Нужен ты. Позарез. Срочно.
- Лион, я уже несколько раз посылал тебя с такими предложениями к чертям. Помнишь? - Максим пригляделся к обезьяньему лицу друга. Оно выразило одобрение - давай, мол, продолжай в том же духе.
- Но ведь задача интересная! Деньги большие обещают, - "уговаривал" Ласкер.
- А пошел ты... - Максим поднялся. - Если больше говорить не о чем прощай. - Он подхватил толстобрюхую сумку. - Я жену жду.
- Козел ты, Макс. Непробиваемый козел, - сказал Ласик с не подходящей к случаю нежностью. И поглядел в глаза друга долго и печально. Потом подмигнул, встал и не оборачиваясь зашагал к ждущему его автомобилю. Максим смотрел ему вслед с непонятной тревогой. И даже почувствовал вдруг, что вот и настал момент сражаться и защищать. С кем сражаться, кого защищать? Ласика, Маргариту? Но как не хочется углубляться в тревожные размышления, когда летний день цветет и благоухает во всем своем чрезмерном великолепии, когда за деревьями солнышком светится крыша собственного дома, а в нем ждет Маргарита!
Возможно, она ужу вернулась и сидит у окна, высматривая на дорожке между темными цыганскими сараями знакомую фигуру. Максим припустился с холма, шлепая по лужам, ощущая всеми потрохами, как подхватит ее на крыльце - легонькую, кутающую плечи в вязаную шаль, обвивающую его шею тонкими руками... И будет целовать, шепча горячо, невнятно о своем совершенно невероятном счастье...
Виляя хвостом у поворота стоял Лапа. Опустив голову, прижав уши, пес виновато косил агатовым глазом. На шее болтался огрызок веревки. Конечно, Макс, уезжая в город, привязал его к будке чисто символически, рассчитывая на собачье благоразумие. И кормежки оставил впрок.
- Стыдно, парень, ой, как стыдно... - Максим потрепал провинившегося сторожа по холке, отвязал обрывок поводка. И погрустнел - дом стоял пустой, с закрытой дверью и задернутыми занавесками. Ах, как защемило сердце, как перехватило дыхание... Где ты, девочка?
В комнатах было печально и тихо. Он насыпал Лапе корм и принялся лихорадочно готовиться к встрече: затопил печь, накрыл на стол, выставив в центр ананас и букет флокс из сада. Управился быстро, но так не услышал ее шагов на дорожке. Тогда вышел на крыльцо и сел, глядя на верхушку пригорка, где должна появиться ОНА. Лапа, успевший похрустеть лакомством, уселся рядом. Тщательно облизался и пару раз подвыл, выражая тем самым свою солидарность с тоской хозяина. Потом улегся, положив морду на колени Макса и навострив ухо в сторону тропинки.
Смеркалось, длинные тени потянулись от дома. Вода в озере подернулась свинцом. Стало пусто и зябко.
"Я же так сойду с ума. Надо заняться делом!" Максим бросился в дом, зажег лампу на письменном столе и застрочил ручкой по чистому листу. Скорее, скорее высказать то, что скопилось внутри за это громадное время разлуки. Говорить с ней, отгоняя все более крепнущий страх. Он торопился, ероша пятерней волосы и отбрасывая исписанные листы.
"Радость моя! Что бы ни делал, о чем бы не думал - я обращаюсь к тебе. В болезни и в здравии, в радости и в тоске - обращаюсь к тебе. Жду твоих шагов на тропинке и тороплюсь выговориться. Будто предстоит нечто решительное, опасное...
Пришел домой, а тебя нет. Пусто так, как никогда не бывало. Вокруг все твое - твой халатик, босоножки, шампунь. Твоя ваза, лампа, занавески. Твои облака над постелью, яблони за окном. Твой запах, вмятина на диване, где ты сидела с книгой, поджав ноги. Мне хочется обнюхивать твои следы, трепеща ноздрями и жмурясь от удовольствия... И вилять хвостом, глядя на летящую фею на твоем коврике. Это ты летишь, посеребренная лунным светом. Я узнал, узнал...
Должен признаться - тревога и страх навалились небывалые. Ты знаешь, какие глаза у потерявшихся в толпе собак. У меня такие же - больше смерти, больше всего, что можно вообразить ужасного, я боюсь потерять тебя.
Пишу, а ухо прислушивается. Вот сейчас зашуршат камешки, скрипнет крыльцо и распахнется дверь. Я схвачу тебя в охапку и буду бубнить в пахнущие дождем волосы: никогда! не отпущу никогда!..."
Звук приближающегося автомобиля послышался издалека. Максим выскочил на крыльцо. Мощный грифельный джип подкатил к дому. Из него неспешно выбрался мужчина в длинном темном плаще. С демонстративным наслаждением вдохнув свежий воздух, улыбнулся Максиму:
- Хозяин, мне дом Горчакова нужен. Не подскажете?
- Я Горчаков, - Максим придержал за ошейник изобразившего боевую готовность пса: - Свои, свои, Лапа.
Мужчина прищурился:
- Значит, я за вами приехал, - он протянул руку: - Анатолий Лаврентьевич. Вы сегодня как-то необдуманно беседовали с Лионом Ласкером. Резко, не по-товарищески. Не надо ничего объяснять. Бывает - погорячились. Гасите печь или что там у вас, водочку прячьте в холодильник и - в путь.
- Простите, с кем имею честь?
- Коллега Ласкера, лицо подчиненное. Я курирую ваш эксперимент, приставлен, так сказать, с охранительными целями. Получил распоряжение доставить вас, проследить безопасность, обеспечить завтрашний "концерт".
- У меня, как вы поняли, другие планы. Я вас не звал и никуда не поеду, - ощущая настороженность пса, тихо клокотавшего сдерживаемым рыком, Максим внутренне напрягся.
- Не желаете, как вижу, пойти на встречу. Х-м-м... - сунув руки в карманы, Анатолий покачался на каблуках надраенных ботинок. - И что же мы с вами в таком случае станем делать?
- Расстанемся без сожаления. Я жду жену.
- Маргариту Валдисовну? Так она у нас. И, представьте, тоже с нетерпением ждет супруга.
Максим обмер - нехорошие глаза были у человека в плаще - завравшиеся и жесткие. Прыгнуло и заколотилось сердце, а ладонь, державшая ошейник, вспотела.
- Никуда я не поеду. Я вам не верю, - отпустив Лапу, Максим нарочито медленно отвернулся и пошел в дом. Что бы не показать, как заняло дух и как застучала в висках встревоженная кровь.
- Максим Михалыч, - позвал гость. - Некрасиво получается. Может, придем к консенсусу? Подкупать я вас не стану. Предупредили - кристально честен. А вот обменчик-то можем произвести: мы вам любимую девушку. Вы отрабатываете положенное. Десять минут размышлений над головокружительной верхотуре! Не пыльное, между нами говоря, занятие. Я вот почти все время думаю - и все бесплатно.
Максим напрягся, но не обернулся. Шагнул в сени и захлопнул за собой дверь.
На улице раздались голоса. Максим увидел в окно, как из джипа выпрыгнули и двинулись к дому двое. Зарычав, ощерился Лапа. Он редко принимал чужих враждебно, проявляя виляющим хвостом готовность дружить и быть полезным всякому. Но тут почувствовал себя настоящей кавказской сторожевой, мелькнувшей в отдаленной наследственности. Чуть припадая на больную ногу, не раздумывая, пес ринулся защищать дом. Завидная, неколебимая собачья преданность!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
- Лион, я уже несколько раз посылал тебя с такими предложениями к чертям. Помнишь? - Максим пригляделся к обезьяньему лицу друга. Оно выразило одобрение - давай, мол, продолжай в том же духе.
- Но ведь задача интересная! Деньги большие обещают, - "уговаривал" Ласкер.
- А пошел ты... - Максим поднялся. - Если больше говорить не о чем прощай. - Он подхватил толстобрюхую сумку. - Я жену жду.
- Козел ты, Макс. Непробиваемый козел, - сказал Ласик с не подходящей к случаю нежностью. И поглядел в глаза друга долго и печально. Потом подмигнул, встал и не оборачиваясь зашагал к ждущему его автомобилю. Максим смотрел ему вслед с непонятной тревогой. И даже почувствовал вдруг, что вот и настал момент сражаться и защищать. С кем сражаться, кого защищать? Ласика, Маргариту? Но как не хочется углубляться в тревожные размышления, когда летний день цветет и благоухает во всем своем чрезмерном великолепии, когда за деревьями солнышком светится крыша собственного дома, а в нем ждет Маргарита!
Возможно, она ужу вернулась и сидит у окна, высматривая на дорожке между темными цыганскими сараями знакомую фигуру. Максим припустился с холма, шлепая по лужам, ощущая всеми потрохами, как подхватит ее на крыльце - легонькую, кутающую плечи в вязаную шаль, обвивающую его шею тонкими руками... И будет целовать, шепча горячо, невнятно о своем совершенно невероятном счастье...
Виляя хвостом у поворота стоял Лапа. Опустив голову, прижав уши, пес виновато косил агатовым глазом. На шее болтался огрызок веревки. Конечно, Макс, уезжая в город, привязал его к будке чисто символически, рассчитывая на собачье благоразумие. И кормежки оставил впрок.
- Стыдно, парень, ой, как стыдно... - Максим потрепал провинившегося сторожа по холке, отвязал обрывок поводка. И погрустнел - дом стоял пустой, с закрытой дверью и задернутыми занавесками. Ах, как защемило сердце, как перехватило дыхание... Где ты, девочка?
В комнатах было печально и тихо. Он насыпал Лапе корм и принялся лихорадочно готовиться к встрече: затопил печь, накрыл на стол, выставив в центр ананас и букет флокс из сада. Управился быстро, но так не услышал ее шагов на дорожке. Тогда вышел на крыльцо и сел, глядя на верхушку пригорка, где должна появиться ОНА. Лапа, успевший похрустеть лакомством, уселся рядом. Тщательно облизался и пару раз подвыл, выражая тем самым свою солидарность с тоской хозяина. Потом улегся, положив морду на колени Макса и навострив ухо в сторону тропинки.
Смеркалось, длинные тени потянулись от дома. Вода в озере подернулась свинцом. Стало пусто и зябко.
"Я же так сойду с ума. Надо заняться делом!" Максим бросился в дом, зажег лампу на письменном столе и застрочил ручкой по чистому листу. Скорее, скорее высказать то, что скопилось внутри за это громадное время разлуки. Говорить с ней, отгоняя все более крепнущий страх. Он торопился, ероша пятерней волосы и отбрасывая исписанные листы.
"Радость моя! Что бы ни делал, о чем бы не думал - я обращаюсь к тебе. В болезни и в здравии, в радости и в тоске - обращаюсь к тебе. Жду твоих шагов на тропинке и тороплюсь выговориться. Будто предстоит нечто решительное, опасное...
Пришел домой, а тебя нет. Пусто так, как никогда не бывало. Вокруг все твое - твой халатик, босоножки, шампунь. Твоя ваза, лампа, занавески. Твои облака над постелью, яблони за окном. Твой запах, вмятина на диване, где ты сидела с книгой, поджав ноги. Мне хочется обнюхивать твои следы, трепеща ноздрями и жмурясь от удовольствия... И вилять хвостом, глядя на летящую фею на твоем коврике. Это ты летишь, посеребренная лунным светом. Я узнал, узнал...
Должен признаться - тревога и страх навалились небывалые. Ты знаешь, какие глаза у потерявшихся в толпе собак. У меня такие же - больше смерти, больше всего, что можно вообразить ужасного, я боюсь потерять тебя.
Пишу, а ухо прислушивается. Вот сейчас зашуршат камешки, скрипнет крыльцо и распахнется дверь. Я схвачу тебя в охапку и буду бубнить в пахнущие дождем волосы: никогда! не отпущу никогда!..."
Звук приближающегося автомобиля послышался издалека. Максим выскочил на крыльцо. Мощный грифельный джип подкатил к дому. Из него неспешно выбрался мужчина в длинном темном плаще. С демонстративным наслаждением вдохнув свежий воздух, улыбнулся Максиму:
- Хозяин, мне дом Горчакова нужен. Не подскажете?
- Я Горчаков, - Максим придержал за ошейник изобразившего боевую готовность пса: - Свои, свои, Лапа.
Мужчина прищурился:
- Значит, я за вами приехал, - он протянул руку: - Анатолий Лаврентьевич. Вы сегодня как-то необдуманно беседовали с Лионом Ласкером. Резко, не по-товарищески. Не надо ничего объяснять. Бывает - погорячились. Гасите печь или что там у вас, водочку прячьте в холодильник и - в путь.
- Простите, с кем имею честь?
- Коллега Ласкера, лицо подчиненное. Я курирую ваш эксперимент, приставлен, так сказать, с охранительными целями. Получил распоряжение доставить вас, проследить безопасность, обеспечить завтрашний "концерт".
- У меня, как вы поняли, другие планы. Я вас не звал и никуда не поеду, - ощущая настороженность пса, тихо клокотавшего сдерживаемым рыком, Максим внутренне напрягся.
- Не желаете, как вижу, пойти на встречу. Х-м-м... - сунув руки в карманы, Анатолий покачался на каблуках надраенных ботинок. - И что же мы с вами в таком случае станем делать?
- Расстанемся без сожаления. Я жду жену.
- Маргариту Валдисовну? Так она у нас. И, представьте, тоже с нетерпением ждет супруга.
Максим обмер - нехорошие глаза были у человека в плаще - завравшиеся и жесткие. Прыгнуло и заколотилось сердце, а ладонь, державшая ошейник, вспотела.
- Никуда я не поеду. Я вам не верю, - отпустив Лапу, Максим нарочито медленно отвернулся и пошел в дом. Что бы не показать, как заняло дух и как застучала в висках встревоженная кровь.
- Максим Михалыч, - позвал гость. - Некрасиво получается. Может, придем к консенсусу? Подкупать я вас не стану. Предупредили - кристально честен. А вот обменчик-то можем произвести: мы вам любимую девушку. Вы отрабатываете положенное. Десять минут размышлений над головокружительной верхотуре! Не пыльное, между нами говоря, занятие. Я вот почти все время думаю - и все бесплатно.
Максим напрягся, но не обернулся. Шагнул в сени и захлопнул за собой дверь.
На улице раздались голоса. Максим увидел в окно, как из джипа выпрыгнули и двинулись к дому двое. Зарычав, ощерился Лапа. Он редко принимал чужих враждебно, проявляя виляющим хвостом готовность дружить и быть полезным всякому. Но тут почувствовал себя настоящей кавказской сторожевой, мелькнувшей в отдаленной наследственности. Чуть припадая на больную ногу, не раздумывая, пес ринулся защищать дом. Завидная, неколебимая собачья преданность!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157