– Знаете, они были хорошими людьми, мои родители. Мне до сих пор их не хватает. Наверное, мне и моим братьям повезло в жизни.
На какую-то секунду перед ним появилось лицо матери и исчезло. У него сохранились только детские воспоминания о женщине, которая всю жизнь тяжко боролась, чтобы ее сыновья имели все то, чего у нее не было в детстве. Любящий дом, чистую одежду, образование…
В его воспоминания ворвался грустный голос Дженни:
– Завидую вам… Сестры-монахини в Даджарре не тратили время на проявления чувств, только наказывали. – Она тяжело вздохнула. – Такой старт в жизни учит враждебно относиться ко всем и быть крайне самостоятельной. Ты просто никогда уже никому не доверяешь в жизни. Возможно, именно это заставляет меня настороженно относиться к Чуринге. – Она посмотрела на него и грустно улыбнулась: – И к вам…
Брет почувствовал, что его мнение о Дженни резко меняется. Вместо капризной сиднейской красотки он вдруг увидел в ней маленькую девочку с израненной душой, которая прячет от всех одиночество и боль.
– Я и представить себе не мог, что это так серьезно… – пробормотал он.
– Расскажите о своем детстве, Брет, – попросила она мягко.
Брет затушил сигарету и погладил щенка, который мирно заснул у него на коленях.
– Мы жили в Моссмане в Квинсленде. Отец был рубщиком сахарного тростника, поэтому мы его почти не видели. Он всегда говорил, что еще один сезон – и ему хватит денег на покупку собственного местечка. Так было до самой его смерти. Тростник – страшная штука. На плантациях полно крыс и насекомых, которые заносят инфекцию в порезы и язвы.
Дженни внимательно слушала. Брету не хотелось расстраивать ее рассказами о постоянной нищете, но и приукрашивать действительность он не мог. Мать так мучилась в этих съемных времянках, пытаясь навести какой-то порядок и прокормить их, что он просто не мог предать ее память. Сахарный тростник постепенно убил и ее, только по-своему. Не так, как отца…
– Нас было четверо братьев. Старшие, Джон и Дэйви, тоже стали рубщиками тростника, как отец. Думаю, они просто не смогут теперь выжить без запаха мелассы! А я ненавижу этот запах.
– Странно, я никогда не видела тростниковых плантаций, хотя росла в Даджарре, а это центр производства сахара. Но приют со всех сторон окружали пастбища и горы.
– Это совсем другой мир. Жаркий, влажный: жара выкачивает твою энергию, потеешь постоянно, и везде тростник… – Брет помолчал, вспоминая. – И все-таки выглядит красиво. Огромные поля тростника колышутся на ветру, напоминая зеленый океан. Но очень немногие белые австралийцы могут рубить тростник. Эта работа требует особой выносливости, чтобы выдержать ее и выжить при этом.
Брет почесал за ухом щенка и задумался о том, как меняется жизнь. Скоро на полях будут работать одни машины, заменяя труд сотен рубщиков, и таким людям, как его братья, придется искать другую работу.
– Мы постоянно переезжали с места на место вслед за отцом, но он редко приходил с плантации ночевать домой. Между рубщиками возникала странная мужская дружба. Женщины им были не нужны. Я теперь удивляюсь, как получилось, что отец женился? Мне кажется, для него мы были тяжким бременем, а его обещания купить собственный дом были просто привычной отговоркой.
– А вы об этом мечтали, да?
Брет затушил сигарету и стал машинально гладить щенка. Он сегодня вечером наговорил столько, сколько, наверное, у него обычно выходило за месяц. Но с Дженни легко разговаривать, и ему это нравилось.
– О том, чего не знаешь, не скучаешь! – улыбнулся он. – Но мы были достаточно счастливы и так. Мать старалась изо всех сил, чтобы мы чувствовали себя… особенными.
Брет замолчал, вспоминая те тяжелые времена. Мать обстировала рубщиков, потому что им вечно не хватало денег. Каждый день она поднимала на плиту тяжелые баки с бельем, потом снимала и полоскала огромные одеяла и простыни. Иногда она уставала так, что с трудом добиралась до кровати.
Дженни молчала, словно понимая, что кое-что он имеет право утаить от нее.
– А потом наступили времена, когда отец стал чаще оставаться дома. Приступы подхваченной на плантации желтухи учащались. Он страдал от боли, слабея с каждым приступом так, что скоро вообще не смог выходить на работу. Конец медленно приближался. Я часто вспоминаю его, сломленного болезнью, желтого, ожидающего смерти в ветхой хибаре… До сих пор не могу понять, что заставляло его так убивать себя на рубке тростника.
– Я и не подозревала, что это такая тяжелая работа, Брет. Мне очень жаль, что ваш отец так умер…
Брет пожал плечами:
– Он сам выбрал эту работу. И кто-то же должен ее делать. Но я очень рано решил, что это не для меня. Джон и Дэйви остались там после смерти матери, а мы с Джилом отправились на юг и нанялись на овцеводческую ферму: Джил остался в Квинсленде и со временем купил там немного земли, а я двинулся дальше на юг. Я с шестнадцати лет занимаюсь овцами, Дженни, и ни разу не пожалел об этом. – Брет взял на руки щенка и поднялся. – Мне кажется, этого парня пора устраивать на ночь. К тому же, мне пора. Я и так своими разговорами утомил вас.
– Нет, нисколько! – серьезно сказала она. – Спасибо, Брет, что рассказали мне о своей жизни. Надеюсь, я не растревожила плохих воспоминаний? Это бывает больно, я знаю…
Он покачал головой и улыбнулся:
– Почему бы нам не отправиться завтра покататься верхом? Я покажу вам остальную часть Чуринги. Может быть, если вы увидите ее так, как вижу я, вы поймете, что в ней особенного.
Дженни задорно вскинула подбородок, глаза засветились лукавством.
– А вы уверены, что сможете освободиться? У вас ведь так много работы!
– Завтра воскресенье! – рассмеялся он.
– В таком случае, Брет, я буду очень рада! – Она взяла у него из рук спящего щенка и нежно чмокнула его в мохнатую голову.
– Я зайду за вами. Нужно выехать, пока прохладно.
Дженни постояла в дверях с щенком на руках, наблюдая, как удаляется Брет. Он шел пружинистым шагом, засунув руки в карманы. Она улыбнулась. Он оказался чудесным собеседником, когда отказался от своей дурацкой защитной грубости. А его подарок – именно то, что ей так нужно сейчас.
Щенок умилительно подрагивал во сне. Лапы шевелились, как будто он куда-то бежал. Тяжелый теплый комочек лежал у нее на руках, пока она искала, из чего сделать ему постель. Найдя ящик из-под овощей, она выложила дно старым полотенцем и устроила поудобнее спящего щенка.
Пока Дженни раздевалась, готовясь ко сну, она поняла, что не может просто так забросить дневники, как советовал ей Брет. Это было бы несправедливо по отношению к Матильде, которая специально оставила в шкафу свои тетради, чтобы кто-нибудь прочел.
Но Брет прав в одном. Ей нужно смотреть в будущее и не позволять прошлому омрачать настоящее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
На какую-то секунду перед ним появилось лицо матери и исчезло. У него сохранились только детские воспоминания о женщине, которая всю жизнь тяжко боролась, чтобы ее сыновья имели все то, чего у нее не было в детстве. Любящий дом, чистую одежду, образование…
В его воспоминания ворвался грустный голос Дженни:
– Завидую вам… Сестры-монахини в Даджарре не тратили время на проявления чувств, только наказывали. – Она тяжело вздохнула. – Такой старт в жизни учит враждебно относиться ко всем и быть крайне самостоятельной. Ты просто никогда уже никому не доверяешь в жизни. Возможно, именно это заставляет меня настороженно относиться к Чуринге. – Она посмотрела на него и грустно улыбнулась: – И к вам…
Брет почувствовал, что его мнение о Дженни резко меняется. Вместо капризной сиднейской красотки он вдруг увидел в ней маленькую девочку с израненной душой, которая прячет от всех одиночество и боль.
– Я и представить себе не мог, что это так серьезно… – пробормотал он.
– Расскажите о своем детстве, Брет, – попросила она мягко.
Брет затушил сигарету и погладил щенка, который мирно заснул у него на коленях.
– Мы жили в Моссмане в Квинсленде. Отец был рубщиком сахарного тростника, поэтому мы его почти не видели. Он всегда говорил, что еще один сезон – и ему хватит денег на покупку собственного местечка. Так было до самой его смерти. Тростник – страшная штука. На плантациях полно крыс и насекомых, которые заносят инфекцию в порезы и язвы.
Дженни внимательно слушала. Брету не хотелось расстраивать ее рассказами о постоянной нищете, но и приукрашивать действительность он не мог. Мать так мучилась в этих съемных времянках, пытаясь навести какой-то порядок и прокормить их, что он просто не мог предать ее память. Сахарный тростник постепенно убил и ее, только по-своему. Не так, как отца…
– Нас было четверо братьев. Старшие, Джон и Дэйви, тоже стали рубщиками тростника, как отец. Думаю, они просто не смогут теперь выжить без запаха мелассы! А я ненавижу этот запах.
– Странно, я никогда не видела тростниковых плантаций, хотя росла в Даджарре, а это центр производства сахара. Но приют со всех сторон окружали пастбища и горы.
– Это совсем другой мир. Жаркий, влажный: жара выкачивает твою энергию, потеешь постоянно, и везде тростник… – Брет помолчал, вспоминая. – И все-таки выглядит красиво. Огромные поля тростника колышутся на ветру, напоминая зеленый океан. Но очень немногие белые австралийцы могут рубить тростник. Эта работа требует особой выносливости, чтобы выдержать ее и выжить при этом.
Брет почесал за ухом щенка и задумался о том, как меняется жизнь. Скоро на полях будут работать одни машины, заменяя труд сотен рубщиков, и таким людям, как его братья, придется искать другую работу.
– Мы постоянно переезжали с места на место вслед за отцом, но он редко приходил с плантации ночевать домой. Между рубщиками возникала странная мужская дружба. Женщины им были не нужны. Я теперь удивляюсь, как получилось, что отец женился? Мне кажется, для него мы были тяжким бременем, а его обещания купить собственный дом были просто привычной отговоркой.
– А вы об этом мечтали, да?
Брет затушил сигарету и стал машинально гладить щенка. Он сегодня вечером наговорил столько, сколько, наверное, у него обычно выходило за месяц. Но с Дженни легко разговаривать, и ему это нравилось.
– О том, чего не знаешь, не скучаешь! – улыбнулся он. – Но мы были достаточно счастливы и так. Мать старалась изо всех сил, чтобы мы чувствовали себя… особенными.
Брет замолчал, вспоминая те тяжелые времена. Мать обстировала рубщиков, потому что им вечно не хватало денег. Каждый день она поднимала на плиту тяжелые баки с бельем, потом снимала и полоскала огромные одеяла и простыни. Иногда она уставала так, что с трудом добиралась до кровати.
Дженни молчала, словно понимая, что кое-что он имеет право утаить от нее.
– А потом наступили времена, когда отец стал чаще оставаться дома. Приступы подхваченной на плантации желтухи учащались. Он страдал от боли, слабея с каждым приступом так, что скоро вообще не смог выходить на работу. Конец медленно приближался. Я часто вспоминаю его, сломленного болезнью, желтого, ожидающего смерти в ветхой хибаре… До сих пор не могу понять, что заставляло его так убивать себя на рубке тростника.
– Я и не подозревала, что это такая тяжелая работа, Брет. Мне очень жаль, что ваш отец так умер…
Брет пожал плечами:
– Он сам выбрал эту работу. И кто-то же должен ее делать. Но я очень рано решил, что это не для меня. Джон и Дэйви остались там после смерти матери, а мы с Джилом отправились на юг и нанялись на овцеводческую ферму: Джил остался в Квинсленде и со временем купил там немного земли, а я двинулся дальше на юг. Я с шестнадцати лет занимаюсь овцами, Дженни, и ни разу не пожалел об этом. – Брет взял на руки щенка и поднялся. – Мне кажется, этого парня пора устраивать на ночь. К тому же, мне пора. Я и так своими разговорами утомил вас.
– Нет, нисколько! – серьезно сказала она. – Спасибо, Брет, что рассказали мне о своей жизни. Надеюсь, я не растревожила плохих воспоминаний? Это бывает больно, я знаю…
Он покачал головой и улыбнулся:
– Почему бы нам не отправиться завтра покататься верхом? Я покажу вам остальную часть Чуринги. Может быть, если вы увидите ее так, как вижу я, вы поймете, что в ней особенного.
Дженни задорно вскинула подбородок, глаза засветились лукавством.
– А вы уверены, что сможете освободиться? У вас ведь так много работы!
– Завтра воскресенье! – рассмеялся он.
– В таком случае, Брет, я буду очень рада! – Она взяла у него из рук спящего щенка и нежно чмокнула его в мохнатую голову.
– Я зайду за вами. Нужно выехать, пока прохладно.
Дженни постояла в дверях с щенком на руках, наблюдая, как удаляется Брет. Он шел пружинистым шагом, засунув руки в карманы. Она улыбнулась. Он оказался чудесным собеседником, когда отказался от своей дурацкой защитной грубости. А его подарок – именно то, что ей так нужно сейчас.
Щенок умилительно подрагивал во сне. Лапы шевелились, как будто он куда-то бежал. Тяжелый теплый комочек лежал у нее на руках, пока она искала, из чего сделать ему постель. Найдя ящик из-под овощей, она выложила дно старым полотенцем и устроила поудобнее спящего щенка.
Пока Дженни раздевалась, готовясь ко сну, она поняла, что не может просто так забросить дневники, как советовал ей Брет. Это было бы несправедливо по отношению к Матильде, которая специально оставила в шкафу свои тетради, чтобы кто-нибудь прочел.
Но Брет прав в одном. Ей нужно смотреть в будущее и не позволять прошлому омрачать настоящее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117