Жозеф в этот вечер не играл на флейте. Он и Гийом остались сидеть с женщинами, болтая о пустяках, и каждый из них вновь и вновь возвращался мыслью к страшному костру, в пламени которого они чуть было не погибли.
«Но ведь мы ничего не успели сказать друг другу, – думал Жозеф. – Я даже не почувствовал теплоту ее руки».
Тем временем Элен в полумраке гостиной, рассеянно глядя на четко вырисовывающийся в свете лампы мощный череп господина Лепленье и не щадя ни себя, ни того, другого, с безжалостностью хирурга копалась в своей душе.
В тот самый час, когда Жозеф поднялся к себе в каморку, чтобы лечь в постель, она подвела первые итоги. «Что со мной? – думала она. – Как хорошо оп сказал: „Я не слышал такого композитора“. И с какою лаской и добротой этот невежественный младенец протянул мне руку. „Бескрылая победа“, о бедная „Бескрылая победа“, ты так нуждалась сегодня в снисхождении, и этот человек даровал его тебе».
XVII
В среду Жозеф ушел с фабрики в пять часов и отправился в Планти, чтобы предупредить хозяев о предполагаемом визите. Он с особой тщательностью занялся своим туалетом, хотя наружность его мало выиграла от всех этих ухищрений. А о галстуке вообще лучше умолчать.
Домой Жозеф вернулся в состоянии такого восторга, который уже нельзя было скрыть от посторонних глаз, даже от глаз его родных.
Куда серьезнее было то, что в субботу вечером он снова появился в Планти, стараясь убедить себя, что ему необходимо подготовить хозяина дома к некоторым странностям семейства Зимлеров. Но господин Лепленье ничуть не удивился его приходу; старик вообще считал вполне естественным, что людям приятно его посещать, и целый вечер зевал гостю прямо в лицо. В конце концов он должен был признать, что молодой Зимлер иногда порет несусветную чушь.
Понятно, что Жозеф появился в Планти на следующее утро и сидел пышный, как пион, и важный, как индюк, наперекор морозу, от которого трескались губы и застывала улыбка Лоры.
Сара не могла забыть кое-каких слов Жозефа. Она поклялась себе понаблюдать людей, которые так привлекали ее сына. Инстинктивное недоверие еще усилило тусклую сдержанность Гермины. Ни Ипполита, ни Миртиля не удалось уговорить присоединиться к дамам. Котенок казался им слишком недостойным предлогом для визита. Гийом согласился пойти, потому что пошел бы в любое место – он радовался воскресному отдыху, прогулке и заранее соглашался веселиться или скучать, в зависимости от обстоятельств. Выйдя за пределы фабрики, он снова становился перед лицом жизни робким и покорным школьником. А Лора, любопытство которой было до крайности возбуждено рассказами брата и упорством дяди Жоза, тайно готовилась вместе с другими дамами Зимлер к предстоящей стычке.
Ведомая сияющим от счастья лоцманом, эскадра Зимлеров, хотя и лишенная двух флагманских кораблей, с величайшей осмотрительностью и высокомерием вошла в неприятельские воды, замаскировав батареи, но зарядив пушки.
Не будет преувеличением сказать, что неприятельская гавань пышно разукрасилась в их честь флагами. Господин Лепленье предвкушал этот визит уже давно. А от зоркого глаза Элен не ускользнуло, что между Жозефом и его семьей имеется какая-то загадочная, непонятная для нее связь, основанная не на добром согласии, не на взаимоуважении, а составляющая как бы самую суть их существования.
Устоять перед мадемуазель Лепленье было невозможно. Она почему-то решила, что Зимлеры тоже не устоят. Но не слишком ли положилась она на свои силы? И если она потеряла чувство меры, то не потому ли, что чересчур заботилась об успехе? Бесспорно одно – Элен не учла, с какого рода женщинами ей предстояло иметь дело.
Поцеловав Лору, она тут же почувствовала, что нарушила какой-то неведомый ей закон. И это неведомое с каждой минутой сгущалось вокруг нее. Элен смеялась, но смеялась одна. Она говорила и видела, что ее не понимают. Она удвоила любезность, но ее очарование, способное растопить все льды Гренландии, разбивалось о глыбу враждебности.
Потеряв под ногами почву, она почувствовала страх, а страх усилил в ней самые благородные, но и самые опасные побуждения.
«Когда люди упорствуют, я беру их измором», – шутила она иногда. Говорилось это не из хвастовства. Просто Элен знала, что ее порывистая и жизнерадостная натура могла все обратить себе на пользу, даже смущение.
«Из чего сделаны эти женщины?» – с тревогой думала Элен. Она чувствовала себя как гимнаст на чересчур пружинящем трамплине, и всякий раз, не соразмерив расстояния, прыгала дальше цели.
Только много позже Элен поняла то, о чем должна была бы догадаться еще тогда. Она родилась в стране, где войны, революции и империи вычеркнули из жизни три миллиона самых молодых и самых здоровых мужчин, где одни только хилые в течение двадцати лет вступали в брак и производили на свет детей. Женщины скоро поняли всю силу своего превосходства над немощными супругами; с помощью священников они забрали в руки воспитание детей и на целое столетие стали негласными правительницами семьи, делового мира Франции, французского общества. Все это Элен знала. Она знала также, что, по утверждению лучших статистиков, Франции суждено до конца XIX века быть страной, управляемой женщинами. Она видела призраки этого повсюду и ежедневно.
Но она не знала того, что во Франции существует небольшая горстка людей, к числу которых принадлежали и Зимлеры, отличающаяся воздержанием, упорством, изворотливостью и первобытной силой, – там мужские резервы были почти нетронуты, и мужчина с древних времен подчинил себе женщину, издавна отведя ей роль наседки и прислужницы.
Элен подошла к Саре, Гермине и Лоре как союзница и как равная. А перед ней были обитательницы гинекея, только что вырвавшиеся на свободу и пугливо жмурившиеся от дневного света. Обняв Лору слишком свободным движением, она преступила законы клана, посягнула на замкнутость семейной ячейки. Смело рассуждая о всевозможных предметах, она вооружила против себя целых десять веков невежества и предрассудков.
Женщина, подобная представительницам семейства Зимлеров, душой и телом принадлежит только своему мужу, отцу, брату или сыну. Все, что выходит за пределы узкого круга семьи или хозяйства, она встречает как нечто чуждое, как угрозу. Отныне Элен стала этой угрозой из угроз, живым воплощением всех ловушек, которые испокон веков подстерегали безрассудных мужчин в этом необъятном мире.
Что могли значить для таких женщин слова предлагаемого Элен союза: «Будем друзьями и сделаем его счастливым»? Счастливым не делают. Счастье механически существует там, где женщины клана служат мужчине и покоряются ему, и было бы ересью предполагать, что оно может существовать где-нибудь вне решеток этой клетки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
«Но ведь мы ничего не успели сказать друг другу, – думал Жозеф. – Я даже не почувствовал теплоту ее руки».
Тем временем Элен в полумраке гостиной, рассеянно глядя на четко вырисовывающийся в свете лампы мощный череп господина Лепленье и не щадя ни себя, ни того, другого, с безжалостностью хирурга копалась в своей душе.
В тот самый час, когда Жозеф поднялся к себе в каморку, чтобы лечь в постель, она подвела первые итоги. «Что со мной? – думала она. – Как хорошо оп сказал: „Я не слышал такого композитора“. И с какою лаской и добротой этот невежественный младенец протянул мне руку. „Бескрылая победа“, о бедная „Бескрылая победа“, ты так нуждалась сегодня в снисхождении, и этот человек даровал его тебе».
XVII
В среду Жозеф ушел с фабрики в пять часов и отправился в Планти, чтобы предупредить хозяев о предполагаемом визите. Он с особой тщательностью занялся своим туалетом, хотя наружность его мало выиграла от всех этих ухищрений. А о галстуке вообще лучше умолчать.
Домой Жозеф вернулся в состоянии такого восторга, который уже нельзя было скрыть от посторонних глаз, даже от глаз его родных.
Куда серьезнее было то, что в субботу вечером он снова появился в Планти, стараясь убедить себя, что ему необходимо подготовить хозяина дома к некоторым странностям семейства Зимлеров. Но господин Лепленье ничуть не удивился его приходу; старик вообще считал вполне естественным, что людям приятно его посещать, и целый вечер зевал гостю прямо в лицо. В конце концов он должен был признать, что молодой Зимлер иногда порет несусветную чушь.
Понятно, что Жозеф появился в Планти на следующее утро и сидел пышный, как пион, и важный, как индюк, наперекор морозу, от которого трескались губы и застывала улыбка Лоры.
Сара не могла забыть кое-каких слов Жозефа. Она поклялась себе понаблюдать людей, которые так привлекали ее сына. Инстинктивное недоверие еще усилило тусклую сдержанность Гермины. Ни Ипполита, ни Миртиля не удалось уговорить присоединиться к дамам. Котенок казался им слишком недостойным предлогом для визита. Гийом согласился пойти, потому что пошел бы в любое место – он радовался воскресному отдыху, прогулке и заранее соглашался веселиться или скучать, в зависимости от обстоятельств. Выйдя за пределы фабрики, он снова становился перед лицом жизни робким и покорным школьником. А Лора, любопытство которой было до крайности возбуждено рассказами брата и упорством дяди Жоза, тайно готовилась вместе с другими дамами Зимлер к предстоящей стычке.
Ведомая сияющим от счастья лоцманом, эскадра Зимлеров, хотя и лишенная двух флагманских кораблей, с величайшей осмотрительностью и высокомерием вошла в неприятельские воды, замаскировав батареи, но зарядив пушки.
Не будет преувеличением сказать, что неприятельская гавань пышно разукрасилась в их честь флагами. Господин Лепленье предвкушал этот визит уже давно. А от зоркого глаза Элен не ускользнуло, что между Жозефом и его семьей имеется какая-то загадочная, непонятная для нее связь, основанная не на добром согласии, не на взаимоуважении, а составляющая как бы самую суть их существования.
Устоять перед мадемуазель Лепленье было невозможно. Она почему-то решила, что Зимлеры тоже не устоят. Но не слишком ли положилась она на свои силы? И если она потеряла чувство меры, то не потому ли, что чересчур заботилась об успехе? Бесспорно одно – Элен не учла, с какого рода женщинами ей предстояло иметь дело.
Поцеловав Лору, она тут же почувствовала, что нарушила какой-то неведомый ей закон. И это неведомое с каждой минутой сгущалось вокруг нее. Элен смеялась, но смеялась одна. Она говорила и видела, что ее не понимают. Она удвоила любезность, но ее очарование, способное растопить все льды Гренландии, разбивалось о глыбу враждебности.
Потеряв под ногами почву, она почувствовала страх, а страх усилил в ней самые благородные, но и самые опасные побуждения.
«Когда люди упорствуют, я беру их измором», – шутила она иногда. Говорилось это не из хвастовства. Просто Элен знала, что ее порывистая и жизнерадостная натура могла все обратить себе на пользу, даже смущение.
«Из чего сделаны эти женщины?» – с тревогой думала Элен. Она чувствовала себя как гимнаст на чересчур пружинящем трамплине, и всякий раз, не соразмерив расстояния, прыгала дальше цели.
Только много позже Элен поняла то, о чем должна была бы догадаться еще тогда. Она родилась в стране, где войны, революции и империи вычеркнули из жизни три миллиона самых молодых и самых здоровых мужчин, где одни только хилые в течение двадцати лет вступали в брак и производили на свет детей. Женщины скоро поняли всю силу своего превосходства над немощными супругами; с помощью священников они забрали в руки воспитание детей и на целое столетие стали негласными правительницами семьи, делового мира Франции, французского общества. Все это Элен знала. Она знала также, что, по утверждению лучших статистиков, Франции суждено до конца XIX века быть страной, управляемой женщинами. Она видела призраки этого повсюду и ежедневно.
Но она не знала того, что во Франции существует небольшая горстка людей, к числу которых принадлежали и Зимлеры, отличающаяся воздержанием, упорством, изворотливостью и первобытной силой, – там мужские резервы были почти нетронуты, и мужчина с древних времен подчинил себе женщину, издавна отведя ей роль наседки и прислужницы.
Элен подошла к Саре, Гермине и Лоре как союзница и как равная. А перед ней были обитательницы гинекея, только что вырвавшиеся на свободу и пугливо жмурившиеся от дневного света. Обняв Лору слишком свободным движением, она преступила законы клана, посягнула на замкнутость семейной ячейки. Смело рассуждая о всевозможных предметах, она вооружила против себя целых десять веков невежества и предрассудков.
Женщина, подобная представительницам семейства Зимлеров, душой и телом принадлежит только своему мужу, отцу, брату или сыну. Все, что выходит за пределы узкого круга семьи или хозяйства, она встречает как нечто чуждое, как угрозу. Отныне Элен стала этой угрозой из угроз, живым воплощением всех ловушек, которые испокон веков подстерегали безрассудных мужчин в этом необъятном мире.
Что могли значить для таких женщин слова предлагаемого Элен союза: «Будем друзьями и сделаем его счастливым»? Счастливым не делают. Счастье механически существует там, где женщины клана служат мужчине и покоряются ему, и было бы ересью предполагать, что оно может существовать где-нибудь вне решеток этой клетки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96