От фабрики Лефомбера со всеми ее пристройками их отделяло метров двести. Огонь набирал силу.
Братья переглянулись. Ночь была черна, как колодец шахты. Тем не менее они увидели – в буквальном смысле слова увидели, – как мертвенно-бледны их лица.
– Миртиль, – прошептал старший.
– Да, да, Ипполит, – отозвался Миртиль.
Ветер усиливался. Однако у Зимлеров хватило присутствия духа на то, чтобы вернуться домой, снова усесться од лампой и даже слушать пустые разговоры домашних, стенные часы пробили половину десятого: глухой удар, два возникнув, тут же растаял. Ипполит вскинул голову, обвел глазами всех присутствующих, потом поднялся и резким шагом снова вышел. Миртиль не посмел сразу последовать за ним.
Хлопнула железная калитка. Ипполит зашагал по бульвару, с трудом преодолевая бьющий в лицо шквал. Сухой треск заставил его остановиться. Снопы искр вырывались из вырезанных глазков закрытых ставен. Значит, сеновал занялся. Теперь ревел уже не только ветер в органной трубе бульвара.
Ипполит услышал за собой быстрые шаги, он еще раз взглянул в сторону конюшни: она вся светилась изнутри, как череп, в который вставили свечу. Старший Зимлер снова двинулся вдоль длинной стены, дошел до железной решетки и на мгновенье остановился. Сзади шагов слышно не было. Впрочем, кто, кроме Миртиля…
Ипполит протянул руку, пошарил в темноте, нащупал звонок и снова остановился. Наконец он позвонил. Пронзительный, торопливый перезвон со всего размаху рассек темноту и застывшую тишину дома. В особняке Лефомбера вспыхнул четырехугольник окна. Загремел дверной засов. На пороге показался человек в халате, с желтым фуляром вокруг шеи. Он заслонял рукой свечу, пламя ее падало на нижнюю часть его лица.
– Кто там?
– Идите скорей, – закричал Ипполит Зимлер, – идите скорей, господин Лефомбер! Ваша фабрика горит!
XIV
– Не ходите туда больше, господин Жозеф.
– Все, что там было, уже сгорело, теперь ничем не поможешь.
«Хо-хон, хо-хон», – сипел насос, которым орудовали городские пожарные.
– Отойдите! Разойдись!
– Погляди-ка, вон господин Лорилье, вон тот, в меховой шубе.
– Разве при таком ветре что-нибудь сделаешь? Занялось, как ворох соломы.
– А лошадей-то хоть спасли?
– Говорят, поднял тревогу старик Зимлер!
– Кого действительно жалко, так это Бернюшонов… Вот уж несчастные!
– От их домика камня на камне не осталось.
– Да разойдитесь же, сказано вам!
Но кепи блюстителя порядка беспомощно теряется среди толпы.
«Хо-хон, хо-хон…»
– Жалко, господин Гектор только сегодня приехал из Парижа и ничего не знал.
– Несчастные эти Бернюшоны! Уж такие славные люди, мухи не обидят. И старик у них калека.
– А кто этот толстый в черном?
– Как, вы не знаете? Это сын Зимлера, младший… ну, того эльзасца. Кажется, его зовут Жозеф. Да разве я вам не говорил? Он вернулся одним поездом с господином Гектором. Еще в Орме им крикнули: «Ваша фабрика горит».
Поезд тронулся, а они так и не узнали, у кого из них пожар. Так с самого Орма и ехали… Значит, вылезают они из поезда…
– Вон тот толстый в клеенчатом плаще?
– Такой плащ от воды спасет, а от огня нет. Он уже четыре раза в дом лазил. Спас старика Бернюшона и двух лошадей.
– Вот я и говорю – приехали они…
– Да отойдите же, чтоб вас черт побрал! Не понимаете, что ли?
– Ого, Тинус, что-то ты нынче больно загордился. Пойдем лучше пропустим у Пти-Горэ стаканчик, – оно веселее, чем здесь глотку драть.
– Да замолчи ты, черт! Не видишь, что господин Лефомбер идет?
– Значит, вон тот худой, высокий – и есть хозяин? Бедняга! На глазах свое добро горит.
«Хо-хон, хо-хон, хо-хон…»
– Бегут они, значит, сюда со всех ног, видят, что стряслось, ну тогда Зимлер снимает пиджак и лезет в огонь.
– Молодцы!
– Правда, что старик Бернюшон калека?
– А никто не знает, почему загорелось?
– Старик сторож, говорят, заснул на сеновале, а фонаря не потушил.
– Все может быть! Все может быть!
– А молодой Зимлер сторожа тоже спас?
– Да, когда пожар начался, сторож свалился с сеновала в конюшню и сломал себе ногу.
Жозеф, с обгоревшими усами, с опаленными ресницами, в широком охотничьем непромокаемом балахоне, обмотав голову мокрым полотенцем с рыжими подпалинами, энергично расталкивает окружающих.
– Я очень прошу вас, господин Зимлер, не ходите, – раздается усталый вежливый голос Ива Лефомбера, – там уже больше нечего спасать.
– А счета, ваши счета! – вопит Жозеф. – Ведь там же ваши конторские книги! Неужели вы допустите, чтобы они сгорели?
Струи пота, катившиеся по перепачканному сажей лицу, прочерчивали на лбу и щеках Жозефа извилистые красные дорожки.
От конюшни осталась лишь глубокая яма, наполненная черной грязью; поперек нее лежала обгорелая балка. Две груды дымящихся обломков указывали то место, где раньше помещался склад и, чуть левее, домик Бернюшонов. Пожарные, ловкие, как акробаты, и взвод пехоты старались сбить пламя. Главное здание уже загорелось. Откуда-то сверху доносился стук топориков.
Фабричный двор постепенно заполнился народом. Люди шумели, топчась на месте, и когда языки пламени обдавали жаром повернутые к огню испуганные лица, по толпе проходил приглушенный, неясный гул.
– Становись цепью!
– А что, разве насоса не хватает?
– Так я и знал.
– Поговоришь завтра, а пока поворачивайся скорей.
«– Похоже, пол в прядильной занялся.
– Эй, становись цепью! Вам говорят или нет?
«Хо-хон, хо-хон…»
– Ну как, капитан?
– Ну как, господин Лефомбер? Что ваша супруга?
– Она с детьми дома. Я уговорил ее уйти, раз вы ручаетесь, что там…
– Вполне, вполне безопасно. А скажите, пожалуйста, гм… гм… гм… ваше имущество застраховано?
– Да, застраховано.
– Ну, слава богу! Слава богу! А не знаете ли вы, гм… гм… с чего начался… гм… пожар?
– Господин капитан, я ничего, ровно ничего не знаю, – ответил Ив Лефомбер неестественно громким голосом. – Мое имущество застраховано, это верно, но мои дела шли прекрасно, и я очень прошу вас опубликовать в газете, что я к этому делу не причастен.
– Полноте, полноте, дорогой мой, вы меня просто не поняли. Кто же об этом говорит?
– Бедняга Лефомбер, он в ужасном состоянии, – сообщил капитан господину Лорилье.
– Но ведет себя прекрасно. Взгляните, какова выдержка, просто позавидуешь.
«Хо-хон, хо-хон…»
– Экое несчастье!
– Скажите, пожалуйста, господин капитан, упорно говорят, что сторож…
– А я что могу знать? Сено было сыровато и слежалось. Сначала, должно быть, тлело потихоньку. Этот сторож просто разбойник. Если бы о пожаре сообщили хотя бы получасом раньше, два ведра воды – и все в порядке.
Вдруг Лорилье резко отступил, и собеседники невольно оглянулись. В двух шагах от них, в упор глядя на капитана, высилась огромная фигура, почти призрачная в своей неподвижности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Братья переглянулись. Ночь была черна, как колодец шахты. Тем не менее они увидели – в буквальном смысле слова увидели, – как мертвенно-бледны их лица.
– Миртиль, – прошептал старший.
– Да, да, Ипполит, – отозвался Миртиль.
Ветер усиливался. Однако у Зимлеров хватило присутствия духа на то, чтобы вернуться домой, снова усесться од лампой и даже слушать пустые разговоры домашних, стенные часы пробили половину десятого: глухой удар, два возникнув, тут же растаял. Ипполит вскинул голову, обвел глазами всех присутствующих, потом поднялся и резким шагом снова вышел. Миртиль не посмел сразу последовать за ним.
Хлопнула железная калитка. Ипполит зашагал по бульвару, с трудом преодолевая бьющий в лицо шквал. Сухой треск заставил его остановиться. Снопы искр вырывались из вырезанных глазков закрытых ставен. Значит, сеновал занялся. Теперь ревел уже не только ветер в органной трубе бульвара.
Ипполит услышал за собой быстрые шаги, он еще раз взглянул в сторону конюшни: она вся светилась изнутри, как череп, в который вставили свечу. Старший Зимлер снова двинулся вдоль длинной стены, дошел до железной решетки и на мгновенье остановился. Сзади шагов слышно не было. Впрочем, кто, кроме Миртиля…
Ипполит протянул руку, пошарил в темноте, нащупал звонок и снова остановился. Наконец он позвонил. Пронзительный, торопливый перезвон со всего размаху рассек темноту и застывшую тишину дома. В особняке Лефомбера вспыхнул четырехугольник окна. Загремел дверной засов. На пороге показался человек в халате, с желтым фуляром вокруг шеи. Он заслонял рукой свечу, пламя ее падало на нижнюю часть его лица.
– Кто там?
– Идите скорей, – закричал Ипполит Зимлер, – идите скорей, господин Лефомбер! Ваша фабрика горит!
XIV
– Не ходите туда больше, господин Жозеф.
– Все, что там было, уже сгорело, теперь ничем не поможешь.
«Хо-хон, хо-хон», – сипел насос, которым орудовали городские пожарные.
– Отойдите! Разойдись!
– Погляди-ка, вон господин Лорилье, вон тот, в меховой шубе.
– Разве при таком ветре что-нибудь сделаешь? Занялось, как ворох соломы.
– А лошадей-то хоть спасли?
– Говорят, поднял тревогу старик Зимлер!
– Кого действительно жалко, так это Бернюшонов… Вот уж несчастные!
– От их домика камня на камне не осталось.
– Да разойдитесь же, сказано вам!
Но кепи блюстителя порядка беспомощно теряется среди толпы.
«Хо-хон, хо-хон…»
– Жалко, господин Гектор только сегодня приехал из Парижа и ничего не знал.
– Несчастные эти Бернюшоны! Уж такие славные люди, мухи не обидят. И старик у них калека.
– А кто этот толстый в черном?
– Как, вы не знаете? Это сын Зимлера, младший… ну, того эльзасца. Кажется, его зовут Жозеф. Да разве я вам не говорил? Он вернулся одним поездом с господином Гектором. Еще в Орме им крикнули: «Ваша фабрика горит».
Поезд тронулся, а они так и не узнали, у кого из них пожар. Так с самого Орма и ехали… Значит, вылезают они из поезда…
– Вон тот толстый в клеенчатом плаще?
– Такой плащ от воды спасет, а от огня нет. Он уже четыре раза в дом лазил. Спас старика Бернюшона и двух лошадей.
– Вот я и говорю – приехали они…
– Да отойдите же, чтоб вас черт побрал! Не понимаете, что ли?
– Ого, Тинус, что-то ты нынче больно загордился. Пойдем лучше пропустим у Пти-Горэ стаканчик, – оно веселее, чем здесь глотку драть.
– Да замолчи ты, черт! Не видишь, что господин Лефомбер идет?
– Значит, вон тот худой, высокий – и есть хозяин? Бедняга! На глазах свое добро горит.
«Хо-хон, хо-хон, хо-хон…»
– Бегут они, значит, сюда со всех ног, видят, что стряслось, ну тогда Зимлер снимает пиджак и лезет в огонь.
– Молодцы!
– Правда, что старик Бернюшон калека?
– А никто не знает, почему загорелось?
– Старик сторож, говорят, заснул на сеновале, а фонаря не потушил.
– Все может быть! Все может быть!
– А молодой Зимлер сторожа тоже спас?
– Да, когда пожар начался, сторож свалился с сеновала в конюшню и сломал себе ногу.
Жозеф, с обгоревшими усами, с опаленными ресницами, в широком охотничьем непромокаемом балахоне, обмотав голову мокрым полотенцем с рыжими подпалинами, энергично расталкивает окружающих.
– Я очень прошу вас, господин Зимлер, не ходите, – раздается усталый вежливый голос Ива Лефомбера, – там уже больше нечего спасать.
– А счета, ваши счета! – вопит Жозеф. – Ведь там же ваши конторские книги! Неужели вы допустите, чтобы они сгорели?
Струи пота, катившиеся по перепачканному сажей лицу, прочерчивали на лбу и щеках Жозефа извилистые красные дорожки.
От конюшни осталась лишь глубокая яма, наполненная черной грязью; поперек нее лежала обгорелая балка. Две груды дымящихся обломков указывали то место, где раньше помещался склад и, чуть левее, домик Бернюшонов. Пожарные, ловкие, как акробаты, и взвод пехоты старались сбить пламя. Главное здание уже загорелось. Откуда-то сверху доносился стук топориков.
Фабричный двор постепенно заполнился народом. Люди шумели, топчась на месте, и когда языки пламени обдавали жаром повернутые к огню испуганные лица, по толпе проходил приглушенный, неясный гул.
– Становись цепью!
– А что, разве насоса не хватает?
– Так я и знал.
– Поговоришь завтра, а пока поворачивайся скорей.
«– Похоже, пол в прядильной занялся.
– Эй, становись цепью! Вам говорят или нет?
«Хо-хон, хо-хон…»
– Ну как, капитан?
– Ну как, господин Лефомбер? Что ваша супруга?
– Она с детьми дома. Я уговорил ее уйти, раз вы ручаетесь, что там…
– Вполне, вполне безопасно. А скажите, пожалуйста, гм… гм… гм… ваше имущество застраховано?
– Да, застраховано.
– Ну, слава богу! Слава богу! А не знаете ли вы, гм… гм… с чего начался… гм… пожар?
– Господин капитан, я ничего, ровно ничего не знаю, – ответил Ив Лефомбер неестественно громким голосом. – Мое имущество застраховано, это верно, но мои дела шли прекрасно, и я очень прошу вас опубликовать в газете, что я к этому делу не причастен.
– Полноте, полноте, дорогой мой, вы меня просто не поняли. Кто же об этом говорит?
– Бедняга Лефомбер, он в ужасном состоянии, – сообщил капитан господину Лорилье.
– Но ведет себя прекрасно. Взгляните, какова выдержка, просто позавидуешь.
«Хо-хон, хо-хон…»
– Экое несчастье!
– Скажите, пожалуйста, господин капитан, упорно говорят, что сторож…
– А я что могу знать? Сено было сыровато и слежалось. Сначала, должно быть, тлело потихоньку. Этот сторож просто разбойник. Если бы о пожаре сообщили хотя бы получасом раньше, два ведра воды – и все в порядке.
Вдруг Лорилье резко отступил, и собеседники невольно оглянулись. В двух шагах от них, в упор глядя на капитана, высилась огромная фигура, почти призрачная в своей неподвижности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96