Пыталась придавать своему взгляду выражение или кротко-мечтательное, или зазывно-побуждающее в зависимости от того, предназначался ли он моему бедному дяде или какому-то усатому полковнику-кавалеристу, которого мне представили как „друга дома“. Так что я очутилась в довольно двусмысленном положении. Дядя мой, обладающий достаточной живостью ума, сразу же уловил это по моему поведению.
Дядя показал нам сначала весь дом, а под конец провел нас к своей младшей дочери, которая была больна и лежала в постели. Несмотря на это правда, только после усиленных приглашений, – вошли в комнату и мужчины. Мы увидели хорошенькую шестнадцатилетнюю девушку, лежащую в постели, красиво убранной розовыми бантами, отнюдь не смутившуюся при появлении моих спутников.
Я убежала из этого дома, как только позволило приличие, довольная, что не взяла с собой своей дочери. Я решила больше не переступать порога этого дома, разве только если застану дядю одного.
Мне казалось, что эти обстоятельства решительно испортят удовольствие, которого я ожидала от моего пребывания во Флоренции, но благодаря неожиданному событию все как-то обошлось. Дядя навещал меня каждый вечер. Как-то раз он сообщил мне не без некоторого смущения, что собирается уехать в Монто Ротондо, свое имение под Ливорно. Нетрудно было понять подлинную причину этой поездки: дядя хотел отдалить от меня человека, неустойчивый характер которого только в таком случае и проявлял полную покорность и уступчивость. Я не сделала ничего, чтобы отговорить его от этой поездки. Не следует препятствовать людям в том, что они считают своим счастьем. Уехал он вместе с нею. Та, которая имела желание отомстить мне за мое холодное поведение по отношению к ней, доставила мне скорее удовольствие, избавив меня от чрезвычайно щекотливой ситуации.
Так как мой сын выразил желание сопровождать меня в Рим, я ждала письма от его отца, к которому мы обратились за разрешением на поездку. Как только это разрешение пришло, я начала готовиться к отъезду, с которым даже спешила, желая отбыть до возвращения дяди. Несмотря на это, я увидела его у меня еще раз. Так как я знала, что в его возрасте люди не любят расставаний, то ничего не сказала ему о предстоящем отъезде, а оставила ему письмо, в котором пыталась дать ему понять, как мне было страшно жаль, что я не могла выказать ему всего уважения, к которому побуждало меня сердце и которое я оказала бы, если бы только встретила его в других обстоятельствах».
Вот так ославили на склоне жизни бедного князя Станислава, «безупречную нравственность» которого и друзья и враги ставили некогда в пример всей стране!
Описание флорентийской встречи, особенно последний абзац, является документом исключительного лицемерия, ханжества и стервозности. Но злоехидство и возмущение высоконравственной графини Потоцкой легко понять. Внучка экс-подкомория привыкла к мысли, что она – основная наследница Понятовских. После гибели в реке Эльстер князя Юзефа она уже унаследовала все его имущество. И имела право ожидать, что получит огромное наследство после смерти второго – холостого – дяди. А получилось, что кучка молодых князей ди Монте Ротондо, произведенных на свет при участии синьоры Лучи, она же Луиджи, оставляла ее ни с чем. Отсюда и ее священный гнев, и безграничное возмущение.
Но судьба отплатила «высоконравственной» графине за ее ехидство и воздала ей тем же. Внук и главный наследник графини, знаменитый Август Потоцкий, он же «Гутя», прославился впоследствии в хрониках Варшавы XIX века как неисправимый донжуан, гуляка и мот; он даже превзошел прапрадеда, экс-подкомория.
Заключение
Воспоминания Анны Потоцкой при всей их тенденциозности, надо думать, все-таки довольно верно передают атмосферу последних лет жизни последнего принца Речи Посполитой. Несмотря на все шпильки, из этого описания видно, что Станислав Понятовский после многих тяжелых перипетий обрел во Флоренции покой и семейное счастье. Очерненная графиней синьора Лучи, или Луиджи, должно быть, была женщина умная и предприимчивая, хорошая жена и мать. Под ее влиянием дом князя Станислава перестал быть блистательным дворцом польского магната и сановника, а превратился в уютное гнездо богатых флорентийских горожан.
Варшавская аристократия так и не простила князю этого ужасающего мезальянса и вычеркнула флорентийскую ветвь Понятовских из списка визитов во время заграничных вояжей. Стоит обратить внимание на тот факт, что все польские путешественники, посещающие Флоренцию в первой половине XIX века, наносят визиты проживающему там Михалу Клеофасу Огиньскому и никто даже словом не упоминает о существовании во Флоренции князя Станислава Понятовского.
Это отсутствие упоминаний о нем причиняло князю боль, и он время от времени старался напомнить о себе соотечественникам В переписке варшавского историка Ипполита Ковнацкого я нашел письма, из которых видно, что королевский племянник живо интересовался судьбой живущих в Варшаве старых пенсионеров Станислава-Августа и пересылал им деньги через своих венских банкиров. Кроме того, он поместил несколько публикаций, рассчитанных на то, что на них обратят внимание у него на родине. Сначала появилось безымянное французское издание, прославляющее благодеяния проводимого князем плана генерального оброка, а спустя несколько лет итальянское описание древностей, находящихся в римской вилле на виз Фламиниа. В 1829 году князь издал на французском языке – и уже под своим именем – «Несколько замечаний относительно способа, которым пишется история Польши». На следующий год он вступил в резкую полемику на ту же тему с неприязненно относящимся к Польше французским историком Тьезом.
После разгрома ноябрьского восстания 1830 года, когда в Италию хлынула первая волна великой эмиграции из Польши, почти восьмидесятилетний старец на долгие месяцы закрылся в своем кабинете, диктуя воспоминания . Видимо, он предчувствовал, что будет забыт, и хотел как-то этому воспрепятствовать.
Продиктованные им «Souvenirs» были последним трудом князя. Умер он 13 февраля 1833 года во Флоренции, прожив 79 лет – равно столько же, сколько и его отец экс-подкоморий.
Согласно последней воле князя, итальянский ваятель Вилла украсил его гробницу барельефами, изображающими сцены освобождения крестьян в княжеских имениях в Польше.
За время своей долгой жизни Станислав Понятовский встречался с императорами и королями. Был генералом, министром и дипломатом. Участвовал в исторических встречах, которые перекраивали карту мира. Объехал много стран и повидал все их чудеса и достопримечательности. Но когда дошло время до подведения окончательных итогов, он посчитал, что самым великим и самым благородным делом всей его жизни было то, что он облегчил судьбу нескольких десятков тысяч украинских и мазовецких мужиков, заменив им барщину оброком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Дядя показал нам сначала весь дом, а под конец провел нас к своей младшей дочери, которая была больна и лежала в постели. Несмотря на это правда, только после усиленных приглашений, – вошли в комнату и мужчины. Мы увидели хорошенькую шестнадцатилетнюю девушку, лежащую в постели, красиво убранной розовыми бантами, отнюдь не смутившуюся при появлении моих спутников.
Я убежала из этого дома, как только позволило приличие, довольная, что не взяла с собой своей дочери. Я решила больше не переступать порога этого дома, разве только если застану дядю одного.
Мне казалось, что эти обстоятельства решительно испортят удовольствие, которого я ожидала от моего пребывания во Флоренции, но благодаря неожиданному событию все как-то обошлось. Дядя навещал меня каждый вечер. Как-то раз он сообщил мне не без некоторого смущения, что собирается уехать в Монто Ротондо, свое имение под Ливорно. Нетрудно было понять подлинную причину этой поездки: дядя хотел отдалить от меня человека, неустойчивый характер которого только в таком случае и проявлял полную покорность и уступчивость. Я не сделала ничего, чтобы отговорить его от этой поездки. Не следует препятствовать людям в том, что они считают своим счастьем. Уехал он вместе с нею. Та, которая имела желание отомстить мне за мое холодное поведение по отношению к ней, доставила мне скорее удовольствие, избавив меня от чрезвычайно щекотливой ситуации.
Так как мой сын выразил желание сопровождать меня в Рим, я ждала письма от его отца, к которому мы обратились за разрешением на поездку. Как только это разрешение пришло, я начала готовиться к отъезду, с которым даже спешила, желая отбыть до возвращения дяди. Несмотря на это, я увидела его у меня еще раз. Так как я знала, что в его возрасте люди не любят расставаний, то ничего не сказала ему о предстоящем отъезде, а оставила ему письмо, в котором пыталась дать ему понять, как мне было страшно жаль, что я не могла выказать ему всего уважения, к которому побуждало меня сердце и которое я оказала бы, если бы только встретила его в других обстоятельствах».
Вот так ославили на склоне жизни бедного князя Станислава, «безупречную нравственность» которого и друзья и враги ставили некогда в пример всей стране!
Описание флорентийской встречи, особенно последний абзац, является документом исключительного лицемерия, ханжества и стервозности. Но злоехидство и возмущение высоконравственной графини Потоцкой легко понять. Внучка экс-подкомория привыкла к мысли, что она – основная наследница Понятовских. После гибели в реке Эльстер князя Юзефа она уже унаследовала все его имущество. И имела право ожидать, что получит огромное наследство после смерти второго – холостого – дяди. А получилось, что кучка молодых князей ди Монте Ротондо, произведенных на свет при участии синьоры Лучи, она же Луиджи, оставляла ее ни с чем. Отсюда и ее священный гнев, и безграничное возмущение.
Но судьба отплатила «высоконравственной» графине за ее ехидство и воздала ей тем же. Внук и главный наследник графини, знаменитый Август Потоцкий, он же «Гутя», прославился впоследствии в хрониках Варшавы XIX века как неисправимый донжуан, гуляка и мот; он даже превзошел прапрадеда, экс-подкомория.
Заключение
Воспоминания Анны Потоцкой при всей их тенденциозности, надо думать, все-таки довольно верно передают атмосферу последних лет жизни последнего принца Речи Посполитой. Несмотря на все шпильки, из этого описания видно, что Станислав Понятовский после многих тяжелых перипетий обрел во Флоренции покой и семейное счастье. Очерненная графиней синьора Лучи, или Луиджи, должно быть, была женщина умная и предприимчивая, хорошая жена и мать. Под ее влиянием дом князя Станислава перестал быть блистательным дворцом польского магната и сановника, а превратился в уютное гнездо богатых флорентийских горожан.
Варшавская аристократия так и не простила князю этого ужасающего мезальянса и вычеркнула флорентийскую ветвь Понятовских из списка визитов во время заграничных вояжей. Стоит обратить внимание на тот факт, что все польские путешественники, посещающие Флоренцию в первой половине XIX века, наносят визиты проживающему там Михалу Клеофасу Огиньскому и никто даже словом не упоминает о существовании во Флоренции князя Станислава Понятовского.
Это отсутствие упоминаний о нем причиняло князю боль, и он время от времени старался напомнить о себе соотечественникам В переписке варшавского историка Ипполита Ковнацкого я нашел письма, из которых видно, что королевский племянник живо интересовался судьбой живущих в Варшаве старых пенсионеров Станислава-Августа и пересылал им деньги через своих венских банкиров. Кроме того, он поместил несколько публикаций, рассчитанных на то, что на них обратят внимание у него на родине. Сначала появилось безымянное французское издание, прославляющее благодеяния проводимого князем плана генерального оброка, а спустя несколько лет итальянское описание древностей, находящихся в римской вилле на виз Фламиниа. В 1829 году князь издал на французском языке – и уже под своим именем – «Несколько замечаний относительно способа, которым пишется история Польши». На следующий год он вступил в резкую полемику на ту же тему с неприязненно относящимся к Польше французским историком Тьезом.
После разгрома ноябрьского восстания 1830 года, когда в Италию хлынула первая волна великой эмиграции из Польши, почти восьмидесятилетний старец на долгие месяцы закрылся в своем кабинете, диктуя воспоминания . Видимо, он предчувствовал, что будет забыт, и хотел как-то этому воспрепятствовать.
Продиктованные им «Souvenirs» были последним трудом князя. Умер он 13 февраля 1833 года во Флоренции, прожив 79 лет – равно столько же, сколько и его отец экс-подкоморий.
Согласно последней воле князя, итальянский ваятель Вилла украсил его гробницу барельефами, изображающими сцены освобождения крестьян в княжеских имениях в Польше.
За время своей долгой жизни Станислав Понятовский встречался с императорами и королями. Был генералом, министром и дипломатом. Участвовал в исторических встречах, которые перекраивали карту мира. Объехал много стран и повидал все их чудеса и достопримечательности. Но когда дошло время до подведения окончательных итогов, он посчитал, что самым великим и самым благородным делом всей его жизни было то, что он облегчил судьбу нескольких десятков тысяч украинских и мазовецких мужиков, заменив им барщину оброком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51