Видите, тянется к небу рука?
Минута расплаты недалека,
То, что рассыпано этой рукой,
Станет вам гибелью, западней,
Где вы задохнетесь этой весной.
Сотни и сотни свирепых станков
Станут тяжеле железных оков,
Смертью грозят, разореньем дотла,
Бойтесь машины или котла!
Господин де Шаллери поправил монокль.
– Черт возьми, теперь и вы, друг мой, разнервничались. А ведь еще не так давно вы пытались навязать нам этих приезжих в качестве одноклубников.
– Слава тебе, господи, я уже давно не фабрикант. Я стал просто человеком. Но будь я в ваших рядах…
– Не беспокойтесь. Вы же сами видели, что сегодня они не работают. И это, поверьте, только начало. Говорят даже, что нынче ночью они улизнули из города. Через полгода Габар, весьма неосмотрительный делец, и судебный пристав Мишоно наклеят на ворота их фабрики кое-какие весьма занятные бумажки.
Господин Лепленье, который двинулся было вперед, вернулся и наставительно поднял палец:
– «Машины или котла», де Шаллери, «бойтесь машины пли котла». И вот почему:
Съешьте зерно и поверьте мне…
– Не стоит себя утруждать, оно и так погибнет.
Но господин Лепленье уже снова шел своей дорогой, повторяя во весь голос:
…машины или котла!
Это заставило обоих его собеседников усомниться в умственных способностях господина Лепленье.
Вечером того же дня остроглазая Лора первая заметила в небесной глубине робкую искорку третьей звезды. Через минуту об этом уже знали в гостиной и на кухне. И сразу же началась суматоха. Дверь распахнулась, и присутствующих озарила широкая улыбка Сары:
– Прошу к столу!
Жирный, низко стелющийся запах бульона вполз в комнату. Он поднялся и заставил людей оглянуться. Молитвенные покрывала были аккуратно сложены на камине. Первым вошел в столовую Ипполит, за ним Миртиль с ярко-красной полоской на лбу от цилиндра.
И столовая и накрытый стол оказались слишком тесными для людей, постившихся двадцать четыре часа. У всех раскраснелись лица.
Розовое вино, напоминающее вкусом селитру, – благодатный дар Эльзаса, – уцелевшее в бедствиях, было достойно сопутствовать праздничному бульону. Дети вытаскивали мозг из костей и делали себе тартинки. Когда первый голод был утолен картофельным салатом, появилось блюдо шкварок, изрядный кусок паштета, здоровенный круг кровяной колбасы и сочащиеся жиром оладьи, подтверждавшие ту истину, что еда не только необходимость, но и наслаждение.
Шутки со всех сторон сыпались па Виктора Леона, который не мог опомниться от удивления: оказывается, он попал на йомкипур.
И, отправляя хрустящие гусиные шкварки под свои пышные усы, маклер соглашался, что у каждой религии есть свои хорошие стороны. Два-три стакана вина окончательно убедили присутствующих, что предвечный действительно преклонил свой слух к тем, кто вымаливал у него прощение своим грехам в течение целых суток. Дети куда-то убежали. Дамы выставили мужчин в гостиную, где они могли на свободе курить свои трубки и наслаждаться старой эльзасской водкой. Гроза, собиравшаяся с самого утра, прошла стороной. Обменявшись быстрым взглядом, Жозеф и Гийом потихоньку вышли из комнаты.
VII
Они вошли в контору, и Жозеф зажег лампу. После долгого дня поста, сосредоточенных размышлений и нескольких рюмок вина оба чувствовали подъем и необыкновенную ясность мысли.
На столе скопилась почта за целые сутки. Братья уселись рядом и методически стали перебирать конверты. По давно установившейся традиции они пользовались этим почетным правом единственный раз в году – в праздник Судного дня.
– От Бопнэ, – сказал Гийом, – десять штук сукна «Лю де мер».
– Сиго-Легран аннулирует свой заказ от третьего дня.
– По какой причине?
– Да ни по какой. Просто «весьма сожалеем» и все прочее.
– Ага, Жалабер из Дижона – четыре штуки синей саржи.
– «Бон марше» – посмотрим, посмотрим! «Ни в чем не нуждаемся… не стоит впредь утруждать себя… крайне сожалеем».
– Надо все-таки послать еще раз.
– Обязательно пошлем. Напрасно они воображают, что им удастся отыграться письмом.
– Братья Вернейль просят еще десять штук сукна на пробу.
– На пробу? Мы, кажется, уже не нуждаемся ни в каких пробах.
Дурное настроение Жозефа передалось Гийому, и тот не без тревоги заметил:
– Они от нас не уйдут, как ты думаешь?
– Уйти не уйдут, но наломаются вдоволь. Знаю я все их фокусы. Вечно ворчат… Даже когда у них на полках пусто, и то они важничают. Заставили меня четыре раза к ним ездить, пока, видите ли, не решились.
– «Бель жардиньер», – продолжал Гийом.
– Как? Они?…
– «Милостивые государи», гм… «примите наши сожаления… при случае обязательно обратимся к вам… весьма интересные образцы».
– Черт бы их побрал! Все понятно… «со сделками тихо, давнишние заказы, прежняя договоренность с фирмами Эльбёфа и Рубэ». Тьфу! Гийом, дела-то ведь неважные.
– Да, и «Бон марше» и «Бель жардиньер» в один день.
– Хорошенькая почта, нечего сказать!
– Давай смотреть дальше.
Но Жозеф откинулся на спинку стула:
– В такие дни, кажется, так бы все и бросил.
Непривычная вялость Жозефа заставила Гийома насторожиться.
– Вроде Вениамина? – Вопрос Гийома против его воли прозвучал вызывающе.
– Да, вроде Вениамина.
– Ты, значит, был в курсе дела?
– Вениамин однажды мне об этом намекнул, тогда еще, в кабриолете.
Спокойный тон Жозефа распалил беспокойство Гийома.
– Чистое безумие!
– Почему же?
– Воображаю, в каком теперь положении дела Абрама и Якова.
– Дела как дела. Идут помаленьку.
– Нет, ты просто неподражаем. Что же, они, по-твоему, каменные? А огорчения?
Жозеф глубоко задумался, что могло показаться, пожалуй, даже нарочитым… Потом произнес еще медленнее:
– Огорчения? Какие огорчения?
– Все бросить, черкнуть словечко с ближайшей станции и удрать на пароходе, как последний вор. Я никогда от Вениамина этого не ждал.
Жозеф через очки посмотрел на брата отсутствующим взглядом.
– Все-таки он сделал то, что задумал.
– Да что сделал-то?
Младший брат неопределенно махнул рукой:
– Решил попытать счастья, бросил то, что само дается в руки, чтобы начать все сызнова…
– Если не ошибаюсь, ты, кажется, одобряешь его поступок?
Жозеф ответил мягче, чем можно было ожидать:
– Не одобряю и не порицаю. Каждый… волен поступать как знает.
Услышав эти слова, Гийом вскочил из-за стола и стал посреди комнаты.
– Как так волен? Никто не волен. У каждого есть свои обязанности, и мы должны им покоряться.
– Покоряться?
Не расслышав иронии в словах брата, Гийом заходил по комнате мелкими твердыми шажками.
– Да, покоряться, и это вовсе не так просто. Это, если хочешь, труднее. Вениамин сбежал. Я называю это трусостью. Он не имел права, пойми, Жозеф, не имел никакого права.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96