Почему-то это было чудовищно сложно – сказать простые слова сочувствия, предложить помощь… Она была с ним намеренно холодна, подчеркнуто холодна, и он не знал, как ему теперь себя вести.
Бесплодно промучившись минут двадцать, он положился на судьбу и набрал ее номер. Телефон трясся в его руке так сильно, что ему даже стало смешно.
Все мучения, однако, были напрасны: то ли Сони не было дома, то ли она не желала подходить к телефону, но у нее включился автоответчик.
«Спасибо за звонок, – говорил Максим магнитофону таким же ровным голосом, как Соня ему, – я непременно буду. Если тебе нужна моя помощь, позвони мне, я буду рад быть полезным».
Он все еще сидел у телефона, задумавшись, когда раздался звонок. Максим вздрогнул, и сердце его ухнуло: Соня!
Но это был Реми.
– Я лучше придумал, – сказал детектив. – Я вас приглашаю поужинать со мной.
– Да что вы… – начал было Максим, но детектив перебил его:
– Во-первых, вы уезжаете, во-вторых, я у вас в долгу. А я не люблю быть…
На этот раз его перебил Максим.
– Я перенес отъезд на вторник. В понедельник будут похороны.
– Это ничего не меняет, – сказал Реми. – В семь часов – вас устроит? – я за вами заеду.
– Идет, – ответил Максим. – Спасибо.
Третий раз за этот день он оказался на Елисейских полях. В немецком ресторанчике, хитро расположившемся в одной из многочисленных торговых галерей, выходящих на Елисейские поля, они ели шукрут – тушеную капусту с различными сосисками и копченостями, – запивая темным густым сладковатым пивом. Глянув на Максима, Реми спросил, прожевав:
– Вы не заболели?
– Нет… Скорее так, настроение…
– Понимаю.
Реми сочувствовал. Это бывало с ним не всегда. Сталкиваясь со смертями и с близкими родственниками умерших, он зачастую ограничивался сочувствием к умершим, но далеко не всегда к их близким. Он умел отличать взгляды, застывшие от горя, от взглядов с застывшей пустотой. Он чувствовал, когда слезы уже выплаканы и когда слезу не выдавишь. Он чувствовал меру, в которой горе не фальшиво, и фальшь, которая перехлестывает через меру. Максим был ему симпатичен ненаигранностью своего переживания, которое, может быть, не было слишком глубоким (да и не могло быть, он ведь практически не знал своего дядю!) – но и не показным. И Реми приступил к отвлекающему маневру – а именно: к отчету о своих расследованиях.
– Вы даже не можете представить, какую информацию я раскопал о Мадлен!
– интриговал он.
– Да что вы? – вяло спросил Максим.
– Представьте себе, у Мадлен имеется в распоряжении заявление, заверенное нотариально, в котором Арно признает свое отцовство!
– И что это дает?
Реми видел, что Максиму все это стало достаточно безразлично, и понимал состояние подавленности, в котором находился этот симпатичный русский. Приехать в чужую страну и сразу же вляпаться в такую историю! Совсем как он сам, Реми, недавно в Москве (См.: роман «Шантаж от Версаче».)…
– А дает нам это вот что: Мадлен, судя по всему, собирается поучаствовать в дележе наследства.
– Столика?
Максим только сейчас понял, что он совершенно забыл о столике. Напомнив ему об этом, Реми, сам того не желая, сгустил и без того мрачные краски. В самом деле, ничего у Максима не получилось в Париже. Ни сценарий, ни любовь, ни наследство…
– Да. Я, право, вам сочувствую, что так получилось с вашей семейной реликвией…
– Не стоит терять на это время.
– Зато наследникам есть, что делить. Правда, пока мне до конца не ясно, как именно Мадлен собирается воспользоваться этой бумагой: она не очень-то действительна. Теоретически, чтобы признание отцовства Арно вступило в силу, нужно еще, чтобы Ксавье официально признал чужое отцовство и отказался от своего.
– Может, именно поэтому Мадлен ему все и выложила?
Ага, заинтересовался наконец!
– Хорошая мысль, Максим, очень хорошая! Только как Мадлен могла знать, что Арно будет убит? Она ведь сказала это Ксавье до убийства. Не слишком ли преждевременные хлопоты о наследстве?
– Кто ее знает… Может, просто подсуетилась, на всякий случай – узаконить заявление Арно, а там пусть лежит, ждет своего часа… А может быть, просчитала все заранее?
– Включая реакцию Ксавье? Предполагая, что он может убить Арно?
– Вы такой мысли не допускаете?
– Кто знает, кто знает… Она, между прочим, достаточно богата, Мадлен.
Я еще кое-что припас для вас: рекламное бюро, которым она руководит, принадлежит ей! Правда, мне не удалось узнать, на какие средства она его купила.
– Тогда зачем ей наследство?
– Максим, ну вы не будете мне снова рассказывать жалостливые истории о бескорыстных наследниках! Я вам уже говорил, мимо наследства никто равнодушно не проходит.
– Да, конечно, – поспешно согласился Максим.
– У вас фильмы в жанре мелодрамы?
– Нет, – обиделся Максим, – вовсе нет.
– А, понимаю: в вашей стране до последнего времени было равенство бедных, и нечего было ни делить, ни наследовать! И вы просто не имеете опыта…
– Ерунда! Убивают и из-за пары серебряных ложек…
– А, согласны все-таки?
– Да я и не спорил… Просто… Я, пожалуй, не люблю думать о людях плохо.
– Я бы тоже рад, да не выходит при моей профессии… Теперь о Ксавье: полиция прижала его к стенке.
Он якобы провел полсубботы с одной дамой, у которой он находился еще с вечера пятницы…
– Алиби?
– Формально да. Но свидетельство этой дамы вызывает сомнения. Она действительно состоит с Ксавье в интимных отношениях, включая совместное распитие алкогольных напитков. Очень возможно, что она просто оказывает Ксавье услугу своими показаниями. Но поймать их на разногласиях пока не удалось. С другой стороны, обыски полиции тоже ничего не дали: ни дома, ни в машине Ксавье нет никаких следов, которые могли бы указать на то, что там был Арно. На шинах нет грязи с той поляны.
– Так что он неуязвим.
– Пока да. В его пользу и тот факт, что Арно, как установила экспертиза, был заколот кинжалом из коллекции Пьера.
– А! Я этого не знал.
– Извините, надо было с этого начать. Так вот, на кинжале нашли следы крови Арно. Он был тщательно вымыт, но все-таки удалось найти следы под рукоятью. Отпечатков нет никаких, кроме отпечатков Пьера.
– В наше время только последний дурак работает без перчаток – все образованные.
– Верно, – кивнул Реми. – Но тем не менее это бросает подозрение на Пьера. Кинжал висел у него дома на стенке, на нем отпечатки хозяина…
– А что Пьер говорит, вам известно?
– Известно. Он утверждает, что кто-то воспользовался его оружием.
– Угу, и он не заметил отсутствие кинжала?
– Нет. Ни он, ни Соня. Это не так уж удивительно, если вдуматься – они привыкли к своим вещам и перестали их замечать.
– Между прочим, в воскресенье, когда обнаружилось исчезновение Арно, я был у них в доме в первый раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92