Оружие, оружие, оружие. Эрм рассчитывал на худшее.
Мона Сэниа в который уже раз мысленно поблагодарила своего сенешаля и прошла через весь шатер к двум отдаленным, только чуть приоткрытым люкам. О, вот здесь, наоборот, все наводило на мысли о счастливых временах. Левый дальний кораблик, превращенный в гнездышко для влюбленных, словно говорил о том, что это – изысканная форма поклонения ей как прекраснейшей из женщин: сдержанный в своих поступках и воспитанный в беззаветном почитании королевской семьи, Эрромиорг никогда не позволял себе ничего большего, чем почтительное повиновение; но эта комната была убрана так, как если бы он сам мог провести в ней остаток жизни вместе с той, которая была мечтой всех настоящих мужчин Джаспера.
Мона Сэниа это поняла.
А правый кораблик, стоящий вплотную к левому, был чистенькой, но без фантазии убранной детской. Отделанная перламутром колыбель – дар деда-короля; насест для Кукушонка. Удобное, но простое кресло для нее.
Она перекрыла отверстие, ведущее в общий шатер, и наложила на него нерасторжимое заклятие. Теперь в детскую можно было пройти только через ее собственную комнату. Она тихонечко вздохнула и покачала головой: если все время вот так прятать сына, то ведь можно воспитать из него труса… Нет. Вернется Юрг, они вместе что-нибудь придумают. И хватит тревог и сомнений: недаром говорят, что они передаются младенцу с молоком матери. Чудо еще, что он так спокоен и солнечно-приветлив… Она покормила малыша, уложила в колыбель и кликнула Кукушонка. Вместе с легкокрылой птицей в шатер влетел голос: «Владетельная принцесса! Твой супруг, командор Юрг только что передал мне через магический амулет весть для тебя: „все самое страшное позади, остаюсь при Стамене на эту ночь – возможно, потребуется моя кровь“. Это все, принцесса». – «Как это понять – потребуется кровь? Что, вся?» – «Не знаю, но могу через мой амулет переслать командору твои слова…» – «Нет, нет, Кродрих, не стоит – мы можем помешать ему. Благодарю».
Она впервые назвала его полным именем, и это вырвалось у нее совершенно естественно: ведь они больше не были в походе. В этом тесном, так далеком от королевской роскоши жилище мона Сэниа была наконец дома.
Она скинула тесную походную одежду и выбрала скромное, просторное платье. Оно скорее подошло бы пожилой домоправительнице, чем молодой и счастливой женщине. А ведь совсем недавно ее все называли «юная принцесса»… Наверное, чтобы вернуться к этому ощущению юности, надо прежде всего снова почувствовать себя любимой. А это опять отодвигалось еще на один день. Сэниа досадливо тряхнула головой, и черные волосы рассыпались по плечам, сдерживаемые только драгоценным аметистовым обручем. Какая бы она ни была, а прежде всего она хозяйка дома. Легко и стремительно, как прежде, она покинула свой шатер. Под ногами захрупали стебли по-вечернему полиловевших соцветий; солнце уже коснулось кромки каменных стен, окружавших пологую чашу их маленькой уютной долины.
– Стены растут! – вдруг заорал диким голосом Харр по-Харрада. Спасайтесь, пока они не закрыли все солнце!
– Успокойся, гость мой, – стараясь скрыть усмешку, проговорила принцесса. – У нас солнце прячется каждый раз, когда мы собираемся отойти ко сну и…
Она осеклась и едва по-детски не прыснула: чернокожий певец выбрал-таки себе наряд по вкусу. Вероятно, этот малиновый халат с нежнейшей опушкой персикового цвета когда-то принадлежал Тарите-Мур, и сейчас он едва-едва сходился у тихрианина на пупе, оставляя обнаженной могучую грудь, на которой лишь изредка поблескивали бусинки хрустального транслейтора, прячась в угольно-черных завитках волос. Харр зябко ежился, стараясь стянуть отвороты не вполне уместного здесь пеньюара – розовый пух жалкими клочками выпархивал из-под пугливо подрагивающих пальцев.
– Снег! – снова заорал он. – Разводите костры, сейчас пойдет снег, если исчезнет солнце…
Он бросился к куче одежд и принялся судорожно разбрасывать камзолы и штаны, прежде чем нашел подходящий плащ; к чести его будет сказано, что прежде всего он вернулся к принцессе и бесцеремонно, даже несколько грубовато закутал ее с ног до головы – сделал это он подозрительно умело.
– Ступай в дом и сиди там, пока я огня не спроворю, – велел он безапелляционным топом. – Эй, где тут разжиться дровишками?
Флейж помирал от беззвучного хохота, благо дамский капот с торчащими из-под него громадными сапожищами очень к тому располагали; Сорк хмурился, но молчал, ибо первое слово принадлежало принцессе, которая была растрогана до такой степени, что не находила ни нужных слов, ни подходящего топа. С ней обращались как с девочкой…
– Слушай, ты, гусь, – не выдержал наконец Флейж, – умерь свой пыл. Снег тут выпадет не раньше чем через половину преджизни, если по-вашему. Так что угомонись, пока ты меня заикой не сделал.
Харр недоверчиво поглядел на него, потом на принцессу; все еще сомневаясь, он запрокинул голову, всматриваясь в быстро темнеющее небо. Первая вечерняя луна между тем всплыла над восточной стеной и теперь, положив свой голубоватый округлый подбородок на каменную кромку, заглядывала в долину, словно дивясь нежданным гостям.
Лицо Харра побледнело – то ли от лунного отсвета, то ли от смертельного ужаса. Он вскинул руки, заслоняя собой принцессу от лунного света.
– Призрак солнца… – прошептал он, и этот шепот был страшнее давешнего крика. – Если его мертвый взор упадет на тебя, то все тепло твоей души…
– Милый Харр, – сказала мона Сэниа, легким прикосновением опуская его воздетые руки. – Это всего лишь первая луна, и мы видим ее ежевечерне. Не сомневаюсь, что твои сказания о призраках солнца весьма поэтичны, но сейчас настало время вечерней трапезы.
– Милостивая моя госпожа, – живо откликнулся Флейж, – пока мы не обзавелись тут кухонными сервами и всеми причиндалами для стряпни, не позволишь ли обратиться к Эрму, чтобы он прислал чего-нибудь, что сыщется в замковой поварне?
– Позволю, позволю. Мог бы и сам догадаться.
Флейж исчез с быстротой падающей молнии, и через секунду его голос уже доносился из шатрового корабля. Да, кстати о молниях, подумала мона Сэниа.
– Гуен! – крикнула она. – Ты тоже можешь позаботиться об ужине.
Громадная сова беззвучно сорвалась с места, которое она выбрала себе в качестве сторожевого поста, и умчалась вдогонку за солнцем. Харр было шарахнулся от нее, но потом оглядел с ног до головы Сорка, задумчиво почесал в затылке и с невыразимым сожалением скинул свой неподражаемый капот. Порывшись в груде одежды, он отыскал светло-серый камзол, весьма похожий на тот, что был надет на Сорке; натянул со вздохом.
– На столы подано! – донесся из корабля голос, воодушевление которого свидетельствовало о том, что подано обильно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
Мона Сэниа в который уже раз мысленно поблагодарила своего сенешаля и прошла через весь шатер к двум отдаленным, только чуть приоткрытым люкам. О, вот здесь, наоборот, все наводило на мысли о счастливых временах. Левый дальний кораблик, превращенный в гнездышко для влюбленных, словно говорил о том, что это – изысканная форма поклонения ей как прекраснейшей из женщин: сдержанный в своих поступках и воспитанный в беззаветном почитании королевской семьи, Эрромиорг никогда не позволял себе ничего большего, чем почтительное повиновение; но эта комната была убрана так, как если бы он сам мог провести в ней остаток жизни вместе с той, которая была мечтой всех настоящих мужчин Джаспера.
Мона Сэниа это поняла.
А правый кораблик, стоящий вплотную к левому, был чистенькой, но без фантазии убранной детской. Отделанная перламутром колыбель – дар деда-короля; насест для Кукушонка. Удобное, но простое кресло для нее.
Она перекрыла отверстие, ведущее в общий шатер, и наложила на него нерасторжимое заклятие. Теперь в детскую можно было пройти только через ее собственную комнату. Она тихонечко вздохнула и покачала головой: если все время вот так прятать сына, то ведь можно воспитать из него труса… Нет. Вернется Юрг, они вместе что-нибудь придумают. И хватит тревог и сомнений: недаром говорят, что они передаются младенцу с молоком матери. Чудо еще, что он так спокоен и солнечно-приветлив… Она покормила малыша, уложила в колыбель и кликнула Кукушонка. Вместе с легкокрылой птицей в шатер влетел голос: «Владетельная принцесса! Твой супруг, командор Юрг только что передал мне через магический амулет весть для тебя: „все самое страшное позади, остаюсь при Стамене на эту ночь – возможно, потребуется моя кровь“. Это все, принцесса». – «Как это понять – потребуется кровь? Что, вся?» – «Не знаю, но могу через мой амулет переслать командору твои слова…» – «Нет, нет, Кродрих, не стоит – мы можем помешать ему. Благодарю».
Она впервые назвала его полным именем, и это вырвалось у нее совершенно естественно: ведь они больше не были в походе. В этом тесном, так далеком от королевской роскоши жилище мона Сэниа была наконец дома.
Она скинула тесную походную одежду и выбрала скромное, просторное платье. Оно скорее подошло бы пожилой домоправительнице, чем молодой и счастливой женщине. А ведь совсем недавно ее все называли «юная принцесса»… Наверное, чтобы вернуться к этому ощущению юности, надо прежде всего снова почувствовать себя любимой. А это опять отодвигалось еще на один день. Сэниа досадливо тряхнула головой, и черные волосы рассыпались по плечам, сдерживаемые только драгоценным аметистовым обручем. Какая бы она ни была, а прежде всего она хозяйка дома. Легко и стремительно, как прежде, она покинула свой шатер. Под ногами захрупали стебли по-вечернему полиловевших соцветий; солнце уже коснулось кромки каменных стен, окружавших пологую чашу их маленькой уютной долины.
– Стены растут! – вдруг заорал диким голосом Харр по-Харрада. Спасайтесь, пока они не закрыли все солнце!
– Успокойся, гость мой, – стараясь скрыть усмешку, проговорила принцесса. – У нас солнце прячется каждый раз, когда мы собираемся отойти ко сну и…
Она осеклась и едва по-детски не прыснула: чернокожий певец выбрал-таки себе наряд по вкусу. Вероятно, этот малиновый халат с нежнейшей опушкой персикового цвета когда-то принадлежал Тарите-Мур, и сейчас он едва-едва сходился у тихрианина на пупе, оставляя обнаженной могучую грудь, на которой лишь изредка поблескивали бусинки хрустального транслейтора, прячась в угольно-черных завитках волос. Харр зябко ежился, стараясь стянуть отвороты не вполне уместного здесь пеньюара – розовый пух жалкими клочками выпархивал из-под пугливо подрагивающих пальцев.
– Снег! – снова заорал он. – Разводите костры, сейчас пойдет снег, если исчезнет солнце…
Он бросился к куче одежд и принялся судорожно разбрасывать камзолы и штаны, прежде чем нашел подходящий плащ; к чести его будет сказано, что прежде всего он вернулся к принцессе и бесцеремонно, даже несколько грубовато закутал ее с ног до головы – сделал это он подозрительно умело.
– Ступай в дом и сиди там, пока я огня не спроворю, – велел он безапелляционным топом. – Эй, где тут разжиться дровишками?
Флейж помирал от беззвучного хохота, благо дамский капот с торчащими из-под него громадными сапожищами очень к тому располагали; Сорк хмурился, но молчал, ибо первое слово принадлежало принцессе, которая была растрогана до такой степени, что не находила ни нужных слов, ни подходящего топа. С ней обращались как с девочкой…
– Слушай, ты, гусь, – не выдержал наконец Флейж, – умерь свой пыл. Снег тут выпадет не раньше чем через половину преджизни, если по-вашему. Так что угомонись, пока ты меня заикой не сделал.
Харр недоверчиво поглядел на него, потом на принцессу; все еще сомневаясь, он запрокинул голову, всматриваясь в быстро темнеющее небо. Первая вечерняя луна между тем всплыла над восточной стеной и теперь, положив свой голубоватый округлый подбородок на каменную кромку, заглядывала в долину, словно дивясь нежданным гостям.
Лицо Харра побледнело – то ли от лунного отсвета, то ли от смертельного ужаса. Он вскинул руки, заслоняя собой принцессу от лунного света.
– Призрак солнца… – прошептал он, и этот шепот был страшнее давешнего крика. – Если его мертвый взор упадет на тебя, то все тепло твоей души…
– Милый Харр, – сказала мона Сэниа, легким прикосновением опуская его воздетые руки. – Это всего лишь первая луна, и мы видим ее ежевечерне. Не сомневаюсь, что твои сказания о призраках солнца весьма поэтичны, но сейчас настало время вечерней трапезы.
– Милостивая моя госпожа, – живо откликнулся Флейж, – пока мы не обзавелись тут кухонными сервами и всеми причиндалами для стряпни, не позволишь ли обратиться к Эрму, чтобы он прислал чего-нибудь, что сыщется в замковой поварне?
– Позволю, позволю. Мог бы и сам догадаться.
Флейж исчез с быстротой падающей молнии, и через секунду его голос уже доносился из шатрового корабля. Да, кстати о молниях, подумала мона Сэниа.
– Гуен! – крикнула она. – Ты тоже можешь позаботиться об ужине.
Громадная сова беззвучно сорвалась с места, которое она выбрала себе в качестве сторожевого поста, и умчалась вдогонку за солнцем. Харр было шарахнулся от нее, но потом оглядел с ног до головы Сорка, задумчиво почесал в затылке и с невыразимым сожалением скинул свой неподражаемый капот. Порывшись в груде одежды, он отыскал светло-серый камзол, весьма похожий на тот, что был надет на Сорке; натянул со вздохом.
– На столы подано! – донесся из корабля голос, воодушевление которого свидетельствовало о том, что подано обильно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132