Я буду молчать, не надо мешать Антону исполнять родительский долг. Однако вопрос «почему у нашего сына не очень хорошая память» у меня лично никогда не возникал.
После пяти минут отчаянных попыток Антона вспомнить стихотворение про мишку, я все-таки выдала ориентиры:
– Там еще «досточка кончается», и мишка навернулся.
Антон немедленно уничтожил меня взглядом. Понял все-таки, что издеваюсь. Может, стоит сейчас спросить его насчет лахудры?
Женщина-психоневролог сначала заполняла форму. Много вопросов о моей беременности, о родах, о развитии Гришки и о нас, родителях, разумеется, тоже.
– Отец, вы здоровы?
– Гм… Как вам сказать… – задумался Антон.
Доктор покивала головой.
– Ясно… – Пишет что-то. – Мать, вы здоровы?
Хороший вопрос от специалиста, который занимается психическим здоровьем. Это уж как посмотреть. С точки зрения многих, я… э… не совсем обыкновенная. К тому же я по непонятным мне самой причинам украла в немецком магазине сову-колокольчик.
– Мама, вы здоровы? – повторила доктор.
– Что вы имеете в виду?
– Понятно, – наморщила лоб психоневролог.
Наконец она отложила бумаги и обратилась к Гришке:
– Малыш, скажи мне, пожалуйста, кто старше: ты или мама?
– Папа, – подумав, ответил Гришка.
– Тоже верно, – кивает дама головой.
Показав ребенку картинки из старого альбома и выяснив у него, что там за зверюшки, доктор переходит к больной теме, к стихам.
– Гриша, а ты стишки знаешь?
– Да.
– А про мишку, которому оторвали лапу?
– Да.
– Расскажи мне…
– Там был еще мишка, и такая лапа, и ее оторвали, потому что он хороший!
Слава Богу, Антона не попросили про медведя-инвалида прочитать, вот уж где опозорились бы.
– Н у, что я могу сказать, интеллект у ребенка в норме, – подвела итог доктор. – Пройдите теперь к логопеду, номер кабинета вам скажут в регистратуре. – И дала Гришке на прощанье круглый леденец в прозрачной обертке.
Выяснив у пожилой дамы в регистрационном дупле, в каком кабинете принимает логопед, я вернулась к круглому журнальному столику с рекламками лекарств, где оставила Антона с Гришкой, и увидела идиллическую картину. Возле столика на корточках сидит красивая брюнетка с длинными, почти до пояса, волосами. Она обнимает своего ребенка, ровесника Гришки. Ее малыш крепко сжимает в кулачке конфету, которую только что дала нашему чаду докторица. Брюнетка улыбается, мой муж – весь в распушенных павлиньих перьях, мой сын обиженно поджал губы. Я, не без внутреннего злорадства, нарушаю идиллию:
– Пойдемте, нам пора. К логопеду опоздаем…
– Нам пора, – игриво говорит брюнетке Антон. – К логопеду опоздаем.
Только мы отошли от столика, Гришка обиженно спросил:
– Мама, зачем мы отдали конфету мальчику?
– Гриша, мальчик был очень грустный… Если бы мы не дали ему конфету, он бы заплакал, – встрял муж.
Гришка не удовлетворился:
– Мама, почему мы отдали конфету мальчику?
Антон опять не дал мне ответить:
– Потому что ты не жадный, надо делиться!
Гришка не успокоился. Видимо, желание быть хорошим мальчиком у него меньше, чем любовь к липким леденцам в прозрачных бумажках.
– Мама, почему мы отдали мальчику конфету?
– Потому что у него красивая мама! – раздраженно буркнул Антон.
Ага!!! И как после таких слов мне не слушать свой внутренний голос, уже много недель зудевший о том, что мой муж, мой Антон, с которым я прожила полжизни и на которого потратила лучшие годы, не имеет крамольных мыслей?
– А вот теперь папа говорит правду, сыночек, – гаденьким тихим голосом сказала я. – Потому что этот мальчик, может быть, еще станет твоим сводным братиком.
Удивительно, но после подобного аргумента Гришка замолчал, вероятно, согласившись, что это чистая правда. А Антон, что было предсказуемо, посмотрел на меня как солдат на вошь и повертел пальцем у виска.
Кто сказал, что час пик в метро в девять часов утра? На самом деле он с восьми утра до восьми вечера, с перерывом на обед. Бездельники, которым надо показаться на работе и сделать вид, что они страшно заняты важными делами, поэтому должны уйти через полчаса, толкаются в метро постоянно.
Вагон качнулся на повороте, и я влипла в холодное стекло в двери. В стеклянном овале, как в зеркале, увидела свое отражение. «Пора стричься», – завопила голова. Да, действительно пора, волосы так и лезут в глаза, чтобы на них наконец обратили внимание.
На следующей остановке ряды трудоголиков заметно поредели, и я огляделась вокруг. Утешал тот факт, что нестриженых теток гораздо больше, чем тех, кто путешествует в подземке с аккуратной прической. Вот, едет одна… Воронье гнездо в эпоху перестройки. Как начали перестраивать, так и забыли напрочь.
Или вон – сама скромность, на голове сладкий кукиш Надежды Константиновны. Так и хочется сказать: «Деточка, тебе же семнадцать лет, это же самое время сделать ярко-красный гребень. С таким узлом на загривке тебе первого мужчины и к пенсии не дождаться».
А вот еще одно юное дарование с надутыми губами. Пучится на весь мир. Цыпки на руках планомерно переходят в цыпки на голове, образуя стиль «щипаная крыска». Может, и мне сделать такую же прическу?
Нет, лучше как у юноши, что стоит в конце вагона. У него практически лысый череп, а на затылке татуировка – непонятные завитушки. Подошла поближе, стараясь не привлечь внимания молодого человека. На бледном черепе, не тронутом лучами солнца – толстая длинная улитка. Ползет в правое ухо, оставляя за собой липкий сопливый след. Класс! Это то, что мне сейчас надо. Муж гуляет, сын не выговаривает половину алфавита, на работе – завал, на голове – бардак. Улитка разрулит ситуацию.
Надька сегодня пришла на работу с голыми плечами и разрезом на юбке «Всем лежать!»
– Пойдем покурим, – предложила я.
– Ты же не куришь, – вытаращила глаза Надька. – Это вредно.
– Не учи жизни старую тетку. Я в студенческие времена, когда ты под стол пешком гуляла, курила по пачке в день.
На улице свежо и сыро. Надькины плечи сразу покрываются гусиной кожей. Она угощает меня сигаретой «Парламент» с белым полупустым фильтром. Вкус у сигареты кислый.
– Надюх, как ты думаешь, наша потенциальная читательница, наша Галя, она – кто?
– Трудно сказать, – почесала затылок Надька. – Но я думаю, что она дура.
– А мы тогда кто?
– Мы – рабочие пчелы. Производим мед, которого Гале недостает в обыденной жизни. Мы ее вскармливаем сладким, это полезно для мозга.
– Считаешь, ей это поможет?
– Нет, конечно. Но мы же пчелы, а не врачи.
– Мне кажется, я трутень, Надюх.
Из редакции вышел Леша. Увидев нас, расплылся в улыбке, помахал рукой и, сказав: «Как жаль, что я тороплюсь», – зашагал к метро.
– А он думает, что ты королева пчел, – показала сигаретой на удаляющегося Лешу Надька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
После пяти минут отчаянных попыток Антона вспомнить стихотворение про мишку, я все-таки выдала ориентиры:
– Там еще «досточка кончается», и мишка навернулся.
Антон немедленно уничтожил меня взглядом. Понял все-таки, что издеваюсь. Может, стоит сейчас спросить его насчет лахудры?
Женщина-психоневролог сначала заполняла форму. Много вопросов о моей беременности, о родах, о развитии Гришки и о нас, родителях, разумеется, тоже.
– Отец, вы здоровы?
– Гм… Как вам сказать… – задумался Антон.
Доктор покивала головой.
– Ясно… – Пишет что-то. – Мать, вы здоровы?
Хороший вопрос от специалиста, который занимается психическим здоровьем. Это уж как посмотреть. С точки зрения многих, я… э… не совсем обыкновенная. К тому же я по непонятным мне самой причинам украла в немецком магазине сову-колокольчик.
– Мама, вы здоровы? – повторила доктор.
– Что вы имеете в виду?
– Понятно, – наморщила лоб психоневролог.
Наконец она отложила бумаги и обратилась к Гришке:
– Малыш, скажи мне, пожалуйста, кто старше: ты или мама?
– Папа, – подумав, ответил Гришка.
– Тоже верно, – кивает дама головой.
Показав ребенку картинки из старого альбома и выяснив у него, что там за зверюшки, доктор переходит к больной теме, к стихам.
– Гриша, а ты стишки знаешь?
– Да.
– А про мишку, которому оторвали лапу?
– Да.
– Расскажи мне…
– Там был еще мишка, и такая лапа, и ее оторвали, потому что он хороший!
Слава Богу, Антона не попросили про медведя-инвалида прочитать, вот уж где опозорились бы.
– Н у, что я могу сказать, интеллект у ребенка в норме, – подвела итог доктор. – Пройдите теперь к логопеду, номер кабинета вам скажут в регистратуре. – И дала Гришке на прощанье круглый леденец в прозрачной обертке.
Выяснив у пожилой дамы в регистрационном дупле, в каком кабинете принимает логопед, я вернулась к круглому журнальному столику с рекламками лекарств, где оставила Антона с Гришкой, и увидела идиллическую картину. Возле столика на корточках сидит красивая брюнетка с длинными, почти до пояса, волосами. Она обнимает своего ребенка, ровесника Гришки. Ее малыш крепко сжимает в кулачке конфету, которую только что дала нашему чаду докторица. Брюнетка улыбается, мой муж – весь в распушенных павлиньих перьях, мой сын обиженно поджал губы. Я, не без внутреннего злорадства, нарушаю идиллию:
– Пойдемте, нам пора. К логопеду опоздаем…
– Нам пора, – игриво говорит брюнетке Антон. – К логопеду опоздаем.
Только мы отошли от столика, Гришка обиженно спросил:
– Мама, зачем мы отдали конфету мальчику?
– Гриша, мальчик был очень грустный… Если бы мы не дали ему конфету, он бы заплакал, – встрял муж.
Гришка не удовлетворился:
– Мама, почему мы отдали конфету мальчику?
Антон опять не дал мне ответить:
– Потому что ты не жадный, надо делиться!
Гришка не успокоился. Видимо, желание быть хорошим мальчиком у него меньше, чем любовь к липким леденцам в прозрачных бумажках.
– Мама, почему мы отдали мальчику конфету?
– Потому что у него красивая мама! – раздраженно буркнул Антон.
Ага!!! И как после таких слов мне не слушать свой внутренний голос, уже много недель зудевший о том, что мой муж, мой Антон, с которым я прожила полжизни и на которого потратила лучшие годы, не имеет крамольных мыслей?
– А вот теперь папа говорит правду, сыночек, – гаденьким тихим голосом сказала я. – Потому что этот мальчик, может быть, еще станет твоим сводным братиком.
Удивительно, но после подобного аргумента Гришка замолчал, вероятно, согласившись, что это чистая правда. А Антон, что было предсказуемо, посмотрел на меня как солдат на вошь и повертел пальцем у виска.
Кто сказал, что час пик в метро в девять часов утра? На самом деле он с восьми утра до восьми вечера, с перерывом на обед. Бездельники, которым надо показаться на работе и сделать вид, что они страшно заняты важными делами, поэтому должны уйти через полчаса, толкаются в метро постоянно.
Вагон качнулся на повороте, и я влипла в холодное стекло в двери. В стеклянном овале, как в зеркале, увидела свое отражение. «Пора стричься», – завопила голова. Да, действительно пора, волосы так и лезут в глаза, чтобы на них наконец обратили внимание.
На следующей остановке ряды трудоголиков заметно поредели, и я огляделась вокруг. Утешал тот факт, что нестриженых теток гораздо больше, чем тех, кто путешествует в подземке с аккуратной прической. Вот, едет одна… Воронье гнездо в эпоху перестройки. Как начали перестраивать, так и забыли напрочь.
Или вон – сама скромность, на голове сладкий кукиш Надежды Константиновны. Так и хочется сказать: «Деточка, тебе же семнадцать лет, это же самое время сделать ярко-красный гребень. С таким узлом на загривке тебе первого мужчины и к пенсии не дождаться».
А вот еще одно юное дарование с надутыми губами. Пучится на весь мир. Цыпки на руках планомерно переходят в цыпки на голове, образуя стиль «щипаная крыска». Может, и мне сделать такую же прическу?
Нет, лучше как у юноши, что стоит в конце вагона. У него практически лысый череп, а на затылке татуировка – непонятные завитушки. Подошла поближе, стараясь не привлечь внимания молодого человека. На бледном черепе, не тронутом лучами солнца – толстая длинная улитка. Ползет в правое ухо, оставляя за собой липкий сопливый след. Класс! Это то, что мне сейчас надо. Муж гуляет, сын не выговаривает половину алфавита, на работе – завал, на голове – бардак. Улитка разрулит ситуацию.
Надька сегодня пришла на работу с голыми плечами и разрезом на юбке «Всем лежать!»
– Пойдем покурим, – предложила я.
– Ты же не куришь, – вытаращила глаза Надька. – Это вредно.
– Не учи жизни старую тетку. Я в студенческие времена, когда ты под стол пешком гуляла, курила по пачке в день.
На улице свежо и сыро. Надькины плечи сразу покрываются гусиной кожей. Она угощает меня сигаретой «Парламент» с белым полупустым фильтром. Вкус у сигареты кислый.
– Надюх, как ты думаешь, наша потенциальная читательница, наша Галя, она – кто?
– Трудно сказать, – почесала затылок Надька. – Но я думаю, что она дура.
– А мы тогда кто?
– Мы – рабочие пчелы. Производим мед, которого Гале недостает в обыденной жизни. Мы ее вскармливаем сладким, это полезно для мозга.
– Считаешь, ей это поможет?
– Нет, конечно. Но мы же пчелы, а не врачи.
– Мне кажется, я трутень, Надюх.
Из редакции вышел Леша. Увидев нас, расплылся в улыбке, помахал рукой и, сказав: «Как жаль, что я тороплюсь», – зашагал к метро.
– А он думает, что ты королева пчел, – показала сигаретой на удаляющегося Лешу Надька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65