Это обещание также многократно повторялось, пока последний солнечный луч не утоп в вечернем тумане. Тогда оратор вернулся на свое место, к недоеденной каше, а участники трапезы наконец-то разом заговорили, точно с них сняли заклятие. Некоторые вставали, отряхиваясь, и отправлялись поодаль, где росла особенно высокая трава. Харра поразила какая-то неестественная смесь свободы и подчиненности, царствовавшая в этом полумонашеском мирке: вот сейчас каждый волен делать что угодно, можно даже повернуться и двинуться восвояси; но назавтра всех снова погонят на каторжный труд от восхода до заката, и они будут работать, не проронив ни слова.
И все – за какую-то обещанную благодать?
Он оглядел темные фигуры на фоне быстро тускнеющего неба – сейчас бы каждому из них по ядреной девке, и никакой божественной благодати не надо. И тем не менее приперлись они в эту степь, и жрут свою крупянку, и боятся заикнуться о чем-то своем, и живут надеждой, выуженной из сказочки косноязычного болтуна, у которого пять узлов на кушаке и патлы аж до самого причинного места. И что самое смешное, с ними и он сам, странствующий рыцарь Харр по-Харрада, веселый менестрель, он же недоносок Поск, Поскребыш, которому больше не видать родимой Тихри, как своих ушей. А зачем? Да просто все остальное на этой паскудной земле ему уже обрыдло, а так наберется баек этих дурацких, будет потом что другим пересказывать…
– Не ври! – оборвал он себя. – Кому это – другим? Других ты видал в гробу, пополам распиленном. Все ради девки, что тебя выставила. Ей одной рассказать – авось про м'сэймов послушает, в диковинку ей это будет. К тому времени, когда он вернется, она уже и опростается, тут он ее и заговорит…
Он покружил еще немного вокруг холма, набрел на какие-то аккуратные грядки, на которые несколько доброхотов таскали воду из умывального чана сразу видно было, что делалось это без принуждения, в охотку. Понемногу все потянулись на покой; Харр намеренно замешкался, чтобы дать остальным улечься, – нужно было пристроиться с краю, чтобы не набраться от подкоряжников лесной живности. Напарник вроде бы ждал его – сидел на корточках, оберегая два крайних места. Харр благодарно похлопал его по плечу, улегся; подождал немного – не заговорит ли? Нет, молчал. Видно, и говорить-то бедняге было не о чем. Харр глазом не успел моргнуть, как тот уже храпел.
– Э-э, – растолкал его странствующий рыцарь, в своих одиноких ночевках привыкший к благодатной ночной тишине. – Знаешь, какая разница между тобой и козлом?
– Ну?
– Козел, когда храпит, двумя бородами трясет, а ты – одной.
Напарник некоторое время молчал, недоуменно почесывая голый подбородок, потом наконец до него дошло, и он по-детски, радостно заржал – тоненько, точно жеребенок; хохотнули – сдержанно, в кулак, соседи; шепоток полетел все дальше и дальше, и где-то не удержались – грянул громовой хохот, покатившийся обратно, к Харру; теперь гоготали все до единого, даже те, кто проснулся и не знал, отчего родилось веселье, – слишком туго натянулась струна, сдерживавшая этих натужно-молчаливых людей, и теперь она лопнула, и ее звон отдавался в повизгивании, до которого дошел кто-то, уже пребывающий на грани истерики. Смеялись вдосталь, как пьют воду после дневного перехода через сухую пустошь. Понемногу стихло. Кое-кто, переступая через лежащих, пробрался к выходу и сиганул в траву, сберегая единственные порты; Харр прикусил язык, твердо наказав себе больше в роли весельчака-рассказчика не выступать. Чай, не на пиру.
А ведь впервые на этой земле людей повеселил…
С этой мыслью, невольно ласкающей его самолюбие, он и отошел ко сну, уже не понимая, грезится ему – или действительно как из-под земли выросла там, за редкими стволиками, слабо озаренная фигура в венце из голубых пирлей; она остановилась напротив него и долго еще стояла, словно могла разглядеть его в полной темноте.
Наутро, за сытными бобами с бодрящей травкой, он ощутил на себе доброжелательные взгляды – так на пирах после удачной песни на него поглядывали с благодарностью и ожиданием – а ну-ка еще… Харр понимал, сейчас – не время. Молчал, как все. Но подошел косноязычный с узелковой перепояской, ласково проговорил:
– Ты силен, человече; не возьмешься ли воды натаскать, чтобы слабых не утруждать?
– Отчего же нет, дело нехитрое, – так же благодушно отозвался Харр, про себя ухмыльнувшись: мягко стелешь ты, братец, а как сейчас остальных на рытье погонишь?
Но, к его удивлению, никто на работы никого не гнал и не принуждал. Все поднялись неспешно, но уже молчаливо, потягиваясь, напивались впрок студеной водой, сохранившей ночную свежесть; кое-кто даже подался в травы – пощипать каких-то красноватых листиков, показавшихся Харру чересчур сладкими. А кто-то уже работал.
К Харру подошел сутулый подкоряжник – во всяком случае, Харр так решил, поглядев на его босые ноги, явно не знавшие обуви уже много лет.
– Пошли по воду, что ли?
Они подхватили коромысла с топкими сетками, плетенными из какого-то волоса, в которых помещались круглодонные бадейки, изнутри мазанные молочно-белым окаменьем. По тому, что трещины замазывались уже серым и голубым, Харр понял, что здесь своего собственного зверя-блева не держали, а окаменьем разживались за счет того, что приносили беглые. Они двинулись по едва заметной тропе – сразу видно, что осваивать этот холм начали совсем недавно. Трава становилась все выше и выше, пока не скрыла идущих с головой, несмотря на изрядный рост обоих. Харр заскучал – идти-то оказалось далековато, а на обратном пути не отдохнешь: на круглое донышко бадейку не поставить. Он принялся считать шаги, несколько раз доходил до сотни, сбивался… Когда появилось желание начать ругаться вслух, впереди послышались голоса. Тропа стала шире, потом резко кончилась, и они вышли на обширную пустошь, посреди которой возвышалась небольшая грудка камней, из которых и бил источник.
Воду здесь берегли – зелененые желоба отводили ее в чаны, колоды и врытые в землю кувшины; внимательный молодой м'сэйм в одной набедренной повязке бродил, высоко задирая ноги и осторожно переступая через желоба, отворял и закрывал заслонки, пускающие воду то в одну, то в другую емкость. Слева полукругом – располагались густо зеленеющие грядки, над которыми возились рослые мужики, не иначе как по отбору; справа две загородки образовывали проход, по которому подводили на водопой тех мелких безрогих скотинок, которых Харр приметил в степи еще вчера.
Харр со своим спутником присели на землю, отдыхая и поглядывая, когда же им укажут, откуда воду брать. Наконец указали, и опять же никто не подгонял, можно было бы просидеть и еще сколь угодно. Но подкоряжник направился в обратный путь, чуть покачивая полными бадейками, и Харр двинулся следом, успев прихватить по дороге две приглянувшиеся ему рогульки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132