– Юрг добрый. Юрг тебя накормит. Накормит сытно.
Пушистое рыльце ткнулось в его плечо.
– Чем, чем?
– Вот что захочешь – то и получишь. Много-много.
– Где, где?
– У меня на животе коробочка… Нашел? Пальчики на лапках имеются? Вот и открой. Доставай, доставай, штука это тяжелая, но для получения еды совершенно необходимая… Так. Вот этот ствол… ну трубочка… палец, если угодно… Ага, понял. Направь прямо в потолок, и еда свалится сверху. Не валится? А, смотри: там видна красная кнопочка… Ягодка, если угодно. Нажимай! Сильнее!
Громыхнуло будь здоров – калибратор стоял на бронебойном разряде. Оставалось только надеяться, что в районе потолочного окна, осколки которого все еще продолжали сыпаться прямо на Юрга, никого из дружинников в этот момент не было. Поросячий визг взметнулся – и затих в том же направлении, откуда появился. И почти сразу же два голоса синхронно рявкнули:
– Командор, не стреляй! Свои!
– Где вас только черти носили, своих-то… – буркнул Юрг, уже не делая попыток освободиться собственными силами.
Встревоженные физиономии Дуза и Борба возникли в потолочной дыре, и Юрг уставился на них с таким восторгом, словно одна рожа принадлежала Венере Милосской, а другая – Сикстинской мадонне. Или наоборот – соображал он сейчас только в одном направлении.
– Да отвяжите вы меня, черт побери!
Джасперяне попрыгали сверху, как кузнечики.
– Если б не разряд – еще сутки проискали бы, – бормотал Флейж, перепиливая веревки. – Кругом заросли стеклянных метелок, даже Шоео не проползти… Готово!
– Десинтор мой поищите, он где-то на полу, – кинул командор, спуская ноги со своего гостеприимного ложа. – О дьявол, до чего же хочется вставить этим тварям здоровенный фитиль!
– За чем же дело стало? – осведомился Ких, да и на лицах остальных дружинников отразилась живейшая готовность посодействовать.
– Да не виноваты они, – вздохнул Юрг. – Угораздило ж их родиться яйцекладущими. Заскоки эволюции. Пошли отсюда.
Он поймал себя на том, что начал разговаривать фразами, состоящими только из двух слов.
– Да, чуть не забыл: этого, примолкшего, тоже развяжите.
Развязали.
– Все наверх!
На плотном песке, заляпанном стекловидными, уже застывшими натеками все, что осталось от прозрачных метелок, – освобожденный пленник показался совсем жалким. Сейчас было видно, что позвоночник у аборигенов плавно закруглялся, так что хвост торчал не сзади, а спереди, являя собой еще одну хватательную конечность. Правда, не у этой особи – дымчатый тушкан трясся всем тельцем, прижимая к груди что-то вроде растрепанной веревки; уши у него тоже висели, точно тряпочные.
– Скажи-ка нам на прощание, приятель, – обратился к нему Юрг, – есть ли на вашей земле еще такие же, как мы?
– Как вы. Есть, есть. Сколько угодно.
– Где?! – воскликнули сразу шесть голосов.
– Как – где? На деревьях.
М-да. Разведка, похоже, была закончена.
– Ну прощай, яйцекладущий, – сказал Юрг. – Желаю вам когда-нибудь дозреть до млекопитания. И держи уши торчком!
Тушкан перестал трястись и задышал тяжело, даже с каким-то жужжанием, словно гигантский шмель, готовящийся взлететь.
– Это вовсе и не уши! – выдал он гигантскую фразу и покраснел, как вареный рак.
X. Королевские сады
Почему каждый раз, когда он возвращается на Игуану, это происходит вечером? Совпадение?
– Где принцесса? – спросил он, отпрыгивая от спешащего с кувшином козьего молока серва, которого он едва не сбил с ног, появляясь на голубом ковре неувядаемого Бирюзового Дола.
– Ее высочество купается. – Эрм все больше входил в роль сенешаля.
– Где?
Эрм испуганно округлил глаза и поджал губы – спрашивать об этом кого-либо, кроме членов семейства, он уже считал неприличным.
Если и дальше так пойдет, то церемонность отношений в боевой дружине может помешать ее боеспособности. Да и вообще… Если бы он сейчас возвращался к себе в космодромную гостиницу, то прямо повалил бы в бар, собрал вокруг себя ребят и признался: ну, братцы, я ведь, честно говоря, наклал в скафандр под самый подвздошный клапан… Впрочем, Стамену он так и скажет.
Но тут разом отхлынуло все: и джасперянская галантность, и космодромное балагурство. Стамен. Каждый раз, когда он возвращался вечером от Стамена…
Он вылетел за двойные ворота, словно его несла неведомая на Земле всепроникающая сила джасперян. Начало просеки, коротенький перешеек, соединяющий почти отвесный конус горы, увенчанной Бирюзовым Долом, с плавно изгибающимся массивом протяженного острова – заросший кустами можжевелоподобного хвойника участок, уже окрещенный Загривком Игуаны. К морю можно было спуститься и с южной стороны, где из воды выступали причудливые утесы, черные по вечерам, но под дневным солнцем обретающие феерическую яшмовую пестроту, и с северной, с крошечным песчаным пляжем, над которым двумя великолепными террасами природа позаботилась о пристанищах для кротких небодливых коз и грозных крылатых коней. Судя по перестукам и повизгиваниям пил, сервы не собирались прерывать строительство стойл и загонов даже на ночь.
Юрг уверенно свернул налево. Здесь не было протоптанных тропинок, и приходилось спускаться к морю, цепляясь за колкие ветви, оставляющие на ладонях полоски смолы, клейкой и сладкой, как рахат-лукум. Он не торопился, потому что уже знал, как все произойдет: совершенно неожиданно из-за корявого ствола или каменного когтя скального выступа покажется лицо, узкое смуглое лицо, замершее в очарованном бережении предназначенной для него страсти, и неотвратимо повторится все то, что могло быть только сладостной карой за его еретические слова: «Я хотел бы хоть один день прожить без волшебства…»
Наверх Юрг глянул нечаянно – подвернулась нога, и он заскользил по усыпанному порыжелыми иголками склону. И лицо, глядящее на него сверху, он сначала и не узнал, столько было в нем нежного отчаяния, словно она по собственной воле прощалась с ним навсегда. И еще что-то, неуловимое и странное, что волновало его каждый раз, так и оставаясь неосознанным…
Обломившийся сучок впился ему в бок, и он раскинул руки, чтобы хоть за что-нибудь уцепиться и остановить падение. Ему это удалось, и он снова вскинул глаза вверх – пусто.
– Сэнни, выходи! – крикнул он. – Я тебя видел!
Можжевеловый склон замер в вечерних лучах, вбирая последние крохи тепла и света.
– Сэнни! – повторил он уже с досадой. – Ну прямо как маленькая… Раз-два-три-четыре-пять, я полез тебя искать!
Вверх, как всегда, карабкаться было проще, чем катиться вниз. Суховатые пряди мха временами оставались у него в руках, обнажая смуглые пятна притаившегося под ними песчаника, и Юргу уже начинало казаться, что виденное им лицо было просто игрой вечерних теней на причудливом склоне;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
Пушистое рыльце ткнулось в его плечо.
– Чем, чем?
– Вот что захочешь – то и получишь. Много-много.
– Где, где?
– У меня на животе коробочка… Нашел? Пальчики на лапках имеются? Вот и открой. Доставай, доставай, штука это тяжелая, но для получения еды совершенно необходимая… Так. Вот этот ствол… ну трубочка… палец, если угодно… Ага, понял. Направь прямо в потолок, и еда свалится сверху. Не валится? А, смотри: там видна красная кнопочка… Ягодка, если угодно. Нажимай! Сильнее!
Громыхнуло будь здоров – калибратор стоял на бронебойном разряде. Оставалось только надеяться, что в районе потолочного окна, осколки которого все еще продолжали сыпаться прямо на Юрга, никого из дружинников в этот момент не было. Поросячий визг взметнулся – и затих в том же направлении, откуда появился. И почти сразу же два голоса синхронно рявкнули:
– Командор, не стреляй! Свои!
– Где вас только черти носили, своих-то… – буркнул Юрг, уже не делая попыток освободиться собственными силами.
Встревоженные физиономии Дуза и Борба возникли в потолочной дыре, и Юрг уставился на них с таким восторгом, словно одна рожа принадлежала Венере Милосской, а другая – Сикстинской мадонне. Или наоборот – соображал он сейчас только в одном направлении.
– Да отвяжите вы меня, черт побери!
Джасперяне попрыгали сверху, как кузнечики.
– Если б не разряд – еще сутки проискали бы, – бормотал Флейж, перепиливая веревки. – Кругом заросли стеклянных метелок, даже Шоео не проползти… Готово!
– Десинтор мой поищите, он где-то на полу, – кинул командор, спуская ноги со своего гостеприимного ложа. – О дьявол, до чего же хочется вставить этим тварям здоровенный фитиль!
– За чем же дело стало? – осведомился Ких, да и на лицах остальных дружинников отразилась живейшая готовность посодействовать.
– Да не виноваты они, – вздохнул Юрг. – Угораздило ж их родиться яйцекладущими. Заскоки эволюции. Пошли отсюда.
Он поймал себя на том, что начал разговаривать фразами, состоящими только из двух слов.
– Да, чуть не забыл: этого, примолкшего, тоже развяжите.
Развязали.
– Все наверх!
На плотном песке, заляпанном стекловидными, уже застывшими натеками все, что осталось от прозрачных метелок, – освобожденный пленник показался совсем жалким. Сейчас было видно, что позвоночник у аборигенов плавно закруглялся, так что хвост торчал не сзади, а спереди, являя собой еще одну хватательную конечность. Правда, не у этой особи – дымчатый тушкан трясся всем тельцем, прижимая к груди что-то вроде растрепанной веревки; уши у него тоже висели, точно тряпочные.
– Скажи-ка нам на прощание, приятель, – обратился к нему Юрг, – есть ли на вашей земле еще такие же, как мы?
– Как вы. Есть, есть. Сколько угодно.
– Где?! – воскликнули сразу шесть голосов.
– Как – где? На деревьях.
М-да. Разведка, похоже, была закончена.
– Ну прощай, яйцекладущий, – сказал Юрг. – Желаю вам когда-нибудь дозреть до млекопитания. И держи уши торчком!
Тушкан перестал трястись и задышал тяжело, даже с каким-то жужжанием, словно гигантский шмель, готовящийся взлететь.
– Это вовсе и не уши! – выдал он гигантскую фразу и покраснел, как вареный рак.
X. Королевские сады
Почему каждый раз, когда он возвращается на Игуану, это происходит вечером? Совпадение?
– Где принцесса? – спросил он, отпрыгивая от спешащего с кувшином козьего молока серва, которого он едва не сбил с ног, появляясь на голубом ковре неувядаемого Бирюзового Дола.
– Ее высочество купается. – Эрм все больше входил в роль сенешаля.
– Где?
Эрм испуганно округлил глаза и поджал губы – спрашивать об этом кого-либо, кроме членов семейства, он уже считал неприличным.
Если и дальше так пойдет, то церемонность отношений в боевой дружине может помешать ее боеспособности. Да и вообще… Если бы он сейчас возвращался к себе в космодромную гостиницу, то прямо повалил бы в бар, собрал вокруг себя ребят и признался: ну, братцы, я ведь, честно говоря, наклал в скафандр под самый подвздошный клапан… Впрочем, Стамену он так и скажет.
Но тут разом отхлынуло все: и джасперянская галантность, и космодромное балагурство. Стамен. Каждый раз, когда он возвращался вечером от Стамена…
Он вылетел за двойные ворота, словно его несла неведомая на Земле всепроникающая сила джасперян. Начало просеки, коротенький перешеек, соединяющий почти отвесный конус горы, увенчанной Бирюзовым Долом, с плавно изгибающимся массивом протяженного острова – заросший кустами можжевелоподобного хвойника участок, уже окрещенный Загривком Игуаны. К морю можно было спуститься и с южной стороны, где из воды выступали причудливые утесы, черные по вечерам, но под дневным солнцем обретающие феерическую яшмовую пестроту, и с северной, с крошечным песчаным пляжем, над которым двумя великолепными террасами природа позаботилась о пристанищах для кротких небодливых коз и грозных крылатых коней. Судя по перестукам и повизгиваниям пил, сервы не собирались прерывать строительство стойл и загонов даже на ночь.
Юрг уверенно свернул налево. Здесь не было протоптанных тропинок, и приходилось спускаться к морю, цепляясь за колкие ветви, оставляющие на ладонях полоски смолы, клейкой и сладкой, как рахат-лукум. Он не торопился, потому что уже знал, как все произойдет: совершенно неожиданно из-за корявого ствола или каменного когтя скального выступа покажется лицо, узкое смуглое лицо, замершее в очарованном бережении предназначенной для него страсти, и неотвратимо повторится все то, что могло быть только сладостной карой за его еретические слова: «Я хотел бы хоть один день прожить без волшебства…»
Наверх Юрг глянул нечаянно – подвернулась нога, и он заскользил по усыпанному порыжелыми иголками склону. И лицо, глядящее на него сверху, он сначала и не узнал, столько было в нем нежного отчаяния, словно она по собственной воле прощалась с ним навсегда. И еще что-то, неуловимое и странное, что волновало его каждый раз, так и оставаясь неосознанным…
Обломившийся сучок впился ему в бок, и он раскинул руки, чтобы хоть за что-нибудь уцепиться и остановить падение. Ему это удалось, и он снова вскинул глаза вверх – пусто.
– Сэнни, выходи! – крикнул он. – Я тебя видел!
Можжевеловый склон замер в вечерних лучах, вбирая последние крохи тепла и света.
– Сэнни! – повторил он уже с досадой. – Ну прямо как маленькая… Раз-два-три-четыре-пять, я полез тебя искать!
Вверх, как всегда, карабкаться было проще, чем катиться вниз. Суховатые пряди мха временами оставались у него в руках, обнажая смуглые пятна притаившегося под ними песчаника, и Юргу уже начинало казаться, что виденное им лицо было просто игрой вечерних теней на причудливом склоне;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132