в России (то есть в Гродно). Пусть он выберет себе такое место пребывания, которое ему больше всего по вкусу, а я прикажу, чтобы все суммы, которые ему выплачивают три державы, в точности туда переводились. Вы беретесь ему написать об этом?“ Я ответил, что просьба слишком приятна, чтобы я отказался. Однако я понимал, что во время войны, охватившей всю Европу, найти подходящее место для короля будет не так-то легко. В тот же вечер за ужином император спросил меня, написал ли я королю. Я ответил, что сделаю это незамедлительно. Назавтра я отнес письмо на почту, ограничившись передачей королю того, что сказал император. В это время в Петербург приехал князь Репнин. Когда, разговаривая с ним, я упомянул о поручении императора, он сказал, что при нынешней ситуации не видит страны, где бы король мог мирно поселиться. При следующей встрече император озадачил меня новым, совершенно иным решением: „Я написал королю, приглашая его в Петербург“. Я сказал: „Значит, ваше величество собирается покинуть столицу?“ – „Это почему же?“ – „Потому что я не представляю, чтобы император постоянно имел перед глазами короля, которого Россия лишила короны“. – „Ну, если только это, то от него будет зависеть, захочет он меня видеть или нет“. Сказав это, он повернулся на каблуках. Положение короля было такое, что он вынужден был принять приглашение. День приезда короля в Петербург был самым скорбным днем моей жизни».
Надо думать, у князя Станислава были какие-то особые качества, обеспечивающие ему симпатии коронованных особ. Император Павел, так же как до этого Екатерина, делает все, чтобы оставить князя в России, стараясь сломить его сопротивление самыми диковинными предложениями.
«Сначала он предложил мне должность великого приора Мальтийского ордена с пенсионом 16000 рублей, что в его глазах было величайшей честью. Когда я отказался, стараясь сделать это как можно мягче, он ответил только: „Тогда великим приором будет принц Конде“. В другой раз при всем дворе он подошел ко мне и спросил, что бы я предпочел: звание фельдмаршала или управление несколькими объединенными губерниями. Ему казалось, что в присутствии стольких лиц я оробею, но мне и в этот раз удалось как-то вывернуться. Однако с той поры его отношение ко мне стало гораздо прохладнее. А когда я пришел к нему на ужин, он сказал: „Мне бы не следовало относиться к вам хорошо после того, что вы сегодня сделали“.
Постепенно ненормальные наклонности императора начинают проявляться все заметнее. Это видно и по отношениям с Понятовскими. Во время первого ужина с участием Станислава-Августа император отзывает бывшего короля в конец стола и долгое время ведет с ним какую-то оживленную беседу один на один. Покинув дворец, князь Станислав узнает от попавшего в столь неприятное положение дяди, что Павел пытался убедить его в том, что он его… сын.
В другой раз император устраивает князю Станиславу за столом дикую сцену ревности, обвинив его в том, что он флиртует с императрицей. Назавтра он присылает к нему своего гофмаршала, тарговичанина Вельгорского, с официальным заявлением, что в Петербурге не будет так, как в Италии, «где становятся приятелем мужа для того, чтобы стать любовником жены».
Немилость императора тут же учитывают царские чиновники. Это проявляется в бесчисленных препонах, которыми петербургская бюрократия пытается помешать князю продать имения. Но у князя Станислава исключительный талант на сделки, и его нелегко увести от раз намеченной цели. В Петербурге он энергично преодолевает бюрократические преграды. В Корсуни проводит длительные совещания со своими доверенными – судьей Анчутой и Теодором Ячевским. Он рассматривает сотни предложений, торгуется, обдумывает, куда вложить полученные деньги. Так же как двадцать лет назад он проводил на Украине акцию «большие закупки», так теперь осуществляет акцию «большая распродажа».
В свободное от торговых дел время он сопровождает дядю в его невеселых петербургских развлечениях. Вместе с королем и его племянницей Мнишек он посещает музей в Эрмитаже. Вместе смотрят в императорском театре оперу Сумарокова «Дмитрий Самозванец». Мнишек страшно любит хвастаться своим родством с прославленной Мариной Мнишек, женой Самозванца. Но царский цензор на сей раз лишил ее этого удовольствия. В опере вместо Марины выступает какая-то неведомая «княжна Ксения». Как-то польская королевская семья посещает мастерскую известной французской художницы Виже-Лебрён. У мадам Лебрён работы выше головы, так как Петербург в 1796–1798 годы доставляет художникам поистине невероятные темы.
«В Таврическом дворце, в зале, где князь Потемкин устраивал последний праздник в честь Екатерины II, новый император устраивает учения целого батальона своих егерей».
На придворных балах видят «старого, полуживого, утратившего величие экс-короля Станислава-Августа со страшной улыбкой на набеленном, нарумяненном лице мертвеца, с усталой, дряхлой грацией остатками сил танцующего полонез».
По улицам Петербурга идут, щурясь от солнца, изнуренные участники восстания, только что выпущенные из Петропавловской крепости.
При дворе множество польских магнатов. В связи с коронационными торжествами съехались Чарторыские, Радзивиллы, Потоцкие, Любомирские, Мнишеки. Польский литератор-путешественник Ян Потоцкий, который некогда в Варшаве доставил королю столько неприятностей, хлопочет в инстанциях о «генеральном паспорте» для научной экспедиции в Сибирь и Китай. На обеде, данном Станиславом-Августом для императорской четы, миску с супом обносит королевский экс-камергер, поэт Станислав Трембецкий.
Среди польских гостей, навещающих бывшего монарха, как-то появляется и бывший великий коронный гетман Ксаверий Браницкий, ныне генерал русской службы и российский подданный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
«Император Павел, вступив на трон, отнесся ко мне необычайно сердечно. Он сказал, чтобы я приходил к нему обедать, когда только захочу, и что чем чаще я буду приходить, тем ему будет приятнее. Он говорил со мной о многих вещах. Между прочим сказал: „Вы знаете, как я люблю Польшу. Я бы сделал все, чтобы возвратить ее в прежнее состояние. Но дело зашло так далеко, что это совершенно невозможно“. После этого добавил: „Я бы хотел просить вас, князь, об одной услуге. Мне очень досадно, что король, который столько пережил, должен находиться в России (то есть в Гродно). Пусть он выберет себе такое место пребывания, которое ему больше всего по вкусу, а я прикажу, чтобы все суммы, которые ему выплачивают три державы, в точности туда переводились. Вы беретесь ему написать об этом?“ Я ответил, что просьба слишком приятна, чтобы я отказался. Однако я понимал, что во время войны, охватившей всю Европу, найти подходящее место для короля будет не так-то легко. В тот же вечер за ужином император спросил меня, написал ли я королю. Я ответил, что сделаю это незамедлительно. Назавтра я отнес письмо на почту, ограничившись передачей королю того, что сказал император. В это время в Петербург приехал князь Репнин. Когда, разговаривая с ним, я упомянул о поручении императора, он сказал, что при нынешней ситуации не видит страны, где бы король мог мирно поселиться. При следующей встрече император озадачил меня новым, совершенно иным решением: „Я написал королю, приглашая его в Петербург“. Я сказал: „Значит, ваше величество собирается покинуть столицу?“ – „Это почему же?“ – „Потому что я не представляю, чтобы император постоянно имел перед глазами короля, которого Россия лишила короны“. – „Ну, если только это, то от него будет зависеть, захочет он меня видеть или нет“. Сказав это, он повернулся на каблуках. Положение короля было такое, что он вынужден был принять приглашение. День приезда короля в Петербург был самым скорбным днем моей жизни».
Надо думать, у князя Станислава были какие-то особые качества, обеспечивающие ему симпатии коронованных особ. Император Павел, так же как до этого Екатерина, делает все, чтобы оставить князя в России, стараясь сломить его сопротивление самыми диковинными предложениями.
«Сначала он предложил мне должность великого приора Мальтийского ордена с пенсионом 16000 рублей, что в его глазах было величайшей честью. Когда я отказался, стараясь сделать это как можно мягче, он ответил только: „Тогда великим приором будет принц Конде“. В другой раз при всем дворе он подошел ко мне и спросил, что бы я предпочел: звание фельдмаршала или управление несколькими объединенными губерниями. Ему казалось, что в присутствии стольких лиц я оробею, но мне и в этот раз удалось как-то вывернуться. Однако с той поры его отношение ко мне стало гораздо прохладнее. А когда я пришел к нему на ужин, он сказал: „Мне бы не следовало относиться к вам хорошо после того, что вы сегодня сделали“.
Постепенно ненормальные наклонности императора начинают проявляться все заметнее. Это видно и по отношениям с Понятовскими. Во время первого ужина с участием Станислава-Августа император отзывает бывшего короля в конец стола и долгое время ведет с ним какую-то оживленную беседу один на один. Покинув дворец, князь Станислав узнает от попавшего в столь неприятное положение дяди, что Павел пытался убедить его в том, что он его… сын.
В другой раз император устраивает князю Станиславу за столом дикую сцену ревности, обвинив его в том, что он флиртует с императрицей. Назавтра он присылает к нему своего гофмаршала, тарговичанина Вельгорского, с официальным заявлением, что в Петербурге не будет так, как в Италии, «где становятся приятелем мужа для того, чтобы стать любовником жены».
Немилость императора тут же учитывают царские чиновники. Это проявляется в бесчисленных препонах, которыми петербургская бюрократия пытается помешать князю продать имения. Но у князя Станислава исключительный талант на сделки, и его нелегко увести от раз намеченной цели. В Петербурге он энергично преодолевает бюрократические преграды. В Корсуни проводит длительные совещания со своими доверенными – судьей Анчутой и Теодором Ячевским. Он рассматривает сотни предложений, торгуется, обдумывает, куда вложить полученные деньги. Так же как двадцать лет назад он проводил на Украине акцию «большие закупки», так теперь осуществляет акцию «большая распродажа».
В свободное от торговых дел время он сопровождает дядю в его невеселых петербургских развлечениях. Вместе с королем и его племянницей Мнишек он посещает музей в Эрмитаже. Вместе смотрят в императорском театре оперу Сумарокова «Дмитрий Самозванец». Мнишек страшно любит хвастаться своим родством с прославленной Мариной Мнишек, женой Самозванца. Но царский цензор на сей раз лишил ее этого удовольствия. В опере вместо Марины выступает какая-то неведомая «княжна Ксения». Как-то польская королевская семья посещает мастерскую известной французской художницы Виже-Лебрён. У мадам Лебрён работы выше головы, так как Петербург в 1796–1798 годы доставляет художникам поистине невероятные темы.
«В Таврическом дворце, в зале, где князь Потемкин устраивал последний праздник в честь Екатерины II, новый император устраивает учения целого батальона своих егерей».
На придворных балах видят «старого, полуживого, утратившего величие экс-короля Станислава-Августа со страшной улыбкой на набеленном, нарумяненном лице мертвеца, с усталой, дряхлой грацией остатками сил танцующего полонез».
По улицам Петербурга идут, щурясь от солнца, изнуренные участники восстания, только что выпущенные из Петропавловской крепости.
При дворе множество польских магнатов. В связи с коронационными торжествами съехались Чарторыские, Радзивиллы, Потоцкие, Любомирские, Мнишеки. Польский литератор-путешественник Ян Потоцкий, который некогда в Варшаве доставил королю столько неприятностей, хлопочет в инстанциях о «генеральном паспорте» для научной экспедиции в Сибирь и Китай. На обеде, данном Станиславом-Августом для императорской четы, миску с супом обносит королевский экс-камергер, поэт Станислав Трембецкий.
Среди польских гостей, навещающих бывшего монарха, как-то появляется и бывший великий коронный гетман Ксаверий Браницкий, ныне генерал русской службы и российский подданный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51