— иронически спросила она.
— Нет. Если…
— Если что?
— Если, конечно, другого выхода нет, то…
— Не беспокойся, твой отец будет сражаться с рыцарем. Садись. Предупреждаю — не смей перелезать через барьер. Отцу ты все равно не поможешь, а тогда тебе придется сражаться самому.
— Я не боюсь.
— Очень хочется подраться на смерть? — захихикала она.
— А почему нет? — вспыхнул Блекгарт. — Меч ржавеет в ножнах, — произнес он любимую поговорку отца. — Я — рыцарь и должен сражаться….
— Смотри, — перебила она, — вон твой отец! — И добавила: — А через барьер все равно не прыгай, меня подведешь…
— Хорошо, слово рыцаря, — кивнул Блекгарт.
Отец был грязным и выглядел усталым, что неудивительно после стольких дней блужданий по проклятым коридорам. «Испытание на…» Блекгарт сглотнул комок в горле. Прошел бы он тем же путем, что отец? Должен! Но вот прошел бы…
Отец говорил с женщиной в центре, хозяйкой острова. Они говорили тихо, но слова отчетливо доносились до Блекгарта.
Но где же тот «самый сильный и отважный рыцарь»с которым должен сразиться в последнем поединке отец? Блекгарт знал цену этого поединка, знал почему так стремится отец вперед…
Самое отвратительное, это сидеть на трибуне, когда решается судьба мира. Когда твой меч остер, а рука крепка, а ты — бессловесный зритель. То есть кричать-то ты можешь сколько угодно, да толку от этого никакого.
И наконец, Блекгарт увидел противника. И набрал полную грудь воздуха, чтобы не выкрикнуть от удивления какую-нибудь глупость. Против отца, восемнадцать дней проведшего в сплошных схватках и испытаниях, выходил тоже отец, только в своем обычном виде, полный сил и уверенности в себе…
Блекгарт тут же понял — что этот второй отец был просто порождением магических сил острова. И тут же оценил по достоинству фразу девочки о самом сильном и отважном рыцаре. Но исход поединка был непредсказуем. Во всяком случае, Блекгарт испугался. Не за себя, за отца.
Гермонда, супруга наследника старейшины старейшин Орнейских островов, устроила трагедию для себя одной, не делясь тем, о чем только и думает, ни с фрейлинами, ни с кем-либо еще — да и с кем? Не мужу же рассказывать, что ее помысли только о графе Астурском. Она всерьез вбила себе в голову, что полюбила этого вечно хмурого воина. Она поняла это тогда, когда переживала за графа во время его поединка с тем наглым орнеем, оказавшимся к тому же черным магом. Ну и что, что граф Роберт много старше ее? Ну и что, что он насмехался над ней? Ну и что, что она замужем? Для настоящей любви не существует преград!
Есть существа для которых страдание — само наслаждение. Гермонда никогда не задумывалась на эту тему. Но как сладостно замирает сердце при мысли, что ее герой рискует жизнью, а она здесь, почти рядом с ним и думает только о нем.
Узнай граф об этих мыслях своей недавней подопечной сказал бы лишь, что зря во время не пороли, чтобы мысли набекрень не пошли, как сейчас, и что хорошая взбучка никогда не повредит…
Айвар все время проводил либо у костра, потягивая пиво с простыми рыцарями, либо на борту флагманского корабля у верховного жреца, порой оставаясь там до самой зари. Нельзя сказать, чтобы он совсем не уделял внимания молодой жене — по его меркам, так более чем — но Гермонде этого было мало. Ее пылкой сердце мечтало о страсти всепожирающей. И Айвар не подошел для роли предмета подобной страсти.
Она каждый день считала своим долгом самолично ходить к пещере, над которой красовалась ужасная надпись.
В этот день она сорвалась почти без повода и наорала на своих фрейлин, что они бестолковые беспутницы, у которых лишь мужики на уме, дурехи, не умеющие волосы уложить и вообще. Не они были были причиной ее гнева, но гнев вышел натуральным — припомнились все мелочи.
Не разговаривая ни с кем, она, наконец, отправилась на ежедневную прогулку к пещере. Ее личные охранники подошли к караульным, зная, что их госпожа будет долго стоять у входа; фрейлины тоже держались поодаль.
Но Гермонда успела заметить ушедшего вдоль стены Блекгарта и решила пойти следом. Ей вдруг захотелось поговорить с сыном графа честно и по душам, хоть с кем-то поделиться своими чувствами.
Хоть Блекгарт и шел не спеша, Гермонда продвигалась в своем пышном платье, не приспособленном для лесных прогулок, еще медленнее.
Какого же было ее удивление, когда она услышала вдали, там, куда ушел юный рыцарь женский голосок! Оказывается-то, этот Блекгарт не так прост и скромен, как хочет всем казаться! И не настолько сильна его любовь к этой дурехе Инессе, если он завел интрижку с кем-то из ее фрейлин или, паче того, из служанок.
Ответ на этот вопрос затмил сейчас по важности все остальное и Гермонда старалась красться осторожно, почти не производя шума. Это получалась не то, чтобы очень хорошо, но она старалась. В конце концов, ее же не заметили!
Она с замиранием сердца слушала разговор Блекгарта с его еще не рожденной сестрой. Разочарование, что не удалось вывести на яркий свет шашни Блекгарта мгновенно улетучились — она первой (вместе с Блекгартом, правда) могла узнать новое о судьбе графа Роберта! В отличие от юного рыцаря ее абсолютно не удивило, что нерожденная девочка может говорить и есть груши, которые здесь не растут.
Гермонда просто приняла это за данность и не задумывалась об этом — ее интересовало, что она скажет, а не то, откуда она взялась.
Когда Блекгарт со своей странной спутницей скрылись в невесть как образовавшемся проходе в монолите скалы, она сломала в руках от досады веточку, что не сможет пойти за ними.
Но проход не закрылся. Прошла минута, две, сколько-то… И Гермонда решилась…
Бой был напряженным, очень тяжелым и совершенно не зрелищным. И очень-очень долгим.
Роберт отлично понимал, что противник свежее его, но никакой усталости не чувствовал. Просто с собой бороться хуже некуда. Все твои слабые и сильные стороны противник знает не хуже твоего, и любой твой нестандартный прием, ставивший в тупик многих бывалых бойцов, парируется на раз. Правда и отбивать подобные удары тоже не так сложно, зная куда пойдет вражеский клинок в следующую секунду.
Надеяться можно только на ошибку и гадать, где бы ты ее сам совершил… Еще, к тому же, надо ее не совершить, чтобы не воспользовался противник…
Но тогда, в Черном замке, было гораздо хуже, поскольку любая рана у врага тут же появлялась на собственном теле, доставляя боль и уменьшая силы. Тогда он не знал, что и делать, а решение оказалось проще простого — он убрал меч и поднял вверх руки. Противник сделал то же самое и убрался в свое проклятое зеркало…
Давно это было, теперь даже Тень не расскажет.
Вот он один, почти голый, но с мечом. Один на один перед последним рубежом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— Нет. Если…
— Если что?
— Если, конечно, другого выхода нет, то…
— Не беспокойся, твой отец будет сражаться с рыцарем. Садись. Предупреждаю — не смей перелезать через барьер. Отцу ты все равно не поможешь, а тогда тебе придется сражаться самому.
— Я не боюсь.
— Очень хочется подраться на смерть? — захихикала она.
— А почему нет? — вспыхнул Блекгарт. — Меч ржавеет в ножнах, — произнес он любимую поговорку отца. — Я — рыцарь и должен сражаться….
— Смотри, — перебила она, — вон твой отец! — И добавила: — А через барьер все равно не прыгай, меня подведешь…
— Хорошо, слово рыцаря, — кивнул Блекгарт.
Отец был грязным и выглядел усталым, что неудивительно после стольких дней блужданий по проклятым коридорам. «Испытание на…» Блекгарт сглотнул комок в горле. Прошел бы он тем же путем, что отец? Должен! Но вот прошел бы…
Отец говорил с женщиной в центре, хозяйкой острова. Они говорили тихо, но слова отчетливо доносились до Блекгарта.
Но где же тот «самый сильный и отважный рыцарь»с которым должен сразиться в последнем поединке отец? Блекгарт знал цену этого поединка, знал почему так стремится отец вперед…
Самое отвратительное, это сидеть на трибуне, когда решается судьба мира. Когда твой меч остер, а рука крепка, а ты — бессловесный зритель. То есть кричать-то ты можешь сколько угодно, да толку от этого никакого.
И наконец, Блекгарт увидел противника. И набрал полную грудь воздуха, чтобы не выкрикнуть от удивления какую-нибудь глупость. Против отца, восемнадцать дней проведшего в сплошных схватках и испытаниях, выходил тоже отец, только в своем обычном виде, полный сил и уверенности в себе…
Блекгарт тут же понял — что этот второй отец был просто порождением магических сил острова. И тут же оценил по достоинству фразу девочки о самом сильном и отважном рыцаре. Но исход поединка был непредсказуем. Во всяком случае, Блекгарт испугался. Не за себя, за отца.
Гермонда, супруга наследника старейшины старейшин Орнейских островов, устроила трагедию для себя одной, не делясь тем, о чем только и думает, ни с фрейлинами, ни с кем-либо еще — да и с кем? Не мужу же рассказывать, что ее помысли только о графе Астурском. Она всерьез вбила себе в голову, что полюбила этого вечно хмурого воина. Она поняла это тогда, когда переживала за графа во время его поединка с тем наглым орнеем, оказавшимся к тому же черным магом. Ну и что, что граф Роберт много старше ее? Ну и что, что он насмехался над ней? Ну и что, что она замужем? Для настоящей любви не существует преград!
Есть существа для которых страдание — само наслаждение. Гермонда никогда не задумывалась на эту тему. Но как сладостно замирает сердце при мысли, что ее герой рискует жизнью, а она здесь, почти рядом с ним и думает только о нем.
Узнай граф об этих мыслях своей недавней подопечной сказал бы лишь, что зря во время не пороли, чтобы мысли набекрень не пошли, как сейчас, и что хорошая взбучка никогда не повредит…
Айвар все время проводил либо у костра, потягивая пиво с простыми рыцарями, либо на борту флагманского корабля у верховного жреца, порой оставаясь там до самой зари. Нельзя сказать, чтобы он совсем не уделял внимания молодой жене — по его меркам, так более чем — но Гермонде этого было мало. Ее пылкой сердце мечтало о страсти всепожирающей. И Айвар не подошел для роли предмета подобной страсти.
Она каждый день считала своим долгом самолично ходить к пещере, над которой красовалась ужасная надпись.
В этот день она сорвалась почти без повода и наорала на своих фрейлин, что они бестолковые беспутницы, у которых лишь мужики на уме, дурехи, не умеющие волосы уложить и вообще. Не они были были причиной ее гнева, но гнев вышел натуральным — припомнились все мелочи.
Не разговаривая ни с кем, она, наконец, отправилась на ежедневную прогулку к пещере. Ее личные охранники подошли к караульным, зная, что их госпожа будет долго стоять у входа; фрейлины тоже держались поодаль.
Но Гермонда успела заметить ушедшего вдоль стены Блекгарта и решила пойти следом. Ей вдруг захотелось поговорить с сыном графа честно и по душам, хоть с кем-то поделиться своими чувствами.
Хоть Блекгарт и шел не спеша, Гермонда продвигалась в своем пышном платье, не приспособленном для лесных прогулок, еще медленнее.
Какого же было ее удивление, когда она услышала вдали, там, куда ушел юный рыцарь женский голосок! Оказывается-то, этот Блекгарт не так прост и скромен, как хочет всем казаться! И не настолько сильна его любовь к этой дурехе Инессе, если он завел интрижку с кем-то из ее фрейлин или, паче того, из служанок.
Ответ на этот вопрос затмил сейчас по важности все остальное и Гермонда старалась красться осторожно, почти не производя шума. Это получалась не то, чтобы очень хорошо, но она старалась. В конце концов, ее же не заметили!
Она с замиранием сердца слушала разговор Блекгарта с его еще не рожденной сестрой. Разочарование, что не удалось вывести на яркий свет шашни Блекгарта мгновенно улетучились — она первой (вместе с Блекгартом, правда) могла узнать новое о судьбе графа Роберта! В отличие от юного рыцаря ее абсолютно не удивило, что нерожденная девочка может говорить и есть груши, которые здесь не растут.
Гермонда просто приняла это за данность и не задумывалась об этом — ее интересовало, что она скажет, а не то, откуда она взялась.
Когда Блекгарт со своей странной спутницей скрылись в невесть как образовавшемся проходе в монолите скалы, она сломала в руках от досады веточку, что не сможет пойти за ними.
Но проход не закрылся. Прошла минута, две, сколько-то… И Гермонда решилась…
Бой был напряженным, очень тяжелым и совершенно не зрелищным. И очень-очень долгим.
Роберт отлично понимал, что противник свежее его, но никакой усталости не чувствовал. Просто с собой бороться хуже некуда. Все твои слабые и сильные стороны противник знает не хуже твоего, и любой твой нестандартный прием, ставивший в тупик многих бывалых бойцов, парируется на раз. Правда и отбивать подобные удары тоже не так сложно, зная куда пойдет вражеский клинок в следующую секунду.
Надеяться можно только на ошибку и гадать, где бы ты ее сам совершил… Еще, к тому же, надо ее не совершить, чтобы не воспользовался противник…
Но тогда, в Черном замке, было гораздо хуже, поскольку любая рана у врага тут же появлялась на собственном теле, доставляя боль и уменьшая силы. Тогда он не знал, что и делать, а решение оказалось проще простого — он убрал меч и поднял вверх руки. Противник сделал то же самое и убрался в свое проклятое зеркало…
Давно это было, теперь даже Тень не расскажет.
Вот он один, почти голый, но с мечом. Один на один перед последним рубежом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73