Не смотрит телевизор, подумал он. Не слушает радио. Такие тоже есть, хотя и немного.
— Кто еще убит, кроме Герберта?
— Авраам Андерссон. Имя что-нибудь говорит?
Она кивнула:
— Он жил недалеко от Герберта. А что произошло?
— Пока скажу только, что он убит.
Она поднялась и вышла.
— Иногда лучше начинать с главного, — тихо сказал Джузеппе. — Стало быть, про Андерссона она ничего не знала.
— В новостях ведь объявили, и давно?
— Вряд ли она лжет.
Она вернулась с мундиром и фуражкой и положила их на диван. Джузеппе наклонился, чтобы рассмотреть как следует:
— Кому все это принадлежит?
— Мне.
— Но не вы же его носили?
— Не думаю, что я обязана отвечать на этот вопрос — настолько он идиотский.
— Сейчас не обязаны. Но мы можем вызвать вас в Эстерсунд на настоящий допрос. Решайте сами.
Она подумала, прежде чем ответить:
— Это мундир моего отца. Его звали Карл-Эрик Берггрен. Он умер много лет назад.
— Он воевал во Второй мировой войне на стороне Гитлера?
— Он воевал в шведском добровольческом корпусе. Получил две медали за храбрость. Если хотите, могу показать.
Джузеппе покачал головой:
— В этом нет необходимости. Я исхожу из того, что вам известно, что Герберт Молин в юности тоже был нацистом и пошел на войну добровольцем в составе войск СС?
Она выпрямилась на стуле, но не спросила, откуда им это известно.
— Почему в юности? Герберт до самой смерти оставался таким же убежденным нацистом. Он сражался рядом с моим отцом. Хотя отец был намного старше, они дружили всю жизнь.
— А вы?
— И на этот вопрос я имею право не отвечать. Политические взгляды — личное дело каждого.
— Если политические взгляды не предполагают принадлежность к какому-либо сообществу, занимающемуся преступной деятельностью, а именно — разжиганием национальной розни. А если это так, вопрос правомерен.
— Я не принадлежу ни к какому сообществу, — раздраженно ответила она. — Какое сообщество? Бритоголовая шпана, которая носится по улицам и позорит гитлеровское приветствие?
— Хорошо, поставим вопрос по-другому. Придерживаетесь ли вы таких же политических взглядов, что и Герберт Молин?
Она ответила без тени сомнения:
— Конечно. Я выросла в семье, где сознание расовой чистоты стояло очень высоко. Мой отец участвовал в организации национал-социалистской рабочей партии в 1933 году. Председатель партии, Свен-Улоф Линдхольм, был частым гостем в нашем доме. Мой отец был врачом и офицером запаса. Я и сейчас помню, как мать взяла меня на марш женской национал-социалистской организации «Кристина-воительница» на Эстермальме.
Я кричала «Хайль Гитлер», когда мне было десять лет. Родители прекрасно видели, что происходит в стране. Импорт евреев, застой, моральное разложение. И угроза коммунизма. И сейчас ничего не изменилось. Страну изнутри разъедает неконтролируемая эмиграция. Меня тошнит от одной мысли, что на шведской земле строятся мечети. Швеция — загнивающее общество, и никому нет до этого дела.
Ее затрясло. Стефан, оторопев, смотрел на нее и не понимал, откуда взялась такая ненависть.
— Не слишком симпатичная точка зрения, — сказал Джузеппе.
— Я не отрекусь ни от одного своего слова. Швеция, как держава, сегодня уже вряд ли существует. Что, кроме ненависти, можно испытывать к тем, кто в этом виноват?
— То есть Герберт Молин переехал сюда не случайно?
— Конечно нет. В эти мерзкие времена мы, люди, верные юношеским идеалам, должны поддерживать друг друга.
— Вы хотите сказать, какая-то организация существует и сегодня?
— Нет. Но мы знаем, кто наши настоящие друзья.
— И держите это в секрете?
Она презрительно хмыкнула:
— В наше время патриотизм чуть ли не наказуем. Если мы хотим, чтобы нас оставили в покое, мы вынуждены скрывать наши взгляды.
Джузеппе повернулся на стуле и задал следующий вопрос:
— Но ведь кто-то нашел Молина и убил его?
— Но при чем тут его патриотические взгляды?
— Вы же сами сказали. Вы вынуждены таить ваши безумные идеи.
— Наверняка его убили не за это. Наверняка есть другие причины.
— Какие, например?
— Настолько хорошо я его не знала.
— Но сами-то думали, наверное?
— Разумеется. Ничего не могу ни понять, ни предположить.
— А в последнее время? Что-то случалось? Не вел ли он себя как-то необычно?
— Он вел себя как всегда. Раз в неделю я его навещала.
— Он не говорил, что чем-то обеспокоен?
— Ни слова.
Джузеппе замолчал. Стефан решил, что Эльза говорит правду — она действительно не заметила никаких перемен в поведении Молина.
— А что случилось с Авраамом Андерссоном? — спросила она.
— Его застрелили. Такое впечатление, что даже не застрелили, а расстреляли. Он тоже принадлежал к вашей группе, которая группой не является?
— Нет. Герберт иногда беседовал с ним, но они никогда не говорили о политике. Герберт был очень осторожен. У него было мало настоящих друзей.
— А кто мог убить Авраама Андерссона?
— Я не была с ним знакома.
— Кто был Молину ближе всех?
— Думаю, я. И дети. По крайней мере дочь. С сыном отношения порваны.
— Кто их порвал?
— Не знаю.
— А еще кто-то был? Вы никогда не слышали о некоем Веттерстеде из Кальмара?
Она ответила не сразу. Джузеппе и Стефан быстро переглянулись. Она была совершенно очевидно удивлена, откуда им известно это имя.
— Он упоминал иногда это имя. Герберт родился и вырос в Кальмаре. Веттерстед — родственник бывшего министра юстиции, того самого, которого тоже убили несколько лет назад. Мне кажется, он художник-портретист. Но я не уверена.
Джузеппе записал в блокнот ее показания.
— И ничего больше?
— Нет. Герберт был не из тех, кто любит поговорить. Люди ведь разные, не так ли?
Джузеппе поглядел на Стефана.
— У меня еще один вопрос. Когда вы бывали у Молина, чем вы развлекались?
— Не поняла вопроса.
— Вопрос заключается в следующем — вы с ним танцевали?
В третий раз за время разговора на ее лице ясно читалось удивление.
— Да, — сказала она. — Танцевали.
— Танго?
— Не только танго. Но часто именно танго. Старые танцы тоже почти исчезли. Те, которые нужно уметь танцевать, где требуется элегантность и мастерство. Как танцуют сейчас? Как обезьяны!
— Вам наверняка известно, что у Герберта Молина была специальная кукла для танцев?
— Он был страстный танцор. Танцевал замечательно и старался не терять формы, а для этого надо практиковаться. Для чего и нужна была кукла. В молодости, мне кажется, он мечтал быть танцором. Но когда позвала труба, он пошел выполнять свой долг.
Стефан подумал, что даже язык у нее высокопарен и старомоден. Словно она заклинала время вернуться вспять — в тридцатые — сороковые годы.
— Могу предположить, что не многие знали об этой его страсти.
— У него почти не было друзей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108