Мы все столпились вокруг контрольного дивана, как футбольная команда,
сбежавшаяся к капитану за инструкциями. "Мироносцы" - вот как мы ее
назовем. Севенси был бы защитником или центровым, а Илли на левом краю -
какой был бы нападающий! И количество, кстати, соответствует. Эрих стоит в
одиночестве у бара, но вот даже он... "О нет, этого быть не может" -
подумала я, - даже он направился к нам. Потом я заметила, что лицо его
дергается больше, чем когда-либо. Он остановился на полпути и попытался
выдавить улыбку, но это у него не очень получилось. "В этом весь мой
маленький комендант, - подумала я, - нет у него командного духа".
- Так что теперь у Лили с Брюсом - ах, да, и еще у Grossmutterchen...
бабуленьки Мод есть свое уютное гнездышко, - сказал он, и ему не пришлось
напрягать голос, чтобы он звучал достаточно скрипуче. - Ну, а все
остальные кто будут - кукушки?
Он выгнул шею, замахал руками и закаркал: "Ку-ку! Ку-ку!". И я
сказала себе: "Мне часто казалось, что у тебя не все дома, малыш, а теперь
я в этом убеждена".
- Teufelsdreck - да, именно дьявольская дрянь, - но похоже, все вы
заражены мечтой о детях. Неужели вы не видите, что Меняющийся Мир - это
естественный и надлежащий конец эволюции? - период наслаждения и
взвешенности, истинного предназначения вещей, период, который женщины
называют разрушением - "Помогите, меня насилуют!" или "О, что они делают с
моими детьми?" - но который мужчины именуют завершением. Вам дают
послушать кусок из Gotterdammering, а вы подходите к автору, похлопываете
его по плечу и говорите: "Извините, пожалуйста, герр Вагнер, но эти
"Сумерки богов" немножечко слишком мрачноваты. Почему бы вам не написать
оперу для меня про малышей, милых маленьких голубоглазых вихрастиков?
Содержание? Ну, скажем, юноша встречает девушку, и они заводят потомство,
что-нибудь в этом роде. Дважды проклятая дьявольская мерзость! Вы
когда-нибудь задумывались, что была бы за жизнь, если бы не было Двери,
через которую можно выйти и обрести свободу, насладиться приключениями,
испытать свою смелость и страстность? Усесться взаперти до конца своих
дней, мечтая о маленьком детском космосике? - кстати, в компании с
настоящей бомбой. Пещера, чрево, маленькое серенькое гнездышко - вот об
этом вы мечтаете? Ах, оно вырастет? Да, конечно, как город поглощает
окрестные дикие леса, эта раковая опухоль Kinder, Kirche, Kuche - и я в
этом должен жить! Женщины! - как мне отвратительны их сверкающие глаза,
когда они глядят на меня от камина, зябко закутав плечи, убаюкивая,
глубоко счастливые тем, что они стареют, и говорят себе: "Он становится
слабее, он сдает, скоро я смогу уложить его в постельку и ухаживать за
ним". Каби, твоя дрянная Тройная Богиня, родительница, совокупительница и
погребальщица мужчин! Женщина - это слабость, это путы на ногах, это
искалеченная жизнь! Женщина! - и маленькие рачки в кудряшках, которых она
обожает!
Он подался к нам, тыча пальцем в Лили.
- Я не встречал еще ни одной, которая не мечтала бы обкарнать
мужчину, если ей представится шанс. Обкарнать его, спеленать его, обстричь
ему крылья, перемолоть его в фарш и слепить другого мужчину, в ее вкусе,
мужчину-куколку. Ты украла Хранитель, ты, квочка, - чтоб свить гнездышко
себе и своему Брюсси!
Он умолк - перехватило дыхание - и я ожидала, что кто-нибудь его
сейчас двинет по сопатке, и он, по-моему, тоже этого ждал. Я повернулась к
Брюсу - тот смотрел. Это выражение трудно описать: то ли с сожалением, то
ли виновато, то ли взволнованно, сердито, потрясенно, вдохновенно... -
словом, всего понемногу. А мне бы хотелось, чтобы у людей иногда были
простые естественные реакции, как в журнальных историях...
А потом Эрих сделал ошибку, если только это была ошибка, повернувшись
к Брюсу и медленно, неуклюже, надвигаясь на него, разводя руки, как будто
собирался заключить его в объятия.
- Не поддавайся им, Брюс. Не давай им связать себя. Не позволяй им
обкарнать себя - ни твои слова, ни твои дела. Ты же Солдат. Даже когда ты
говорил о мирном послании, ты был готов к поединку. Неважно, что ты думал
или чувствовал, Брюс, неважно, в чем ты лжешь или что скрываешь, ведь ты
же на самом деле не на их стороне!
И этого было достаточно.

Это произошло не так быстро или, скорее, не таким образом, чтобы
удовлетворить меня, но я бы сказала, что Брюс не осквернил себя имитацией
или смягчением удара. Он сделал шаг вперед, плечи его напряглись, удар был
сильным и точным.
Нанеся этот удар, он вымолвил лишь одно слово: "Локи!" и клянусь,
меня тут же перенесло к костру в Индейских Дюнах, где мама рассказывала
мне истории из Старшей Эдды об этом злобном, ехидном, коварном
скандинавском божке, и как, когда остальные боги пришли, чтобы изловить
его в укрытии возле реки, он сидел и плел загадочную сеть, достаточную,
как я могла себе представить, чтобы пленить всю вселенную; и если бы они
пришли хоть на минуту позже, он бы успел это сделать.
Эрих, распластавшись на полу, приподнял голову, потрогал свою челюсть
и поглядел на Брюса. Марк, который стоял рядом со мной, пошевелился; я
подумала, что он собирается что-то предпринять, например, двинуть Брюсу
как следует, - мол, не тронь моего дружка; но тот только покачал головой и
вымолвил: "Omnia vincit amor". Я толкнула его локтем: "То есть?" Он
перевел: "Любовь побеждает все".
Никак не ожидала услышать такое от римлянина, но по крайней мере
отчасти он был прав. Лили одержала свою победу; Брюс женится на ней, после
того как свалил с ног своего дружка-женоненавистника, который наверняка
стал бы вызывать его на разговоры по ночам. В этот момент я подумала, что
Брюсу больше нужна была Лили, чем реформа Меняющегося Мира. Да, нам,
женщинам, удается иногда одерживать свои маленькие победы - пока не придут
легионы или ефрейтор с усиками не развернет свою артиллерию, или не
заревут танки по дорогам.
Эрих с трудом поднялся на ноги и, едва удерживая равновесие,
продолжал поглаживать свою челюсть и глядел поверх руки на Брюса, но не
пытался продолжать борьбу. Глядя на его лицо, я сказала себе, что если бы
у него был пистолет, он бы тут же и застрелился - уж я-то его знаю.
Брюс начал было что-то говорить, а потом замолчал, как, наверное,
замолчала бы и я на его месте, и именно в этот момент на Дока снизошло это
его непредсказуемое вдохновение, и он, пошатываясь, направился к Эриху,
протягивая свою скульптуру и заводя с ним свой обычный разговор
глухонемых. Эрих глянул на него так, как будто готов был его убить, затем
выхватил у него скульптуру, занес ее над головой и шмякнул изо всех сил об
пол;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37