Многие хотели сюда попасть, попадали — немногие. Кизи появился там по протекции Робина Уайта, признанного литературного лидера Перри-Лейн, автора получившей премию книги «Слоновий холм». Как и Норт-Бич в Сан-Франциско, обитатели которого стремились превзойти друг друга в приверженности «романтичной простоте Зорбы-грека и верности основным идеалам», Перри-Лейн был также пронизан мятежным духом — но не политики, а культуры. Кизи отрастил бороду и начал поигрывать на гитаре народные песни. Напился во второй и третий раз, и даже как-то попробовал марихуаны. Но это вовсе не умерило его сентиментальных взглядов и любви к спортивным состязаниям. Весной 1960 года Кизи принял участие в соревнованиях AAU между старшекурсниками, проходивших в «Сан-Франциско Олимпик Клаб», и был очень близок к тому, чтобы попасть в олимпийскую команду. Но не попал.
Несмотря на то, что перед ним открывались широкие литературные перспективы, Кизи как писатель созревал медленно. Первый роман о футболе, ради которого и поехал в Стенфорд, он бросил, чувствуя, что сама тема слишком поверхностна. Он начал писать роман о Перри-Лейн и мире литературной богемы, но затем открыл для себя Норт-Бич в Сан-Франциско, который тогда только начинал переживать свой расцвет в качестве места встреч битников. Это была страна Керуака, страна отвергающих все джазовых музыкантов, страна чудаков и безумцев. Здесь были мистики, помешанные на дзене, безумцы, сидящие на героине, и даже чудаки, свихнувшиеся на скорости и постоянном движении в стиле Нила Кэссиди. Отношение Кизи к писателям-битникам было двойственным. Керуак показался ему скорее репортером, чем романистом. («Если через тысячу лет захотят узнать, что творилось в наши дни, им будет достаточно прочитать Керуака».) Часть книг писателей-битников казалась ему литературными экспериментами — интересными и даже нужными, но недоработанными. «Ты читал "Книгу Каина"? — писал Кизи другу. — Прекрасная проза. Почти так же здорово, как "Голый завтрак". И там и там много силы и прелести. Не достает одного, я бы добавил туда немного сдержанности».
Его собственная книга получила рабочее название «Зоопарк». В ней уже чувствовался характерный стиль Кизи. Сюжет строится на том, что сын бывшего наездника родео, а теперь фермера, разводящего кур, приезжает в Норт-Бич. Он самостоятелен и полон идей вроде «не-зависеть-ни-от-кого-кроме-себя» и других подобного рода ценностей, завещанных Фредом Кизи сыну. Напряжение в сюжете достигается противоречиями между этим наследием и примитивными общественными устоями Норт-Бич.
Хотя в 1959 году «Зоопарк» получил двухтысячедолларовую премию Сакстона, нью-йоркские издательства ее отвергли. Однако растущей известности Кизи это ничуть не повредило. Как Керуак или ранее Хемингуэй, он понимал, что добьется успеха, но это ничуть не заглушало в нем неутомимой жажды достичь вершин мастерства. Общество Перри-Лейн, казавшееся ему таким необычным и привлекательным еще пару лет назад, теперь уже не вполне удовлетворяло его. «Я уютно устроился здесь, нашел себе удобную нишу, и здесь есть почти все, чего я хочу, и бросать все это неохота, — писал Кизи другу. — Но доходы мои уплывают с такой же скоростью, с какой я узнаю что-то новое».
Лучшего друга Кизи по писательскому семинару, Кена Бэб-бса, прямо с семинара забрали во флот. Если бы не борцовские травмы, та же участь могла бы грозить и Кизи. «Боюсь, что мне приходится на службе учиться многим вещам, — писал Бэббс. — И очень неприятным. Например, бриться каждый день. Или величать «сэрами» всяких козлов, которым обычно я бы просто дал по яйцам. И ежедневно работать». Кизи в ответ писал: «Сбегай оттуда, и, даю слово, мы сразу уедем в Мексику и всех надуем. Через неделю! Завтра! Не связывайся с этими идиотами!»
Кизи жаждал перемен, возможности сменить атмосферу. И вскоре это его желание было вознаграждено.
Том Вулф писал, что Лауэлл был похож на «венского аналитика или, по крайней мере, на современного калифорнийского парня, занимающегося тем же». Именно Лауэлл впервые познакомил с марихуаной Дика Альперта, когда тот работал в Стенфорде. Лауэлл всегда интересовался новейшими исследованиями психологии, так что когда он узнал, что в больницу для ветеранов в Менло-Парк требуются добровольцы для испытания психомиметиков, он сразу же предложил Кизи устроиться туда. Платили по двести долларов за сеанс.
Экспериментами в Менло-Парк руководил доктор Лео Хол-листер — человек, представляющий из себя более современный вариант исследователей «лабораторного сумасшествия». Холли-стер с презрением относился к большей части психоделических и психолитических программ и был, вероятно, одним из самых ярых местных критиков Фонда Столяроффа. Он также участвовал в программе ЦРУ «МК-УЛЬТРА».
Первым наркотиком, который дал Кизи доктор Холлистер, был псилоцибин. Сначала тот ничего не чувствовал. Затем произошло следующее: за окном больницы стоял клен и на него забралась белка. И он не просто услышал топот маленьких ножек — этот звук молотом отдавался у него в ушах. Словно кто-то взялся за регулятор громкости ощущений и включил его на полную мощность. Это было, безусловно, необычно, но приятно. Это было бы просто замечательно, если бы доктор не подсовывал ему разные тесты и не задавал странных вопросов, вроде: «Вы можете сложить в столбик эти цифры? Как у вас с ощущением времени? Можете сказать, когда, по вашему мнению, пройдет минута?»
Отвечать было сложно — Кизи, смотря на собеседника, осознавал, что смотрит прямо внутрь него, — он видел, как бешено работает нервная система, как возбужденно подергиваются синапсы, когда по нервам передается новая информация. Галлюцинации? Возможно. Но сконцентрироваться все равно чертовски трудно.
Кизи попробовал ЛСД, суперамфетамин ИТ-290 и дитран — синтезированную белладонну. Кизи догадался, что это был дитран, потому что сначала волоски на одеяле превратились в поле непроходимых колючек, а затем его просто вырвало. Как он позже говорил Гордону Лишу, дитран оказался «мерзким веществом», с помощью которого можно было «показать хнычущим невротикам, что бывает и гораздо хуже».
Но другие наркотики, в частности псилоцибин и ЛСД, вызывали прекрасные ощущения. «Я неожиданно менялся и оказывался наедине со всем миром. И при этом, изменяясь, я смотрел на мир абсолютно под другими углами зрения. Словно очутился в ином измерении». Такое множество различных восприятий для начинающего писателя казалось очень полезным делом.
С середины лета Кизи устроился в больницу для ветеранов ассистентом. Он работал в ночную смену, с полуночи до восьми.
В это время больница пустела, а кабинет, в котором хранились наркотики-психомиметики, оставался открытым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150
Несмотря на то, что перед ним открывались широкие литературные перспективы, Кизи как писатель созревал медленно. Первый роман о футболе, ради которого и поехал в Стенфорд, он бросил, чувствуя, что сама тема слишком поверхностна. Он начал писать роман о Перри-Лейн и мире литературной богемы, но затем открыл для себя Норт-Бич в Сан-Франциско, который тогда только начинал переживать свой расцвет в качестве места встреч битников. Это была страна Керуака, страна отвергающих все джазовых музыкантов, страна чудаков и безумцев. Здесь были мистики, помешанные на дзене, безумцы, сидящие на героине, и даже чудаки, свихнувшиеся на скорости и постоянном движении в стиле Нила Кэссиди. Отношение Кизи к писателям-битникам было двойственным. Керуак показался ему скорее репортером, чем романистом. («Если через тысячу лет захотят узнать, что творилось в наши дни, им будет достаточно прочитать Керуака».) Часть книг писателей-битников казалась ему литературными экспериментами — интересными и даже нужными, но недоработанными. «Ты читал "Книгу Каина"? — писал Кизи другу. — Прекрасная проза. Почти так же здорово, как "Голый завтрак". И там и там много силы и прелести. Не достает одного, я бы добавил туда немного сдержанности».
Его собственная книга получила рабочее название «Зоопарк». В ней уже чувствовался характерный стиль Кизи. Сюжет строится на том, что сын бывшего наездника родео, а теперь фермера, разводящего кур, приезжает в Норт-Бич. Он самостоятелен и полон идей вроде «не-зависеть-ни-от-кого-кроме-себя» и других подобного рода ценностей, завещанных Фредом Кизи сыну. Напряжение в сюжете достигается противоречиями между этим наследием и примитивными общественными устоями Норт-Бич.
Хотя в 1959 году «Зоопарк» получил двухтысячедолларовую премию Сакстона, нью-йоркские издательства ее отвергли. Однако растущей известности Кизи это ничуть не повредило. Как Керуак или ранее Хемингуэй, он понимал, что добьется успеха, но это ничуть не заглушало в нем неутомимой жажды достичь вершин мастерства. Общество Перри-Лейн, казавшееся ему таким необычным и привлекательным еще пару лет назад, теперь уже не вполне удовлетворяло его. «Я уютно устроился здесь, нашел себе удобную нишу, и здесь есть почти все, чего я хочу, и бросать все это неохота, — писал Кизи другу. — Но доходы мои уплывают с такой же скоростью, с какой я узнаю что-то новое».
Лучшего друга Кизи по писательскому семинару, Кена Бэб-бса, прямо с семинара забрали во флот. Если бы не борцовские травмы, та же участь могла бы грозить и Кизи. «Боюсь, что мне приходится на службе учиться многим вещам, — писал Бэббс. — И очень неприятным. Например, бриться каждый день. Или величать «сэрами» всяких козлов, которым обычно я бы просто дал по яйцам. И ежедневно работать». Кизи в ответ писал: «Сбегай оттуда, и, даю слово, мы сразу уедем в Мексику и всех надуем. Через неделю! Завтра! Не связывайся с этими идиотами!»
Кизи жаждал перемен, возможности сменить атмосферу. И вскоре это его желание было вознаграждено.
Том Вулф писал, что Лауэлл был похож на «венского аналитика или, по крайней мере, на современного калифорнийского парня, занимающегося тем же». Именно Лауэлл впервые познакомил с марихуаной Дика Альперта, когда тот работал в Стенфорде. Лауэлл всегда интересовался новейшими исследованиями психологии, так что когда он узнал, что в больницу для ветеранов в Менло-Парк требуются добровольцы для испытания психомиметиков, он сразу же предложил Кизи устроиться туда. Платили по двести долларов за сеанс.
Экспериментами в Менло-Парк руководил доктор Лео Хол-листер — человек, представляющий из себя более современный вариант исследователей «лабораторного сумасшествия». Холли-стер с презрением относился к большей части психоделических и психолитических программ и был, вероятно, одним из самых ярых местных критиков Фонда Столяроффа. Он также участвовал в программе ЦРУ «МК-УЛЬТРА».
Первым наркотиком, который дал Кизи доктор Холлистер, был псилоцибин. Сначала тот ничего не чувствовал. Затем произошло следующее: за окном больницы стоял клен и на него забралась белка. И он не просто услышал топот маленьких ножек — этот звук молотом отдавался у него в ушах. Словно кто-то взялся за регулятор громкости ощущений и включил его на полную мощность. Это было, безусловно, необычно, но приятно. Это было бы просто замечательно, если бы доктор не подсовывал ему разные тесты и не задавал странных вопросов, вроде: «Вы можете сложить в столбик эти цифры? Как у вас с ощущением времени? Можете сказать, когда, по вашему мнению, пройдет минута?»
Отвечать было сложно — Кизи, смотря на собеседника, осознавал, что смотрит прямо внутрь него, — он видел, как бешено работает нервная система, как возбужденно подергиваются синапсы, когда по нервам передается новая информация. Галлюцинации? Возможно. Но сконцентрироваться все равно чертовски трудно.
Кизи попробовал ЛСД, суперамфетамин ИТ-290 и дитран — синтезированную белладонну. Кизи догадался, что это был дитран, потому что сначала волоски на одеяле превратились в поле непроходимых колючек, а затем его просто вырвало. Как он позже говорил Гордону Лишу, дитран оказался «мерзким веществом», с помощью которого можно было «показать хнычущим невротикам, что бывает и гораздо хуже».
Но другие наркотики, в частности псилоцибин и ЛСД, вызывали прекрасные ощущения. «Я неожиданно менялся и оказывался наедине со всем миром. И при этом, изменяясь, я смотрел на мир абсолютно под другими углами зрения. Словно очутился в ином измерении». Такое множество различных восприятий для начинающего писателя казалось очень полезным делом.
С середины лета Кизи устроился в больницу для ветеранов ассистентом. Он работал в ночную смену, с полуночи до восьми.
В это время больница пустела, а кабинет, в котором хранились наркотики-психомиметики, оставался открытым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150