Вон тот автомат? Английский?
Понимаете, я немного разбираюсь в автоматах: «Имеешь автомат, будешь путешествовать», улавливаете? — но такого я никогда раньше не видывал. Специальное оружие для элитного корпуса, верно? И в любом случае, будь вы преступником, то как, черт возьми, вы по-вашему сумеете остаться на воле в Берлине, а? И как выберетесь отсюда? Никак, сэр полковник. Берлин — это, черт возьми, самая большая тюрьма в мире!
— Вы — украшаете собой ВП, капрал, — похвалил его Тарнболл. — Да и все равно никакого удостоверения у меня нет. Противник хватает «беглеца», обнаруживает его удостоверение, и он конченный человек. Особенно полковник разведкорпуса.
И капрал понимающе кивнул.
— Мне вполне ясно, как такое получится, сэр. Да, сэр!
И через несколько минут он высадил Тарнболла у «Альт Дойчехаузе»...
* * *
«Альт Дойчехаузе» был одним из тех заведений. В юности оно завораживало Тарнболла. Ведем речь о «Kultur»? В мире, который он временно (как он надеялся) оставил, если бы кафе «Жесткая Попса» назвали «Жесткая Попка» и соответственно декорировали, то какой-нибудь «Альт Дойчехаузе» нашелся бы в любом крупном городе или столице западного мира. И Тарнболл знал, что действительно несколько таких притонов имелось здесь, в Берлине, и в Сохо, и на Стрейт-стрит или «Кишке» в Ла-Валетте, и в Гамбурге, и в Париже, и так далее, и тому подобное. Знал потому, что часто посещал большинство из них. Э-э, по долгу службы, конечно же.
Конечно, в те времена — времена «Последнего танго» и «Глубокой глотки», отечественные фильмы и журналы с голяками, где женские тела показывались изнутри столь же часто, как и извне — это выглядело устаревшим.
Ха! В те времена! Но тут же 1970 год, и это — Берлин. Или, во всяком случае, нечто, чертовски на него похожее. Чертовски верно, он очень похож, так как был извлечен прямиком из его головы. Если он все-таки не напрочь выжил из ума! Оккупированный, разделенный, Берлин-аквариум, город, где невозможно уединиться, где так называемая «Kultur» и декаданс шли рука об руку. Или (в заведениях, вроде «Альт Дойчехаузе») с х... хреном под руку.
Выглядел Тарнболл непрезентабельно. Но это-то завсегдатаев «Альт Дойчехаузе» особо не взволнует. Сложенный приклад его пистолет-пулемета не очень-то выпирал из-под свободносшитой его камуфляжной куртки. Да и что, если бы и выпирал? Поскольку Тарнболл смахивал с виду на бродягу, то там, вероятно, бутылка.
А с другой стороны его уравновешивала клешня скорпиона, которую он тоже засунул в один из своих огромных внутренних карманов. В любом случае, никакого швейцара при входе в «Альт Дойчехаузе» не наблюдалось.
Внутри заведения все оказалось точь-в-точь таким, каким он помнил (что естественно), но Тарнболл все же. на миг остановился — миг, скорее нестареющего, всегда свежего удивления, чем настоящей ностальгии — глянуть на стены. Потому что выше доходящих до пояса деревянных панелей эти стены служили киноэкранами.
Выкрашенные в не совсем белый цвет, они мерцали, живя дергающейся жизнью, демонстрируя порнографические фильмы, проецируемые с противоположных сторон помещения. Но жужжание кинопроекторов терялось в гомоне посетителей, и лучи пробивались сквозь клубы сигаретного дыма. Иной раз кто-нибудь загораживал экран, пересекая, неуверенно пошатываясь, пивной зал, и титьки или иные части тел проплывали по его ничего не подозревающей спине или морде либо по обеим, если он стоял там, где лучи пересекались.
Тарнболл поднырнул под лучами, прошел к стойке и заказал «шультхайс» потной женщине, которая запросто могла быть переодетым в женское платье бывшим командиром танка... или, может, самим танком.
— Унд айн циммер? — спросил он, когда она доставала пенящуюся поллитровую кружку. — Ну, знаете, комната? Вас костет?
Она чуть склонила голову на бок и усмехнулась:
— Мит одер оне?
С или без. И она имела в виду отнюдь не ванную.
Спецагент пожал плечами, посмотрел на свое пиво:
— Нах фюнф одер сехс, — хмыкнул он, — эс махт нихт. — После пяти-шести кружек пива это не будет иметь ни малейшего значения.
— Ден тринкен зи драй! — рассмеялась она.
И Тарнболл тоже рассмеялся. Тогда ему следует выпить только три, посоветовала она ему. Да, неужели?
Но при виде пива у него уже слюнки потекли. Бочковое «шультхайс» — Боже правый!
Он протянул ей деньги, но она отказалась, мол, нет, первая бесплатно. И так как он казался таким милым парнем, то она даже принесет ему вторую кружку к его столику. Бесплатно, если он остается и покупает. Э-э, он ведь остается, не так ли? И будет платить?
В голове у спецагента тревожно зазвенела сигнализация, но он все равно кивнул. Да, он останется. Он вдруг начал понимать, почему вообще заявился сюда: его привел инстинкт. И ему требовалось лишь немного времени, чтобы все обдумать, подробно проанализировать.
— Ин ди экке, — указал он на столик в нише стены-перегородки с занавесом из унизанных бусами нитей, где парочка могла найти хотя бы небольшое уединение.
Но в подобном заведении парочка кого?
К его столику вели две покрытые ковром ступеньки, и он стоял за парой замызганных комнатных растений в ненадежно уравновешенных терракотовых кадках; с этого наблюдательного пункта ему открывался приличный обзор почти всего зала по его сторону изгибающейся дугой перегородки. Заняв свое место, сидя спиной к наружной стене, он обвел взглядом помещение. Правда разглядеть чего-либо не очень-то удавалось. В «Альт Дойчехаузе» всегда царил своего рода вечный мрак, даже среди бела дня.
Народу еще не набилось битком, и не набьется еще часов до десяти, а то и десяти тридцати. А потом он повалит сюда толпой, главным образом, неудачники. Что же касалось геев, то они направятся в «Сумеречный Драй унд Драйциг» неподалеку от Банхоффа, железнодорожного вокзала Шарлоттенбурга, откуда он только что и приехал. А «туристы», те, кто пришел сюда только ради пива, они скоро сцепят руки и будут раскачиваться направо-налево под мелодии одетого в ледерхозен, хлопающего по коленям ум-па-па, ум-па-па оркестра в «Хофбраухаузе» на Курфюрстендам.
* * *
Боже, как он любил этот город молодым солдатом! А теперь ему бы хотелось убраться отсюда куда подальше.
И в то же время у Джека Тарнболла зуд пробегал по каждому корню каждого волоса на голове, когда он смотрел на белую шапку пены на своем пиве. Когда спецагент поднял кружку, у него дрожала рука. А когда он прикоснулся к ней губами, то затрепетал уже всем телом. Дармовое пиво, здесь в Берлине. Да при том еще «шультхайс». И никакого Спенсера Джилла, способного остановить его, никакой Анжелы Денхольм, способной разозлиться на него, и никакой... никакой Миранды.
Личный ад Джека Тарнболла? Ладно, тогда кто же он тут? Падший ангел?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Понимаете, я немного разбираюсь в автоматах: «Имеешь автомат, будешь путешествовать», улавливаете? — но такого я никогда раньше не видывал. Специальное оружие для элитного корпуса, верно? И в любом случае, будь вы преступником, то как, черт возьми, вы по-вашему сумеете остаться на воле в Берлине, а? И как выберетесь отсюда? Никак, сэр полковник. Берлин — это, черт возьми, самая большая тюрьма в мире!
— Вы — украшаете собой ВП, капрал, — похвалил его Тарнболл. — Да и все равно никакого удостоверения у меня нет. Противник хватает «беглеца», обнаруживает его удостоверение, и он конченный человек. Особенно полковник разведкорпуса.
И капрал понимающе кивнул.
— Мне вполне ясно, как такое получится, сэр. Да, сэр!
И через несколько минут он высадил Тарнболла у «Альт Дойчехаузе»...
* * *
«Альт Дойчехаузе» был одним из тех заведений. В юности оно завораживало Тарнболла. Ведем речь о «Kultur»? В мире, который он временно (как он надеялся) оставил, если бы кафе «Жесткая Попса» назвали «Жесткая Попка» и соответственно декорировали, то какой-нибудь «Альт Дойчехаузе» нашелся бы в любом крупном городе или столице западного мира. И Тарнболл знал, что действительно несколько таких притонов имелось здесь, в Берлине, и в Сохо, и на Стрейт-стрит или «Кишке» в Ла-Валетте, и в Гамбурге, и в Париже, и так далее, и тому подобное. Знал потому, что часто посещал большинство из них. Э-э, по долгу службы, конечно же.
Конечно, в те времена — времена «Последнего танго» и «Глубокой глотки», отечественные фильмы и журналы с голяками, где женские тела показывались изнутри столь же часто, как и извне — это выглядело устаревшим.
Ха! В те времена! Но тут же 1970 год, и это — Берлин. Или, во всяком случае, нечто, чертовски на него похожее. Чертовски верно, он очень похож, так как был извлечен прямиком из его головы. Если он все-таки не напрочь выжил из ума! Оккупированный, разделенный, Берлин-аквариум, город, где невозможно уединиться, где так называемая «Kultur» и декаданс шли рука об руку. Или (в заведениях, вроде «Альт Дойчехаузе») с х... хреном под руку.
Выглядел Тарнболл непрезентабельно. Но это-то завсегдатаев «Альт Дойчехаузе» особо не взволнует. Сложенный приклад его пистолет-пулемета не очень-то выпирал из-под свободносшитой его камуфляжной куртки. Да и что, если бы и выпирал? Поскольку Тарнболл смахивал с виду на бродягу, то там, вероятно, бутылка.
А с другой стороны его уравновешивала клешня скорпиона, которую он тоже засунул в один из своих огромных внутренних карманов. В любом случае, никакого швейцара при входе в «Альт Дойчехаузе» не наблюдалось.
Внутри заведения все оказалось точь-в-точь таким, каким он помнил (что естественно), но Тарнболл все же. на миг остановился — миг, скорее нестареющего, всегда свежего удивления, чем настоящей ностальгии — глянуть на стены. Потому что выше доходящих до пояса деревянных панелей эти стены служили киноэкранами.
Выкрашенные в не совсем белый цвет, они мерцали, живя дергающейся жизнью, демонстрируя порнографические фильмы, проецируемые с противоположных сторон помещения. Но жужжание кинопроекторов терялось в гомоне посетителей, и лучи пробивались сквозь клубы сигаретного дыма. Иной раз кто-нибудь загораживал экран, пересекая, неуверенно пошатываясь, пивной зал, и титьки или иные части тел проплывали по его ничего не подозревающей спине или морде либо по обеим, если он стоял там, где лучи пересекались.
Тарнболл поднырнул под лучами, прошел к стойке и заказал «шультхайс» потной женщине, которая запросто могла быть переодетым в женское платье бывшим командиром танка... или, может, самим танком.
— Унд айн циммер? — спросил он, когда она доставала пенящуюся поллитровую кружку. — Ну, знаете, комната? Вас костет?
Она чуть склонила голову на бок и усмехнулась:
— Мит одер оне?
С или без. И она имела в виду отнюдь не ванную.
Спецагент пожал плечами, посмотрел на свое пиво:
— Нах фюнф одер сехс, — хмыкнул он, — эс махт нихт. — После пяти-шести кружек пива это не будет иметь ни малейшего значения.
— Ден тринкен зи драй! — рассмеялась она.
И Тарнболл тоже рассмеялся. Тогда ему следует выпить только три, посоветовала она ему. Да, неужели?
Но при виде пива у него уже слюнки потекли. Бочковое «шультхайс» — Боже правый!
Он протянул ей деньги, но она отказалась, мол, нет, первая бесплатно. И так как он казался таким милым парнем, то она даже принесет ему вторую кружку к его столику. Бесплатно, если он остается и покупает. Э-э, он ведь остается, не так ли? И будет платить?
В голове у спецагента тревожно зазвенела сигнализация, но он все равно кивнул. Да, он останется. Он вдруг начал понимать, почему вообще заявился сюда: его привел инстинкт. И ему требовалось лишь немного времени, чтобы все обдумать, подробно проанализировать.
— Ин ди экке, — указал он на столик в нише стены-перегородки с занавесом из унизанных бусами нитей, где парочка могла найти хотя бы небольшое уединение.
Но в подобном заведении парочка кого?
К его столику вели две покрытые ковром ступеньки, и он стоял за парой замызганных комнатных растений в ненадежно уравновешенных терракотовых кадках; с этого наблюдательного пункта ему открывался приличный обзор почти всего зала по его сторону изгибающейся дугой перегородки. Заняв свое место, сидя спиной к наружной стене, он обвел взглядом помещение. Правда разглядеть чего-либо не очень-то удавалось. В «Альт Дойчехаузе» всегда царил своего рода вечный мрак, даже среди бела дня.
Народу еще не набилось битком, и не набьется еще часов до десяти, а то и десяти тридцати. А потом он повалит сюда толпой, главным образом, неудачники. Что же касалось геев, то они направятся в «Сумеречный Драй унд Драйциг» неподалеку от Банхоффа, железнодорожного вокзала Шарлоттенбурга, откуда он только что и приехал. А «туристы», те, кто пришел сюда только ради пива, они скоро сцепят руки и будут раскачиваться направо-налево под мелодии одетого в ледерхозен, хлопающего по коленям ум-па-па, ум-па-па оркестра в «Хофбраухаузе» на Курфюрстендам.
* * *
Боже, как он любил этот город молодым солдатом! А теперь ему бы хотелось убраться отсюда куда подальше.
И в то же время у Джека Тарнболла зуд пробегал по каждому корню каждого волоса на голове, когда он смотрел на белую шапку пены на своем пиве. Когда спецагент поднял кружку, у него дрожала рука. А когда он прикоснулся к ней губами, то затрепетал уже всем телом. Дармовое пиво, здесь в Берлине. Да при том еще «шультхайс». И никакого Спенсера Джилла, способного остановить его, никакой Анжелы Денхольм, способной разозлиться на него, и никакой... никакой Миранды.
Личный ад Джека Тарнболла? Ладно, тогда кто же он тут? Падший ангел?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135