Антон позвонил, долго кокетничал с новой знакомой по телефону, хихикал, отпускал пошловатые шуточки, и девушка смогла. Кто бы сомневался! Только, интересно, откуда у моего мужа телефон молодой девицы из сберкассы?
В жизни каждого человека была няня. Стоит только хорошенько напрячь память – и вспомнится: няня была. Свою – Надежду Андреевну – я помню только по отражению в зеркале. Длинное худое очень морщинистое лицо, коричневый платок и длинные темные одежды. Она ставила меня, четырехлетнюю, на высокий тяжелый комод у зеркала и говорила:
– Не надо плакать… Посмотри, когда ты плачешь, у тебя краснеют и припухают глазки. Разве это красиво? А девочка должна быть красивой.
Я помню свою мелкую скривленную мордочку, размазанные сопли по бледным щекам и жидкие светленькие волосики-пушок тонким нимбом. Маленькая, костлявая, чрезвычайно упрямая девочка в зеркале. Зеркало было большое, в деревянных завитушках по овалу, а снизу – темное пятно с паутинкой трещинок.
Моя няня была очень старой, в юности она закончила Институт благородных девиц, знала несколько языков, и родители рассказывали, что она предлагала обучить меня французскому. Родители подумали и отказались, мотивировав тем, что «не надо лишать ребенка детства». На первом курсе университета, завалив экзамен по французскому, я им это припомнила.
У Антона тоже была няня. Он ее не помнит, но свекровь охотно рассказывает, что когда Антоша был совсем маленький, свекровь оставляла его на попечение соседки. Та попивала, если не сказать крепче. И не раз молодая мать, прибежав с работы, заставала сцену: няня в полном забытьи у коляски, где кричит маленький, всего несколько месяцев от роду, ребеночек, рассупонив ножками мокрые грязные пеленки, с холодными пальчиками, с красным от крика личиком… С тех пор он не любит пьяных женщин.
Сменная няня для Гришки звалась Ангелиной. Она оказалась высокой, почти вровень с Антоном, с пухлыми губами Наоми Кемпбел, пшеничными кудрями Николь Кидман и размером груди Деми Мур. При этом ей было чуть больше двадцати. Студентка Института нефти и газа. А я и не знала, что там открыли факультет для взращивания жен нефтяных магнатов. Но можно ли ей доверять ключи от квартиры, где деньги лежат, не то что Гришку…
Сын сидел на высоком табурете, болтая ногами в вязаных полосатых носочках, и с интересом смотрел на гостью.
– Это Ангелина, твоя новая няня, – познакомила я ее с малышом. – Сегодня ты можешь с ней играть, но не думаю, что она задержится у нас надолго.
– Гриша, слушайся няню, – строго сказал Антон, – я буду звонить, и если ты начнешь баловаться, то попрошу ее поставить тебя в угол.
Девица улыбнулась, сверкнув крупными лошадиными зубами. Очень хорошо! На этих зубах я и буду акцентировать внимание Антона, если он попытается обсудить со мной, как же хороша наша новая няня.
– Вы умеете ухаживать за больными детьми? – спросила я голосом мудрой многодетной матери.
– А он очень болен? – насторожилась Ангелина, видимо испугавшись возможной оспы или проказы.
– Да, – скорбно ответила я, – у него сопли. Ему нужно регулярно чистить нос. Гришенька, иди сюда! Давай покажем Асе, как ты умеешь сморкаться.
– Ну, ма-а-а… – закапризничал Гришка.
– Ты же знаешь, у тебя в носике живут козявки и соплюхи. Они селятся, делают себе там дом, а потом цепляются к носику изнутри и кусают тебя, кусают! И грызут носик!
– Маша, перестань, – вмешался муж. – Ангелина, давайте я покажу вам, что у нас где находится.
И муж засуетился, стал бегать по квартире, раскрывать губастой няне все наши маленькие семейные тайны. Почему-то долго показывал, что у нас интересного в ванной и где можно взять печенье и конфеты к чаю. Надо с ним вечером поскандалить. Сейчас нельзя: сейчас я буду просить у него денег на карманные расходы.
Акклиматизация на новом месте шла непросто, и я уж и правда начала подумывать о том, чтобы уволиться, не получив первую зарплату, однако именно мысли о деньгах удержали меня на этой творческой должности. Денег не было. Самое отвратительное – просить на карманные расходы у Антона. Не то чтобы муж был скуп, но он был прижимист и не понимал, куда, собственно, я могу тратить деньги, если не на покупку продуктов или вещей.
На вкрадчивую просьбу о карманных деньгах, муж дал пятьдесят рублей. Кто-нибудь знает, как жить с такими суммами? Есть оригинальные идеи? Увидев их, я поняла, что ничего хорошего сегодня не произойдет. И точно.
В маршрутке мне не хватило места. Такого свинства не случалось очень давно, обычно я всегда втискиваюсь в маршрутное такси, как бы заполнено оно ни было. Я еду стоя, подпирая головой холодную железную крышу, уцепившись за выгнутый поручень у ступенек. Увы, сегодня мне не было даже стоячего места.
Следующее транспортное средство пришло только через двадцать минут и ехало почти полчаса вместо обычных десяти. В результате я опоздала на работу.
Коллеги уже были в трудах, раздавалась привычная барабанная дробь по клавиатурам.
Выпускающий редактор была мрачна:
– Посмотрела ваш медицинский текст про женские болезни. В первом абзаце вы пишите: «Начнем с конца, вернее – с ног». Маша, конец – это не ноги. Конец – это вообще не у женщин. Дальше… Вот тут… «Расшифруй сама свой мазок». Гм… Сомнительной ценности заголовок. Однако насчет расшифровки. Маша, вы уверены в том, что пишете? Откуда вы взяли информацию?
– Ну, как все… Из Интернета, – призналась я.
– Интернет – это зона тотальной безответственности. Там пишут такие же Маши, как вы. Обратитесь к академическим первоисточникам, если в этом есть необходимость.
И Марина вернула мой гениальный текст.
Где ж я ей в такое время академические источники возьму… Надо позвонить своей соседке, посоветоваться. Она работает санитаркой в первой градской больнице – чем не первоисточник. Интернета в глаза не видела.
Надюха сегодня пришла в розовой кофточке, которая расстегивается при каждом вздохе на одну пуговицу. Когда пуговицы заканчиваются, кофточка приветливо распахивается. Надька смущается, хихикает и застегивается. Наш единственный мужчина – верстальщик Дениска уже не краснеет, привык. При нем и колготки подтягивали, и бретельки лифчика поправляли, только что трусы не переодевали.
Обменялись с Надькой многозначительными взглядами. Просигнализировали: «Пошли по кофейку». Встретились у кофейного автомата, подозрительно булькающего утробой.
– Может, он загнулся? – предположила Надька, разглядывая зеленое светящееся окошко на железном агрегате.
– Нет, он просто греется, – сказала я, скармливая чудовищу червонец.
Внутри заклокотало, задребезжало, булькнуло, как в желудке с голодухи, и железный друг затих. Мы постояли. Подождали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
В жизни каждого человека была няня. Стоит только хорошенько напрячь память – и вспомнится: няня была. Свою – Надежду Андреевну – я помню только по отражению в зеркале. Длинное худое очень морщинистое лицо, коричневый платок и длинные темные одежды. Она ставила меня, четырехлетнюю, на высокий тяжелый комод у зеркала и говорила:
– Не надо плакать… Посмотри, когда ты плачешь, у тебя краснеют и припухают глазки. Разве это красиво? А девочка должна быть красивой.
Я помню свою мелкую скривленную мордочку, размазанные сопли по бледным щекам и жидкие светленькие волосики-пушок тонким нимбом. Маленькая, костлявая, чрезвычайно упрямая девочка в зеркале. Зеркало было большое, в деревянных завитушках по овалу, а снизу – темное пятно с паутинкой трещинок.
Моя няня была очень старой, в юности она закончила Институт благородных девиц, знала несколько языков, и родители рассказывали, что она предлагала обучить меня французскому. Родители подумали и отказались, мотивировав тем, что «не надо лишать ребенка детства». На первом курсе университета, завалив экзамен по французскому, я им это припомнила.
У Антона тоже была няня. Он ее не помнит, но свекровь охотно рассказывает, что когда Антоша был совсем маленький, свекровь оставляла его на попечение соседки. Та попивала, если не сказать крепче. И не раз молодая мать, прибежав с работы, заставала сцену: няня в полном забытьи у коляски, где кричит маленький, всего несколько месяцев от роду, ребеночек, рассупонив ножками мокрые грязные пеленки, с холодными пальчиками, с красным от крика личиком… С тех пор он не любит пьяных женщин.
Сменная няня для Гришки звалась Ангелиной. Она оказалась высокой, почти вровень с Антоном, с пухлыми губами Наоми Кемпбел, пшеничными кудрями Николь Кидман и размером груди Деми Мур. При этом ей было чуть больше двадцати. Студентка Института нефти и газа. А я и не знала, что там открыли факультет для взращивания жен нефтяных магнатов. Но можно ли ей доверять ключи от квартиры, где деньги лежат, не то что Гришку…
Сын сидел на высоком табурете, болтая ногами в вязаных полосатых носочках, и с интересом смотрел на гостью.
– Это Ангелина, твоя новая няня, – познакомила я ее с малышом. – Сегодня ты можешь с ней играть, но не думаю, что она задержится у нас надолго.
– Гриша, слушайся няню, – строго сказал Антон, – я буду звонить, и если ты начнешь баловаться, то попрошу ее поставить тебя в угол.
Девица улыбнулась, сверкнув крупными лошадиными зубами. Очень хорошо! На этих зубах я и буду акцентировать внимание Антона, если он попытается обсудить со мной, как же хороша наша новая няня.
– Вы умеете ухаживать за больными детьми? – спросила я голосом мудрой многодетной матери.
– А он очень болен? – насторожилась Ангелина, видимо испугавшись возможной оспы или проказы.
– Да, – скорбно ответила я, – у него сопли. Ему нужно регулярно чистить нос. Гришенька, иди сюда! Давай покажем Асе, как ты умеешь сморкаться.
– Ну, ма-а-а… – закапризничал Гришка.
– Ты же знаешь, у тебя в носике живут козявки и соплюхи. Они селятся, делают себе там дом, а потом цепляются к носику изнутри и кусают тебя, кусают! И грызут носик!
– Маша, перестань, – вмешался муж. – Ангелина, давайте я покажу вам, что у нас где находится.
И муж засуетился, стал бегать по квартире, раскрывать губастой няне все наши маленькие семейные тайны. Почему-то долго показывал, что у нас интересного в ванной и где можно взять печенье и конфеты к чаю. Надо с ним вечером поскандалить. Сейчас нельзя: сейчас я буду просить у него денег на карманные расходы.
Акклиматизация на новом месте шла непросто, и я уж и правда начала подумывать о том, чтобы уволиться, не получив первую зарплату, однако именно мысли о деньгах удержали меня на этой творческой должности. Денег не было. Самое отвратительное – просить на карманные расходы у Антона. Не то чтобы муж был скуп, но он был прижимист и не понимал, куда, собственно, я могу тратить деньги, если не на покупку продуктов или вещей.
На вкрадчивую просьбу о карманных деньгах, муж дал пятьдесят рублей. Кто-нибудь знает, как жить с такими суммами? Есть оригинальные идеи? Увидев их, я поняла, что ничего хорошего сегодня не произойдет. И точно.
В маршрутке мне не хватило места. Такого свинства не случалось очень давно, обычно я всегда втискиваюсь в маршрутное такси, как бы заполнено оно ни было. Я еду стоя, подпирая головой холодную железную крышу, уцепившись за выгнутый поручень у ступенек. Увы, сегодня мне не было даже стоячего места.
Следующее транспортное средство пришло только через двадцать минут и ехало почти полчаса вместо обычных десяти. В результате я опоздала на работу.
Коллеги уже были в трудах, раздавалась привычная барабанная дробь по клавиатурам.
Выпускающий редактор была мрачна:
– Посмотрела ваш медицинский текст про женские болезни. В первом абзаце вы пишите: «Начнем с конца, вернее – с ног». Маша, конец – это не ноги. Конец – это вообще не у женщин. Дальше… Вот тут… «Расшифруй сама свой мазок». Гм… Сомнительной ценности заголовок. Однако насчет расшифровки. Маша, вы уверены в том, что пишете? Откуда вы взяли информацию?
– Ну, как все… Из Интернета, – призналась я.
– Интернет – это зона тотальной безответственности. Там пишут такие же Маши, как вы. Обратитесь к академическим первоисточникам, если в этом есть необходимость.
И Марина вернула мой гениальный текст.
Где ж я ей в такое время академические источники возьму… Надо позвонить своей соседке, посоветоваться. Она работает санитаркой в первой градской больнице – чем не первоисточник. Интернета в глаза не видела.
Надюха сегодня пришла в розовой кофточке, которая расстегивается при каждом вздохе на одну пуговицу. Когда пуговицы заканчиваются, кофточка приветливо распахивается. Надька смущается, хихикает и застегивается. Наш единственный мужчина – верстальщик Дениска уже не краснеет, привык. При нем и колготки подтягивали, и бретельки лифчика поправляли, только что трусы не переодевали.
Обменялись с Надькой многозначительными взглядами. Просигнализировали: «Пошли по кофейку». Встретились у кофейного автомата, подозрительно булькающего утробой.
– Может, он загнулся? – предположила Надька, разглядывая зеленое светящееся окошко на железном агрегате.
– Нет, он просто греется, – сказала я, скармливая чудовищу червонец.
Внутри заклокотало, задребезжало, булькнуло, как в желудке с голодухи, и железный друг затих. Мы постояли. Подождали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65