И зачастую оказывалось (3 тысячи передозировок в год), что она не могла жить и с ними. Но транквилизаторы и седативы не попали под запрет, потому что они гасили пламя жизни; они притупляли ум, не раскрывали его экстатические глубины (притягательные, а иногда и опасные).
Характерно, что когда группа предпринимателей-хиппи захотела присоединиться к местной Ассоциации коммерсантов Хэйт-стрит, им указали на дверь. Видимо, в рамках капиталистической системы обычного типа не было места ни «Психоделическому магазину», ни «Добавкам для травки». Не смущаясь этим, хиппи сразу же сформировали свою собственную бизнес-группу, Независимые Собственники Хэйта — название специально было подобрано так, чтобы его аббревиатура читалась как ХИП.
Но таким образом и пополнялся чудовищный счет непонимания и подозрительности. Молодежи казалось, что их родители только и говорят: «НЕТ!» Все, свойственное молодежи — ее прическа, музыка, одежда, манеры, речь, ее герои, ее мечты, — все решительно осуждалось и отвергалось тем самым поколением, которое непрерывно хвасталось своим либерализмом и терпимостью.
С другой стороны, родителям казалось, что эти ребята только и говорят: «на хер!». Всем своим видом и поведением, прической, связями, одеждой, которую носят, машинами, в которых ездят и т. д.
Эта междоусобная склока скоро удостоилась названия «Разрыв поколений», и социологи и психологи потратили немало усилий, пытаясь объяснить ее истоки, в то же время молодежи было на это совершенно наплевать: пусть себе этот разрыв углубляется, пока есть достаточно места творить свою собственную альтернативную культуру. Эта новая культура должна была стать царством раскрепощенной фантазии, как определили бы это Проказники; оставался лишь спор о том, в каком направлении пойдет освобождение. Кому благоприятствовало течение: активистам или хиппи? И существовал ли третий путь?
То, что это вообще стало предметом обсуждения, показывает, как быстро распространялось движение хиппи. В марте 1966 года в медицинском разделе журнала «Тайм» обсуждалось повальное увлечение ЛСД, а на страницах, посвященных культуре, тот же журнал рассказывал о быстром размножении «эксцентричных религиозных групп» — слово «хиппи» еще не вошло в общее употребление. Почти мгновенно в каждом крупном городе появилась маленькая община «кислотников «(выражение «Тайм»). И хотя ни одна из этих общин не могла потягаться с Хэйтом в размерах и сплоченности, все они были чрезвычайно похожи, все кишели красочно одетыми созерцателями с высшим образованием, которые преклонялись перед ЛСД и говорили о нем с религиозным пылом, неслыханным на Западе со времен Высокого Средневековья.
Активисты сперва высокомерно пренебрегали этим течением. Но по мере того, как личностная революция набирала силу, они встревожились и увидели в хиппи опасных соперников, больше озабоченных своими «вибрациями», чем Вьетнамом. «Необходимо сперва привести в порядок собственную голову» — гласила знаменитая передовица в самом первом печатном органе хиппи, «Оракль»: «Мы не достигнем блаженного, счастливого общества, пока каждый не обретет своей нирваны». Эта позиция заслуживала внимания, но она приводила к одному из тех вопросов о курице и яйце, которые можно обсуждать бесконечно. Может ли общество, состоящее из личностей, излечить социальные недуги, не пытаясь исправить свои внутренние пороки? Столетняя история психологически ориентированного мышления подсказывала отрицательный ответ на этот вопрос. Лири сформулировал это так: «Если все негры и все левые студенты в мире за втра получат «кадиллаки» и полный контроль над обществом, они все равно останутся повязаны законами социального муравейника до тех пор, пока не раскроют себя для новой жизни».
«Грейтфул дома и их «семья» на крыльце
Активистов такие аргументы не убеждали. Они казались им проявлением обывательского индивидуализма и отдавали чудачеством и мистикой. «А как насчет Индии?»- гласил стандартный ответ, и это было единственное возражение, которое обычно заставляло умолкнуть проповедников кармического пути к социальному оздоровлению. По существу, спор шел о материализме. Активисты хотели такого перераспределения жизненных благ, чтобы все могли жить на уровне среднего класса; они собирались поджаривать пятки либерализму, пока тот не выполнит свои обещания и не расплатится. Но хиппи ничего этого не хотели. Оголтелый материализм среднего класса внушал им отвращение. И хотя их собственный идеал был им не совсем ясен, он определенно ничего общего не имел с подъемом ВНП.
Таков был выбор — хиппи или активисты; созерцательная жизнь, основанная на смутных чаяниях просветления, или достойная борьба за то, чтобы очистить Америку от расизма и империализма и повести ее к тому, что выглядело (в тех немногих случаях, когда этот идеал был теоретически сформулирован) гуманным социализмом. Казалось невероятным (по крайней мере, активистам), чтобы нашлись образованные люди, которые предпочли бы первый путь. Однако такие находились. И их число все возрастало.
То, что просмотрели активисты, причина, почему их ожидания не оправдались, было непонимание роли, какую сыграл ЛСД в переориентации контркультуры. «Наконец-то, — восторгался Гинсберг, — технология произвела химический препарат, катализирующий осознание того, что вся цивилизация была лишь путем, ведущим к этому наркотическому абсурду». Если это была правда, то внушаемость, свойственная психоделическому состоянию, столь дотошно исследованная Лири, превращала психоделики в одно из самых могучих орудий революции, известных истории, — намного более могучее, чем манифесты и лозунги политических радикалов.
К тому же вопреки всем ожиданиям ЛСД было все больше, и он становился все доступнее. Времена, когда достать ЛСД можно было только через связи в медицинских кругах, давно прошли благодаря горсти предприимчивых химиков, которые из своих подпольных лабораторий наводнили рынок чрезвычайно действенным препаратом. Эти химики по большей части скрывались, но один из них был примечательным исключением — Август Оусли Стенли третий.
Глава 23. АЛХИМИК
Оусли появляется в нашей истории в тот достопамятный вечер, когда Кизи сбежал с концерта битлов и, вернувшись домой, обнаружил, что его резиденцию осаждают сотни падких на знаменитости девчонок-фанаток Их привлек туда слух, распущенный Проказниками, что после концерта битлы поедут в Ла Хонду, чтобы «хорошенько за-торчать» Проказники как раз выпроваживали это ропщущее недовольное стадо через мост, когда перед Кизи внезапно вынырнул какой-то парень и гордо объявил ему тоном важной персоны «Я — Оусли»
Проказники смерили его взглядом — «этакий маленький нахал, небольшого роста, темноволосый, одет, как «кислотник», обычный богемистый прикид» — и с трудом сдержались, чтобы не расхохотаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150
Характерно, что когда группа предпринимателей-хиппи захотела присоединиться к местной Ассоциации коммерсантов Хэйт-стрит, им указали на дверь. Видимо, в рамках капиталистической системы обычного типа не было места ни «Психоделическому магазину», ни «Добавкам для травки». Не смущаясь этим, хиппи сразу же сформировали свою собственную бизнес-группу, Независимые Собственники Хэйта — название специально было подобрано так, чтобы его аббревиатура читалась как ХИП.
Но таким образом и пополнялся чудовищный счет непонимания и подозрительности. Молодежи казалось, что их родители только и говорят: «НЕТ!» Все, свойственное молодежи — ее прическа, музыка, одежда, манеры, речь, ее герои, ее мечты, — все решительно осуждалось и отвергалось тем самым поколением, которое непрерывно хвасталось своим либерализмом и терпимостью.
С другой стороны, родителям казалось, что эти ребята только и говорят: «на хер!». Всем своим видом и поведением, прической, связями, одеждой, которую носят, машинами, в которых ездят и т. д.
Эта междоусобная склока скоро удостоилась названия «Разрыв поколений», и социологи и психологи потратили немало усилий, пытаясь объяснить ее истоки, в то же время молодежи было на это совершенно наплевать: пусть себе этот разрыв углубляется, пока есть достаточно места творить свою собственную альтернативную культуру. Эта новая культура должна была стать царством раскрепощенной фантазии, как определили бы это Проказники; оставался лишь спор о том, в каком направлении пойдет освобождение. Кому благоприятствовало течение: активистам или хиппи? И существовал ли третий путь?
То, что это вообще стало предметом обсуждения, показывает, как быстро распространялось движение хиппи. В марте 1966 года в медицинском разделе журнала «Тайм» обсуждалось повальное увлечение ЛСД, а на страницах, посвященных культуре, тот же журнал рассказывал о быстром размножении «эксцентричных религиозных групп» — слово «хиппи» еще не вошло в общее употребление. Почти мгновенно в каждом крупном городе появилась маленькая община «кислотников «(выражение «Тайм»). И хотя ни одна из этих общин не могла потягаться с Хэйтом в размерах и сплоченности, все они были чрезвычайно похожи, все кишели красочно одетыми созерцателями с высшим образованием, которые преклонялись перед ЛСД и говорили о нем с религиозным пылом, неслыханным на Западе со времен Высокого Средневековья.
Активисты сперва высокомерно пренебрегали этим течением. Но по мере того, как личностная революция набирала силу, они встревожились и увидели в хиппи опасных соперников, больше озабоченных своими «вибрациями», чем Вьетнамом. «Необходимо сперва привести в порядок собственную голову» — гласила знаменитая передовица в самом первом печатном органе хиппи, «Оракль»: «Мы не достигнем блаженного, счастливого общества, пока каждый не обретет своей нирваны». Эта позиция заслуживала внимания, но она приводила к одному из тех вопросов о курице и яйце, которые можно обсуждать бесконечно. Может ли общество, состоящее из личностей, излечить социальные недуги, не пытаясь исправить свои внутренние пороки? Столетняя история психологически ориентированного мышления подсказывала отрицательный ответ на этот вопрос. Лири сформулировал это так: «Если все негры и все левые студенты в мире за втра получат «кадиллаки» и полный контроль над обществом, они все равно останутся повязаны законами социального муравейника до тех пор, пока не раскроют себя для новой жизни».
«Грейтфул дома и их «семья» на крыльце
Активистов такие аргументы не убеждали. Они казались им проявлением обывательского индивидуализма и отдавали чудачеством и мистикой. «А как насчет Индии?»- гласил стандартный ответ, и это было единственное возражение, которое обычно заставляло умолкнуть проповедников кармического пути к социальному оздоровлению. По существу, спор шел о материализме. Активисты хотели такого перераспределения жизненных благ, чтобы все могли жить на уровне среднего класса; они собирались поджаривать пятки либерализму, пока тот не выполнит свои обещания и не расплатится. Но хиппи ничего этого не хотели. Оголтелый материализм среднего класса внушал им отвращение. И хотя их собственный идеал был им не совсем ясен, он определенно ничего общего не имел с подъемом ВНП.
Таков был выбор — хиппи или активисты; созерцательная жизнь, основанная на смутных чаяниях просветления, или достойная борьба за то, чтобы очистить Америку от расизма и империализма и повести ее к тому, что выглядело (в тех немногих случаях, когда этот идеал был теоретически сформулирован) гуманным социализмом. Казалось невероятным (по крайней мере, активистам), чтобы нашлись образованные люди, которые предпочли бы первый путь. Однако такие находились. И их число все возрастало.
То, что просмотрели активисты, причина, почему их ожидания не оправдались, было непонимание роли, какую сыграл ЛСД в переориентации контркультуры. «Наконец-то, — восторгался Гинсберг, — технология произвела химический препарат, катализирующий осознание того, что вся цивилизация была лишь путем, ведущим к этому наркотическому абсурду». Если это была правда, то внушаемость, свойственная психоделическому состоянию, столь дотошно исследованная Лири, превращала психоделики в одно из самых могучих орудий революции, известных истории, — намного более могучее, чем манифесты и лозунги политических радикалов.
К тому же вопреки всем ожиданиям ЛСД было все больше, и он становился все доступнее. Времена, когда достать ЛСД можно было только через связи в медицинских кругах, давно прошли благодаря горсти предприимчивых химиков, которые из своих подпольных лабораторий наводнили рынок чрезвычайно действенным препаратом. Эти химики по большей части скрывались, но один из них был примечательным исключением — Август Оусли Стенли третий.
Глава 23. АЛХИМИК
Оусли появляется в нашей истории в тот достопамятный вечер, когда Кизи сбежал с концерта битлов и, вернувшись домой, обнаружил, что его резиденцию осаждают сотни падких на знаменитости девчонок-фанаток Их привлек туда слух, распущенный Проказниками, что после концерта битлы поедут в Ла Хонду, чтобы «хорошенько за-торчать» Проказники как раз выпроваживали это ропщущее недовольное стадо через мост, когда перед Кизи внезапно вынырнул какой-то парень и гордо объявил ему тоном важной персоны «Я — Оусли»
Проказники смерили его взглядом — «этакий маленький нахал, небольшого роста, темноволосый, одет, как «кислотник», обычный богемистый прикид» — и с трудом сдержались, чтобы не расхохотаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150