Сразу видать: физик по образованию. Свекровь, держась за сердце, охала и причитала что-то об инфаркте.
Завидев меня, Антон швырнул ковш в кухонную раковину и рявкнул:
– И пусть! Пусть все горит синим пламенем, как эта рухлядь! Хочешь развода? Я не буду возражать! Только Гришку я тебе не отдам!
– Даже и не думай, что я позволю какой-то лахудре приблизиться к моему ребенку! – завопила я, теряя самообладание.
Антон пнул газовую плиту, я с размаху швырнула чашку на пол. Свекровь чихнула по-мышиному и мгновенно исчезла в своей комнате. Антон хватил об пол второй чашкой, я замахнулась третьей. Небьющаяся посуда заскакала горохом по старому линолеуму.
Глава 23
Драма «Три поросенка»
Ганс недовольно морщил лоб и теребил в руках новенький паркер. Лидочка стояла перед ним как королева Антуанетта перед гильотиной, – обреченно, но гордо.
– Вам надо бежать от волка быстро, – объяснял Ганс, – он страшный.
Верстальщик Дениска плотоядно оскалился.
– Бежите еще раз! – И немец взмахнул паркером, как дирижер – палочкой.
Лидочка шумно вздохнула и мелкими приставными шагами заскакала в угол комнаты, силясь изобразить на лице соответствующее действию настроение. Дениска пошевелил усами, сказал «Р-р-р-р» и, скрючив пальцы, ринулся за ней.
Второй час шла репетиция выступления «Гали» на корпоративной вечеринке. Марина нервно поглядывала на часы, Надька пыталась привязать к чудовищному поросячьему носу из папье-маше тоненькую резинку. У меня на коленях лежали идиотские крылья из поролона, какие на католическое Рождество привязывают на плечи маленьким девочкам, изображающим ангелочков. Алюминиевый каркас на левом крыле был выгнут, на правом в поролоне имелась дырка. Стрекоза походила на инвалидку.
В комнату заглянула Сусанна Ивановна, сдержанно улыбнулась Гансу и кивнула мне, приглашая выйти. Я отложила поролоновые крылья и тихонько, дабы не смущать Лидочку в ее мучительных актерские потугах, вышла из комнаты.
– Маша, я по поводу вашего заявления на отпуск, – сказала Сусанна Ивановна. – Оно подписано и уже в бухгалтении. У меня еще одна хорошая новость. Вам как редактору рубрики «Путешествия» рекламный отдел может предложить тур со скидкой. Если не ошибаюсь, у них есть информация о горящей путевке в Турцию. Вы едете одна или с семьей?
– С сыном, муж очень занят на работе.
– Тогда поднимитесь в рекламный отдел сейчас, уточните даты и условия.
«Вот и славно, – подумалось мне, – значит, это судьба».
Горящая путевка пылала предложением отдохнуть в течение десяти дней в четырехзвездном отеле под Аланьей. Питание, в том числе турецкие алкогольные напитки, включено. Дивный пейзаж, ознакомительная экскурсия по городу и массовик-затейник для детей. Вылет – через три дня. Я, не раздумывая, согласилась.
Поедем с Гришкой на курорт, он будет плескаться в море, а я – думать о жизни. Антон за это время разберется со своей лахудрой. Заявление на уничтожение брака подадим потом, когда мы с сыном вернемся. Если Антон будет настаивать.
Гришка носился по детской площадке, нарочно поднимая пыльные тучи. Я поискала глазами няню, но встретилась взглядом с собственным мужем, зловеще восседавшим на облезлой лавке у песочницы. Рядом сидела глухая старушка из нашего дома и худенькая мрачная девочка лет шести.
– Заколдобилось-то, ой заколдобилось, – приветливо сообщила старушка.
– Дождь будет, может и с грозой, – поддержала я разговор, присаживаясь между бабкой и Антоном.
– Козой? Не, козу немцы забрали, в сорок первом, – грустно сказала старушка, глядя на небо. – Как сейчас помню, пришел офицер, рыжий-рыжий, как пес. Пощупал козу, пощупал меня, сплюнул – и увел животину…
– Немцев же вроде в Москве не было, – прокричал Антон.
– Так капицкая я, – вздохнула бабушка.
Я тихонько дотронулась до ноги Антона. Тот встрепенулся, как от осиного укуса, и прошипел:
– Что еще?
– Мы с Гришкой уезжаем. В Турцию. На десять дней.
– Предсвадебное путешествие?
– С Гришкой?
– Вот именно! Я своего отцовского согласия не даю.
– Какое к лешему согласие? – рассердилась я. – Я везу ребенка на море, в волнах плескаться. Я даю тебе десять дней, чтобы хорошо подумать, нужен ли тебе развод.
– Мне? – возмутился Антон и больно пнул меня в ногу под лавкой.
– А кому же еще? – Я пнула его в ответ.
– Это ты кричишь о разводе. – Новый пинок.
– А что мне остается делать?
– Что делать? По кустам сосаться!
– Ах ты ж… – Я вскочила. – Да я все знаю! Я видела тебя в ресторане той ночью, когда ты не пришел ночевать!
– Я был у однокурсника! – заорал Антон, тоже вскакивая.
Дети в песочнице прекратили возню, двухлетний малыш в клетчатой панаме скривился в готовности разреветься.
– Я тебя видела, – понижая голос, твердо сказала я.
– Ты больная женщина, Маша. У тебя галлюцинации.
– Ну, хорошо, буду честна до конца. Мне пришлось спешно уйти, поэтому я лишилась возможности вцепиться тебе в холку. Но я видела ее.
– Кого? – обезумел Антон. – Свою говорящую слойку с лимоном, о которой ты мне регулярно рассказываешь?
Малыш в песочнице заплакал, и на его штанишках проступило мокрое пятно. Молодая мама в сарафане-разлетайке, опасливо поглядывая на Антона, побежала к своему ребенку.
– А когда русские пришли, – продолжала бабуля, не обращая внимания на нас, – коза вернулась. Худая была. Грустная… А потом козлят родила. Мы их съели.
– Вот, – показал Антон пальцем на старушку, – твое будущее.
– Дурак, – огрызнулась я и позвала Гришку.
Свекровь лежала в своей комнате с мокрым полотенцем на лбу.
– Маша, зайди… – голосом умирающей позвала она.
– Чем могу помочь, Мария Петровна?
– Машенька, – простонала свекровь, – ты знаешь, как тяжело мы получали эту квартиру… Мы столько здоровья в нее вложили… Я так любила папу Антона…
– Вы же с ним развелись через год после получения этой квартиры!
– Ну и что? – зыркнула на меня свекровь. – Я все равно продолжала его любить.
– Ближе к делу, Мария Петровна, – сухо перебила ее я.
– Ах, Маша, я так страдаю, когда вы с Антоном ругаетесь, – застонала опять свекровь, – у меня от этого и давление и изжога.
– Изжога у вас от вчерашних голубцов, у меня от них тоже в желудке неспокойно.
– Антон такой доверчивый, я так за него переживаю… Ты должна меня понять, Маша. Ты ведь тоже мать…
– А вы еще и бабушка, – на всякий случай напомнила я.
– А что? – встрепенулась педагог с полувековым стажем. – Я очень люблю Гришу. Ты даже не представляешь, как я его люблю!
– Что у вас здесь? – подозрительно спросил Антон, заглянув в комнату.
– Мария Петровна очень страдает, – печально сообщила я.
– Что случилось? Давление?
– И давление, и изжога, и квартира, – вздохнула я. – И вчерашние голубцы поперек горла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Завидев меня, Антон швырнул ковш в кухонную раковину и рявкнул:
– И пусть! Пусть все горит синим пламенем, как эта рухлядь! Хочешь развода? Я не буду возражать! Только Гришку я тебе не отдам!
– Даже и не думай, что я позволю какой-то лахудре приблизиться к моему ребенку! – завопила я, теряя самообладание.
Антон пнул газовую плиту, я с размаху швырнула чашку на пол. Свекровь чихнула по-мышиному и мгновенно исчезла в своей комнате. Антон хватил об пол второй чашкой, я замахнулась третьей. Небьющаяся посуда заскакала горохом по старому линолеуму.
Глава 23
Драма «Три поросенка»
Ганс недовольно морщил лоб и теребил в руках новенький паркер. Лидочка стояла перед ним как королева Антуанетта перед гильотиной, – обреченно, но гордо.
– Вам надо бежать от волка быстро, – объяснял Ганс, – он страшный.
Верстальщик Дениска плотоядно оскалился.
– Бежите еще раз! – И немец взмахнул паркером, как дирижер – палочкой.
Лидочка шумно вздохнула и мелкими приставными шагами заскакала в угол комнаты, силясь изобразить на лице соответствующее действию настроение. Дениска пошевелил усами, сказал «Р-р-р-р» и, скрючив пальцы, ринулся за ней.
Второй час шла репетиция выступления «Гали» на корпоративной вечеринке. Марина нервно поглядывала на часы, Надька пыталась привязать к чудовищному поросячьему носу из папье-маше тоненькую резинку. У меня на коленях лежали идиотские крылья из поролона, какие на католическое Рождество привязывают на плечи маленьким девочкам, изображающим ангелочков. Алюминиевый каркас на левом крыле был выгнут, на правом в поролоне имелась дырка. Стрекоза походила на инвалидку.
В комнату заглянула Сусанна Ивановна, сдержанно улыбнулась Гансу и кивнула мне, приглашая выйти. Я отложила поролоновые крылья и тихонько, дабы не смущать Лидочку в ее мучительных актерские потугах, вышла из комнаты.
– Маша, я по поводу вашего заявления на отпуск, – сказала Сусанна Ивановна. – Оно подписано и уже в бухгалтении. У меня еще одна хорошая новость. Вам как редактору рубрики «Путешествия» рекламный отдел может предложить тур со скидкой. Если не ошибаюсь, у них есть информация о горящей путевке в Турцию. Вы едете одна или с семьей?
– С сыном, муж очень занят на работе.
– Тогда поднимитесь в рекламный отдел сейчас, уточните даты и условия.
«Вот и славно, – подумалось мне, – значит, это судьба».
Горящая путевка пылала предложением отдохнуть в течение десяти дней в четырехзвездном отеле под Аланьей. Питание, в том числе турецкие алкогольные напитки, включено. Дивный пейзаж, ознакомительная экскурсия по городу и массовик-затейник для детей. Вылет – через три дня. Я, не раздумывая, согласилась.
Поедем с Гришкой на курорт, он будет плескаться в море, а я – думать о жизни. Антон за это время разберется со своей лахудрой. Заявление на уничтожение брака подадим потом, когда мы с сыном вернемся. Если Антон будет настаивать.
Гришка носился по детской площадке, нарочно поднимая пыльные тучи. Я поискала глазами няню, но встретилась взглядом с собственным мужем, зловеще восседавшим на облезлой лавке у песочницы. Рядом сидела глухая старушка из нашего дома и худенькая мрачная девочка лет шести.
– Заколдобилось-то, ой заколдобилось, – приветливо сообщила старушка.
– Дождь будет, может и с грозой, – поддержала я разговор, присаживаясь между бабкой и Антоном.
– Козой? Не, козу немцы забрали, в сорок первом, – грустно сказала старушка, глядя на небо. – Как сейчас помню, пришел офицер, рыжий-рыжий, как пес. Пощупал козу, пощупал меня, сплюнул – и увел животину…
– Немцев же вроде в Москве не было, – прокричал Антон.
– Так капицкая я, – вздохнула бабушка.
Я тихонько дотронулась до ноги Антона. Тот встрепенулся, как от осиного укуса, и прошипел:
– Что еще?
– Мы с Гришкой уезжаем. В Турцию. На десять дней.
– Предсвадебное путешествие?
– С Гришкой?
– Вот именно! Я своего отцовского согласия не даю.
– Какое к лешему согласие? – рассердилась я. – Я везу ребенка на море, в волнах плескаться. Я даю тебе десять дней, чтобы хорошо подумать, нужен ли тебе развод.
– Мне? – возмутился Антон и больно пнул меня в ногу под лавкой.
– А кому же еще? – Я пнула его в ответ.
– Это ты кричишь о разводе. – Новый пинок.
– А что мне остается делать?
– Что делать? По кустам сосаться!
– Ах ты ж… – Я вскочила. – Да я все знаю! Я видела тебя в ресторане той ночью, когда ты не пришел ночевать!
– Я был у однокурсника! – заорал Антон, тоже вскакивая.
Дети в песочнице прекратили возню, двухлетний малыш в клетчатой панаме скривился в готовности разреветься.
– Я тебя видела, – понижая голос, твердо сказала я.
– Ты больная женщина, Маша. У тебя галлюцинации.
– Ну, хорошо, буду честна до конца. Мне пришлось спешно уйти, поэтому я лишилась возможности вцепиться тебе в холку. Но я видела ее.
– Кого? – обезумел Антон. – Свою говорящую слойку с лимоном, о которой ты мне регулярно рассказываешь?
Малыш в песочнице заплакал, и на его штанишках проступило мокрое пятно. Молодая мама в сарафане-разлетайке, опасливо поглядывая на Антона, побежала к своему ребенку.
– А когда русские пришли, – продолжала бабуля, не обращая внимания на нас, – коза вернулась. Худая была. Грустная… А потом козлят родила. Мы их съели.
– Вот, – показал Антон пальцем на старушку, – твое будущее.
– Дурак, – огрызнулась я и позвала Гришку.
Свекровь лежала в своей комнате с мокрым полотенцем на лбу.
– Маша, зайди… – голосом умирающей позвала она.
– Чем могу помочь, Мария Петровна?
– Машенька, – простонала свекровь, – ты знаешь, как тяжело мы получали эту квартиру… Мы столько здоровья в нее вложили… Я так любила папу Антона…
– Вы же с ним развелись через год после получения этой квартиры!
– Ну и что? – зыркнула на меня свекровь. – Я все равно продолжала его любить.
– Ближе к делу, Мария Петровна, – сухо перебила ее я.
– Ах, Маша, я так страдаю, когда вы с Антоном ругаетесь, – застонала опять свекровь, – у меня от этого и давление и изжога.
– Изжога у вас от вчерашних голубцов, у меня от них тоже в желудке неспокойно.
– Антон такой доверчивый, я так за него переживаю… Ты должна меня понять, Маша. Ты ведь тоже мать…
– А вы еще и бабушка, – на всякий случай напомнила я.
– А что? – встрепенулась педагог с полувековым стажем. – Я очень люблю Гришу. Ты даже не представляешь, как я его люблю!
– Что у вас здесь? – подозрительно спросил Антон, заглянув в комнату.
– Мария Петровна очень страдает, – печально сообщила я.
– Что случилось? Давление?
– И давление, и изжога, и квартира, – вздохнула я. – И вчерашние голубцы поперек горла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65