Ни один индеец не был ранен, настроение у всех было прекрасное, воины громко восклицали, стреляли в воздух и спрыгивали с коней, чтобы рассказать о своей победе при помощи танца. Маккензи поняла, что веселье Кэла было вынужденным. Когда празднование закончилось, и они вдвоем пошли к реке мыться, он не стал ничего рассказывать о налете, а Маккензи не стала спрашивать. О некоторых вещах лучше молчать.
После победного возвращения мужчин остаток дня женщины провели почти так же, как и накануне. Когда они не были заняты с жарящейся лофофорой, они подходили к Маккензи и учили ее строить хижину. Женщины построили уже три хижины в лагере: одну для мужской парной бани, вторую для женщин и маленького мальчика, третью – для Кэла и Маккензи. Одна из индеанок – симпатичная молодая девушка лет двадцати – с трудом произнося английские слова, заметила, что Маккензи нашла себе сильного красивого мужа. Остальные женщины хихикали и переговаривались, одобряя ее выбор. Маккензи была ошеломлена, но не потому, что они нашли Кэла привлекательным, а потому, что они сплетничали совсем так же, как белые женщины. Маккензи поражалась их самообладанию: в сущности, эти женщины были такими же пленницами, как и она, но повезло им еще меньше, чем ей, ведь у Маккензи был Кэл, который заботился о ней. А у этих женщин не было никого, кроме ненавистных воинственных мужчин, которые силой увели их из домов и семей. Но женщины принимали свою судьбу без жалоб и жалости к себе.
Маккензи поблагодарила за подаренную хижину несколькими словами, которым она научилась у апачей за последние дни. Она попыталась также выразить свое восхищение их мужеством. Неизвестно, поняли ли женщины то, что она старалась сказать на их языке, но приняли эти комплименты с такой торжественной благосклонностью, которую сочла бы безукоризненной даже тетушка Пруденс.
Однако, мужчины произвели на Маккензи далеко не такое благоприятное впечатление. Их поведение нельзя было определить никаким другим словом, кроме как «варварское». Одного из украденных мулов закололи для вечерней трапезы. Какой-то молодой индеец, очевидно не утоливший жажду крови во время налета на деревню, завизжал и принялся срезать мясо с боков бедного животного еще до того, как оно умерло. Маккензи чуть не вырвало на виду у всех – от позора ее спасло поспешное бегство в хижину. В этот вечер кусок не лез ей в горло, хотя апачи поглощали мясо мула с большим аппетитом. Кажется, даже Кэлу мясо пришлось по вкусу, но он с детства привык к такой пище.
– Мясо мула ничем не отличается от мяса коровы, – сказал он, когда Маккензи отказалась от своей порции.
Наверное, он был прав, но все равно Маккензи не могла есть.
Кроме животных, индейцы прихватили в мексиканской деревне еще кое-что – теквилу. Маккензи с ужасом наблюдала, как после вечерней трапезы двенадцать мужчин, сидевших вокруг костра, осушили три огромных емкости спиртного. Вскоре послышался хриплый смех, речь стала невнятной. Бутылки торжественно разбили о камни, которыми был обложен костер. Один индеец, шатаясь, побрел по естественной надобности, но свалился в реку. Четверо товарищей, хотя были пьяны не меньше, стали вытаскивать его из воды. Другие потащили женщин в заросли тростника, повинуясь другому зову природы. Но не все были столь деликатны – некоторые расположились с женщинами прямо у костра.
Маккензи чувствовала себя все хуже и хуже, у нее постоянно стоял ком в горле, но остановить пьяную оргию было не в ее силах. Она застыла возле Кэла, как каменное изваяние. В этом безумном мире он был ее единственной надеждой и защитой.
Маккензи надеялась, что апачи позволят им с Кэлом мирно созерцать празднование, но эти надежды растаяли, как дым, когда молодой индеец по имени Чако присел возле Маккензи и начал пожирать ее голодными глазами. Его голова раскачивалась из стороны в сторону, будто он был не в состоянии держать ее прямо, а лицо пылало, но не от близости жаркого костра. Вдруг Чако перевел пристальный взгляд на Кэла и невнятно пробормотал несколько слов. Кэл что-то резко ответил ему. Чако снова взглянул на Маккензи, чуть прикрыв лукавые глаза. Он протянул руку, чтобы дотронуться до ее волос, заплетенных в толстую косу. Маккензи отпрянула. К этому моменту все, кто оставался у костра, стали бросать на них туманные взоры. Индеец снова что-то крикнул Кэлу. Кэл ответил с такой же горячностью. Оба встали.
– Маккензи, иди в хижину, – велел Кэл. Маккензи с трудом поднялась на ноги и отступила на несколько шагов.
– Иди же!
Она повернулась, чтобы уйти, но внезапно ее остановила какая-то грубая темная рука. Она оглянулась и увидела Джеронимо.
– Останься, – спокойно велел он по-английски.
С бешено бьющимся сердцем Маккензи наблюдала за Кэлом и Чако, прошедшими внутрь круга. Они согнулись и кружили, как два волка, жаждущих крови противника. Вдруг в круг, пошатываясь, вступил еще один индеец и что-то громко объявил.
– Это брат Гошк-ана Йаноза, – объяснил Маккензи Джеронимо.
Он говорил четко и ясно, хотя Маккензи видела, что пил он не меньше остальных.
– Он будет бороться на стороне Гошк-ана. Йаноза! Человек, который убил ее отца. Макензи стало холодно несмотря на жар костра.
– Гошк-ан будет драться из-за тебя, – продолжал пояснять Джеронимо, и Маккензи показалось, что это его забавляет.
– Не могли бы Вы остановить их? – попросила она. Предводитель апачей ничего не ответил.
Кэл и Йаноза тем временем страстно спорили. Кэл махнул в сторону, чтобы Йаноза отошел, и тот вышел из круга со смертельно обиженным видом. В этот момент Чако набросился на Кэла, и они схватились. Соперники двигались очень медленно, но от напряжения всех сил лица их стали красными, а мускулы так налились, что казалось: вот-вот лопнет блестящая от пота кожа. Чако споткнулся и опустился на одно колено, Кэл изогнулся, и оба упали на землю. Они перекатывались по площадке несколько раз, потом остановились – Кэл был наверху.
Вдруг что-то сверкнуло в свете костра. В руке Чако появился нож. Как только он занес руку, Кэл схватил его за запястье. И снова продолжилось состязание в силе, но уже не на жизнь, а на смерть.
Джеронимо хмыкнул, затем что-то резко крикнул. Противники немедленно прекратили борьбу. После следующего приказа вождя Чако бросил нож, а Кэл поднялся с земли.
– У меня и без того мало воинов, чтобы позволить им убивать друг друга из-за женщины, – сказал Джеронимо.
Маккензи знала, что он произнес это по-английски для нее.
Кэл все еще злился, Чако уставился в землю. Джеронимо обвел индейцев суровым взглядом.
– Жена Гошк-ана одна из нас. Вы будете относиться к ней с таким же уважением, с каким апачи всегда относились к женам соплеменников. К женщинам, которых мы увели из Сан-Карлоса, вы тоже будете относиться с уважением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
После победного возвращения мужчин остаток дня женщины провели почти так же, как и накануне. Когда они не были заняты с жарящейся лофофорой, они подходили к Маккензи и учили ее строить хижину. Женщины построили уже три хижины в лагере: одну для мужской парной бани, вторую для женщин и маленького мальчика, третью – для Кэла и Маккензи. Одна из индеанок – симпатичная молодая девушка лет двадцати – с трудом произнося английские слова, заметила, что Маккензи нашла себе сильного красивого мужа. Остальные женщины хихикали и переговаривались, одобряя ее выбор. Маккензи была ошеломлена, но не потому, что они нашли Кэла привлекательным, а потому, что они сплетничали совсем так же, как белые женщины. Маккензи поражалась их самообладанию: в сущности, эти женщины были такими же пленницами, как и она, но повезло им еще меньше, чем ей, ведь у Маккензи был Кэл, который заботился о ней. А у этих женщин не было никого, кроме ненавистных воинственных мужчин, которые силой увели их из домов и семей. Но женщины принимали свою судьбу без жалоб и жалости к себе.
Маккензи поблагодарила за подаренную хижину несколькими словами, которым она научилась у апачей за последние дни. Она попыталась также выразить свое восхищение их мужеством. Неизвестно, поняли ли женщины то, что она старалась сказать на их языке, но приняли эти комплименты с такой торжественной благосклонностью, которую сочла бы безукоризненной даже тетушка Пруденс.
Однако, мужчины произвели на Маккензи далеко не такое благоприятное впечатление. Их поведение нельзя было определить никаким другим словом, кроме как «варварское». Одного из украденных мулов закололи для вечерней трапезы. Какой-то молодой индеец, очевидно не утоливший жажду крови во время налета на деревню, завизжал и принялся срезать мясо с боков бедного животного еще до того, как оно умерло. Маккензи чуть не вырвало на виду у всех – от позора ее спасло поспешное бегство в хижину. В этот вечер кусок не лез ей в горло, хотя апачи поглощали мясо мула с большим аппетитом. Кажется, даже Кэлу мясо пришлось по вкусу, но он с детства привык к такой пище.
– Мясо мула ничем не отличается от мяса коровы, – сказал он, когда Маккензи отказалась от своей порции.
Наверное, он был прав, но все равно Маккензи не могла есть.
Кроме животных, индейцы прихватили в мексиканской деревне еще кое-что – теквилу. Маккензи с ужасом наблюдала, как после вечерней трапезы двенадцать мужчин, сидевших вокруг костра, осушили три огромных емкости спиртного. Вскоре послышался хриплый смех, речь стала невнятной. Бутылки торжественно разбили о камни, которыми был обложен костер. Один индеец, шатаясь, побрел по естественной надобности, но свалился в реку. Четверо товарищей, хотя были пьяны не меньше, стали вытаскивать его из воды. Другие потащили женщин в заросли тростника, повинуясь другому зову природы. Но не все были столь деликатны – некоторые расположились с женщинами прямо у костра.
Маккензи чувствовала себя все хуже и хуже, у нее постоянно стоял ком в горле, но остановить пьяную оргию было не в ее силах. Она застыла возле Кэла, как каменное изваяние. В этом безумном мире он был ее единственной надеждой и защитой.
Маккензи надеялась, что апачи позволят им с Кэлом мирно созерцать празднование, но эти надежды растаяли, как дым, когда молодой индеец по имени Чако присел возле Маккензи и начал пожирать ее голодными глазами. Его голова раскачивалась из стороны в сторону, будто он был не в состоянии держать ее прямо, а лицо пылало, но не от близости жаркого костра. Вдруг Чако перевел пристальный взгляд на Кэла и невнятно пробормотал несколько слов. Кэл что-то резко ответил ему. Чако снова взглянул на Маккензи, чуть прикрыв лукавые глаза. Он протянул руку, чтобы дотронуться до ее волос, заплетенных в толстую косу. Маккензи отпрянула. К этому моменту все, кто оставался у костра, стали бросать на них туманные взоры. Индеец снова что-то крикнул Кэлу. Кэл ответил с такой же горячностью. Оба встали.
– Маккензи, иди в хижину, – велел Кэл. Маккензи с трудом поднялась на ноги и отступила на несколько шагов.
– Иди же!
Она повернулась, чтобы уйти, но внезапно ее остановила какая-то грубая темная рука. Она оглянулась и увидела Джеронимо.
– Останься, – спокойно велел он по-английски.
С бешено бьющимся сердцем Маккензи наблюдала за Кэлом и Чако, прошедшими внутрь круга. Они согнулись и кружили, как два волка, жаждущих крови противника. Вдруг в круг, пошатываясь, вступил еще один индеец и что-то громко объявил.
– Это брат Гошк-ана Йаноза, – объяснил Маккензи Джеронимо.
Он говорил четко и ясно, хотя Маккензи видела, что пил он не меньше остальных.
– Он будет бороться на стороне Гошк-ана. Йаноза! Человек, который убил ее отца. Макензи стало холодно несмотря на жар костра.
– Гошк-ан будет драться из-за тебя, – продолжал пояснять Джеронимо, и Маккензи показалось, что это его забавляет.
– Не могли бы Вы остановить их? – попросила она. Предводитель апачей ничего не ответил.
Кэл и Йаноза тем временем страстно спорили. Кэл махнул в сторону, чтобы Йаноза отошел, и тот вышел из круга со смертельно обиженным видом. В этот момент Чако набросился на Кэла, и они схватились. Соперники двигались очень медленно, но от напряжения всех сил лица их стали красными, а мускулы так налились, что казалось: вот-вот лопнет блестящая от пота кожа. Чако споткнулся и опустился на одно колено, Кэл изогнулся, и оба упали на землю. Они перекатывались по площадке несколько раз, потом остановились – Кэл был наверху.
Вдруг что-то сверкнуло в свете костра. В руке Чако появился нож. Как только он занес руку, Кэл схватил его за запястье. И снова продолжилось состязание в силе, но уже не на жизнь, а на смерть.
Джеронимо хмыкнул, затем что-то резко крикнул. Противники немедленно прекратили борьбу. После следующего приказа вождя Чако бросил нож, а Кэл поднялся с земли.
– У меня и без того мало воинов, чтобы позволить им убивать друг друга из-за женщины, – сказал Джеронимо.
Маккензи знала, что он произнес это по-английски для нее.
Кэл все еще злился, Чако уставился в землю. Джеронимо обвел индейцев суровым взглядом.
– Жена Гошк-ана одна из нас. Вы будете относиться к ней с таким же уважением, с каким апачи всегда относились к женам соплеменников. К женщинам, которых мы увели из Сан-Карлоса, вы тоже будете относиться с уважением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90