Это и есть ваша вина. Не возражайте, пожалуйста. И не уходите. Я очень тороплюсь, я здесь проездом, и поэтому волей-неволей приходится действовать несколько бесцеремонно, если вас, конечно, интересует наш разговор.
Видя, что Луи молча двинулся вперед, Вениамин продолжал:
– Друг мой, первое правило в этом мире, если желаешь в меру сил своих уменьшить зло, которое можешь причинить, – это прежде всего постарайся узнать, каков ты есть и на что способен. Вы не принесете пользы себе и станете опасны другим, если по-прежнему будете упорствовать и не пожелаете знать того, что ныне вам необходимо знать, – а именно: что вы – сила. Да, да, дорогой, и притом единственная сила, которая в данный момент ость у Зимлеров. Впрочем, вы и сами это знаете.
Луп вспыхнул, уши его запылали, и ему показалось, что они вот-вот отвалятся.
– Вы должны с этим согласиться, – заговорил янки, и голос его предательски дрогнул, – вы не можете не согласиться, ибо в противном случае вы рискуете пасть в глазах людей. Милый мой мальчик, у нас, – я имею в виду евреев, – есть два течения. Часто они идут рядом, не смешиваясь. И при всех случаях они противостоят друг другу. Вы представляете одно, а все прочие ныне живущие Зимлеры – другое. Были в свое время и Зимлеры, и Блюмы, и Штерны, и Леви, и Гаазы, и прочие, которые в своих маленьких кланах находились на том же берегу, что и вы. Поэтому-то в свою очередь появились на свет вы, и поело вас будут такие же. Вы сами прекрасно понимаете, о чем я говорю.
Луи по-прежнему молчал, но уже не так, как раньше; и Вениамин угадал в этом молчании желанный ответ.
– Я не собираюсь делать прогнозов относительно вашего будущего, как ваша бабушка или ваш наставник, во-первых, потому что это ваше личное дело, а во-вторых, потому что мы к этому еще вернемся. Итак, будучи таким, каковы вы есть, то есть будучи на берегу, который, за неимением более точного слова, я назову… – хм! никак не назову, – просто на берегу, который делает честь евреям, вы привлекли к себе существо, не столь ярко выраженное, но которое только и ждет, чтобы выразить себя. Не протестуйте. Я говорю о Лоре. Не берусь утверждать, что она вас любит и что вы ее любите. Если угодно, оставим вообще эти бредни. Лора здоровая и крепкая двадцатидвухлетняя девушка, а вы джентльмен четырнадцати лет от роду. Но она находится под вашим влиянием. Она искала – вы понимаете, искала, – и не вышла до сих пор замуж.
Какой-то комок застрял в горле Луи и не давал дышать. Вениамин притворился, что ничего не замечает.
– Тем самым это накладывает на вас определенное обязательство. А у кого преимущества – с того соответственно и спросится. Обязанность жены прилепиться к мужу своему, рожать детей, растить их и кормить. Не советую спешить с заключением о роли мужчины, вы можете рассуждать сейчас только умозрительно, и вообще это несколько сложно для четырнадцатилетнего подростка. Итак, подумайте о том, как бы в один прекрасный день покинуть среду, где каждый, с кем вы сталкиваетесь, ставит себе одну-единственную цель – разбогатеть возможно скорее, и притом самым недостойным образом.
Вениамин еще не слыхал ни одного слова от племянника, но казалось, это его даже устраивало.
– Не важно, какой путь вы изберете, это важно для вас одного. Можете стать слесарем, можете продавать на улицах газеты, в чем, к слову сказать, я лично не вижу ничего неудобного, – вопрос не в этом, важно другое: то, что вас может сбить с пути в самом начале и затруднить Дело. Ибо весьма примечательно, что в этой проклятой стране для ученика лицея куда легче стать председателем суда, нежели подметальщиком улиц.
По словам вашего учителя, вы имеете склонность к филологии. Что ж, прекрасная наука. Многие евреи проявляют к ней склонность. Говорят, вы увлекаетесь скрипкой. Вы собрали приличную коллекцию минералов; воображаю, как над вами издевались. Несомненно, у вас есть и другие склонности. О них я не спрашиваю. Единственная положительная цель нашего разговора, – а когда пускаешься в разглагольствования, необходимо иметь положительную цель, – это уведомить вас, что, если на вашем пути встретятся трудности, смело рассчитывайте на меня. Если даже в один прекрасный день вам придет мысль отправиться поучиться в Америку, где, кстати сказать, по многим вопросам опередили ваших милых европейцев, о чем они и не подозревают, я берусь быть посредником между вами и вашими родными. Говорю же я все это потому, что у вас в доме говорят, что на фабрике найдется дела и для троих Зимлеров, и со своей точки зрения они правы. Поэтому-то они и хотят сохранить вас при себе. Но с этим не следует считаться, – слышите, Луи, не следует.
Луи нахмурился, властный тон дяди пришелся ему не по душе, но Вениамин мягко коснулся его плеча:
– Я навел нужные справки. Приглядывался. С внешней стороны все безупречно. Но здание подточено червями. Оно дало течь. Ваши отец и дядя так и умрут, не догадавшись об этом, поверьте мне. И не успеют наследники взяться за руль, как корабль пойдет ко дну со всем своим добром, разве что экипаж примет героическое решение и освободится от своих командиров, что маловероятно. Вас же это совсем не касается, более того – вы уже взяли па себя достаточно серьезные обязательства в другом месте… о чем я имел честь вам докладывать.
Луи с трудом перевел дыхание. Когда он наконец решительно поднял голову, возможно даже захотел заговорить, Вениамин остановил его движением руки:
– Прошу прощения, я еще не кончил: я забыл сказать, что, когда я говорил «можете рассчитывать на меня», – так это означает: во всем, за исключением денег. Это обстоятельство, по-моему, должно вас только приободрить. Никто из здешних гроша от меня не увидит. Когда, дружок, я понял, что фирма Штернов начинает понемногу процветать, я сразу же удрал. Но когда я понял, что там я не просто наживаюсь, а становлюсь очень богатым человеком, я сказал себе: «А ну стой, мальчик, подумай о том, что ты делаешь». Вот тогда-то я и принял американское гражданство. Папа, конечно, ни в чем не нуждается, и я об этом позаботился. Но все остальное не должно попасть в руки частных лиц. Деньги жгут, и руки становятся негодными для работы. К тому же, по вашим проклятым французским законам, – иного средства не было. Все, что останется после меня, разделено на две равные части. Первая часть пойдет некоему институту философии, экспериментальной и прочей; кстати сказать, при наличии всех ваших метафизиков и краснобаев подобного учреждения здесь нет. Есть в Америке. Если тебе когда-нибудь захочется посмотреть – приезжай, времени зря не потеряешь. Другая половина предназначена Пастеру, для его парижского института, – ибо во всем мире нет равного учреждения. И согласись, что эти институты намного превосходят отдельного человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Видя, что Луи молча двинулся вперед, Вениамин продолжал:
– Друг мой, первое правило в этом мире, если желаешь в меру сил своих уменьшить зло, которое можешь причинить, – это прежде всего постарайся узнать, каков ты есть и на что способен. Вы не принесете пользы себе и станете опасны другим, если по-прежнему будете упорствовать и не пожелаете знать того, что ныне вам необходимо знать, – а именно: что вы – сила. Да, да, дорогой, и притом единственная сила, которая в данный момент ость у Зимлеров. Впрочем, вы и сами это знаете.
Луп вспыхнул, уши его запылали, и ему показалось, что они вот-вот отвалятся.
– Вы должны с этим согласиться, – заговорил янки, и голос его предательски дрогнул, – вы не можете не согласиться, ибо в противном случае вы рискуете пасть в глазах людей. Милый мой мальчик, у нас, – я имею в виду евреев, – есть два течения. Часто они идут рядом, не смешиваясь. И при всех случаях они противостоят друг другу. Вы представляете одно, а все прочие ныне живущие Зимлеры – другое. Были в свое время и Зимлеры, и Блюмы, и Штерны, и Леви, и Гаазы, и прочие, которые в своих маленьких кланах находились на том же берегу, что и вы. Поэтому-то в свою очередь появились на свет вы, и поело вас будут такие же. Вы сами прекрасно понимаете, о чем я говорю.
Луи по-прежнему молчал, но уже не так, как раньше; и Вениамин угадал в этом молчании желанный ответ.
– Я не собираюсь делать прогнозов относительно вашего будущего, как ваша бабушка или ваш наставник, во-первых, потому что это ваше личное дело, а во-вторых, потому что мы к этому еще вернемся. Итак, будучи таким, каковы вы есть, то есть будучи на берегу, который, за неимением более точного слова, я назову… – хм! никак не назову, – просто на берегу, который делает честь евреям, вы привлекли к себе существо, не столь ярко выраженное, но которое только и ждет, чтобы выразить себя. Не протестуйте. Я говорю о Лоре. Не берусь утверждать, что она вас любит и что вы ее любите. Если угодно, оставим вообще эти бредни. Лора здоровая и крепкая двадцатидвухлетняя девушка, а вы джентльмен четырнадцати лет от роду. Но она находится под вашим влиянием. Она искала – вы понимаете, искала, – и не вышла до сих пор замуж.
Какой-то комок застрял в горле Луи и не давал дышать. Вениамин притворился, что ничего не замечает.
– Тем самым это накладывает на вас определенное обязательство. А у кого преимущества – с того соответственно и спросится. Обязанность жены прилепиться к мужу своему, рожать детей, растить их и кормить. Не советую спешить с заключением о роли мужчины, вы можете рассуждать сейчас только умозрительно, и вообще это несколько сложно для четырнадцатилетнего подростка. Итак, подумайте о том, как бы в один прекрасный день покинуть среду, где каждый, с кем вы сталкиваетесь, ставит себе одну-единственную цель – разбогатеть возможно скорее, и притом самым недостойным образом.
Вениамин еще не слыхал ни одного слова от племянника, но казалось, это его даже устраивало.
– Не важно, какой путь вы изберете, это важно для вас одного. Можете стать слесарем, можете продавать на улицах газеты, в чем, к слову сказать, я лично не вижу ничего неудобного, – вопрос не в этом, важно другое: то, что вас может сбить с пути в самом начале и затруднить Дело. Ибо весьма примечательно, что в этой проклятой стране для ученика лицея куда легче стать председателем суда, нежели подметальщиком улиц.
По словам вашего учителя, вы имеете склонность к филологии. Что ж, прекрасная наука. Многие евреи проявляют к ней склонность. Говорят, вы увлекаетесь скрипкой. Вы собрали приличную коллекцию минералов; воображаю, как над вами издевались. Несомненно, у вас есть и другие склонности. О них я не спрашиваю. Единственная положительная цель нашего разговора, – а когда пускаешься в разглагольствования, необходимо иметь положительную цель, – это уведомить вас, что, если на вашем пути встретятся трудности, смело рассчитывайте на меня. Если даже в один прекрасный день вам придет мысль отправиться поучиться в Америку, где, кстати сказать, по многим вопросам опередили ваших милых европейцев, о чем они и не подозревают, я берусь быть посредником между вами и вашими родными. Говорю же я все это потому, что у вас в доме говорят, что на фабрике найдется дела и для троих Зимлеров, и со своей точки зрения они правы. Поэтому-то они и хотят сохранить вас при себе. Но с этим не следует считаться, – слышите, Луи, не следует.
Луи нахмурился, властный тон дяди пришелся ему не по душе, но Вениамин мягко коснулся его плеча:
– Я навел нужные справки. Приглядывался. С внешней стороны все безупречно. Но здание подточено червями. Оно дало течь. Ваши отец и дядя так и умрут, не догадавшись об этом, поверьте мне. И не успеют наследники взяться за руль, как корабль пойдет ко дну со всем своим добром, разве что экипаж примет героическое решение и освободится от своих командиров, что маловероятно. Вас же это совсем не касается, более того – вы уже взяли па себя достаточно серьезные обязательства в другом месте… о чем я имел честь вам докладывать.
Луи с трудом перевел дыхание. Когда он наконец решительно поднял голову, возможно даже захотел заговорить, Вениамин остановил его движением руки:
– Прошу прощения, я еще не кончил: я забыл сказать, что, когда я говорил «можете рассчитывать на меня», – так это означает: во всем, за исключением денег. Это обстоятельство, по-моему, должно вас только приободрить. Никто из здешних гроша от меня не увидит. Когда, дружок, я понял, что фирма Штернов начинает понемногу процветать, я сразу же удрал. Но когда я понял, что там я не просто наживаюсь, а становлюсь очень богатым человеком, я сказал себе: «А ну стой, мальчик, подумай о том, что ты делаешь». Вот тогда-то я и принял американское гражданство. Папа, конечно, ни в чем не нуждается, и я об этом позаботился. Но все остальное не должно попасть в руки частных лиц. Деньги жгут, и руки становятся негодными для работы. К тому же, по вашим проклятым французским законам, – иного средства не было. Все, что останется после меня, разделено на две равные части. Первая часть пойдет некоему институту философии, экспериментальной и прочей; кстати сказать, при наличии всех ваших метафизиков и краснобаев подобного учреждения здесь нет. Есть в Америке. Если тебе когда-нибудь захочется посмотреть – приезжай, времени зря не потеряешь. Другая половина предназначена Пастеру, для его парижского института, – ибо во всем мире нет равного учреждения. И согласись, что эти институты намного превосходят отдельного человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96