А в машине — тело Фебы. Так что ты пойман с поличным, дружок.
Он даже не пошевелился, мои обвинения лишили его, по-видимому, дара речи.
— Зачем ты убил Фебу? Ты же любил ее.
Бобби поднялся на локте и, повернувшись ко мне лицом и пряча глаза, сказал:
— Ничего вы не понимаете, все было совсем не так.
— А как?
— Наговаривать на себя — не мужское дело.
— А ты считаешь себя мужчиной?
Бобби уставился в потолок и, проведя пальцем по своим редким рыжим усикам, ответил:
— Я имею право считать себя мужчиной.
— Мужчина и убийца — не одно и то же.
Он смерил меня не по годам суровым, недоверчивым взглядом:
— Не убивал я ее. Никого я не убивал. Но я готов взять на себя ответственность за то, что я действительно сделал.
— Что же ты сделал?
— Я приехал на «фольксвагене» в Медсин-Стоун, сбросил машину со скалы в море, вернулся пешком на шоссе и автобусом уехал домой.
— Зачем ты это сделал?
Он не знал, куда девать глаза:
— Сам не знаю.
— Скажи правду.
— Какой смысл? Никто мне все равно не поверит.
— А вдруг? Ты же не пробовал.
— Повторяю, я ее не убивал.
— Кто же, если не ты? Кэтрин Уичерли?
Бобби прыснул. Смеялся он негромко и недолго, но у меня не выдержали нервы.
— Загадочные у тебя отношения с Кэтрин Уичерли! Никак только не пойму, как ты к ней относишься: как к будущей теще или как к соучастнице?
— Ничего-то вы не понимаете, — повторил он. — И не поймете.
— Расскажи мне, что произошло второго ноября.
— Лучше пойти в газовую камеру, — произнес Бобби высоким, срывающимся голосом и затравленно осмотрелся по сторонам, как будто сквозь трещины в стене коттеджа уже был пущен газ. Снаружи послышались тяжелые шаги, в дверь тихонько постучали.
— Все в порядке? — с трогательным участием спросила толстуха.
— Все в порядке, миссис Сперлинг, — успокоил ее я. — Скоро мы уже отсюда уедем.
— Вот и хорошо. Чем скорее, тем лучше, — обрадовалась толстуха.
— Даю тебе одну минуту, — сказал я Бобби, когда хозяйка мотеля удалилась. — Если будешь и дальше отнекиваться, мы продолжим разговор в полиции. А если я доставлю тебя в полицию, да еще с отягчающими уликами, — имей в виду, почти наверняка пойдешь под суд. Это не угроза, это жизнь. А в жизни, судя по всему, ты разбираешься еще неважно.
По его глазам видно было, как он лихорадочно соображает.
— Вам только кажется, что вы что-то знаете. Я Фебу не убивал. Она жива.
— Не валяй дурака. Мы нашли ее тело.
— Я могу доказать, что она жива. Я знаю, где она, — выпалил он, не успев даже зажать рот рукой.
— Раз ты знаешь, где она, отвези меня к ней.
— И не подумаю. Вы ведь будете ее допрашивать, а она очень слаба. Феба и без того уже много перенесла. С нее хватит, и я не позволю, чтобы к ней приставали.
— Я не могу к ней не приставать. В машине ведь было найдено тело. Ты говоришь, что Феба жива. Кого же мы тогда нашли?
— Ее мать. Феба убила в ноябре свою мать, а я уничтожил следы преступления, поэтому виноват я не меньше Фебы.
Выпалив все это, он распрямился, словно избавившись от непосильной ноши. Теперь бремя этой ноши ощутил на себе я.
— Где она, Бобби?
— Этого я не скажу. Делайте со мной, что хотите, но вам ее не видать.
Дон Кихот, одно слово. Идеалист, истерик, пылкий влюбленный. Впрочем, может, не такой уж и пылкий. Я спрятал пистолет и сел.
— Послушай, Бобби, — сказал я, подбирая каждое слово. — Пойми, при всем желании я не могу поверить тебе на слово. Мне необходимо увидеть Фебу — целой и невредимой. Увидеть и поговорить с ней.
— Знаю я, к чему вы стремитесь. Сцапать ее хотите, вот что.
— "Сцапать"?! — Я развел руками. — Ты тоже скажешь. Я ведь на ее стороне независимо от того, что она сделала. Вспомни, меня нанял ее отец, и я, рискуя жизнью, гоняюсь за ней по пятам. А ты еще говоришь «сцапать»!
— Она в надежных руках, — упрямо повторил он. — И я не хочу, чтобы ее из этих рук вырвали.
— Как зовут доктора?
Он вздрогнул от неожиданности:
— От меня вы этого не узнаете.
— Обойдусь и без тебя. Если я сообщу полиции все, что знаю сам, они найдут ее в два счета. Давай все-таки попробуем обойтись без полиции, а?
Бобби сидел понурившись. Было трудно сказать, что в это время творилось в его молодой, горячей голове. Наконец он заговорил — короткими, отрывочными фразами:
— Это нечестно... ее нельзя наказывать... она не виновата... Она действовала неумышленно...
— Ты был с ней, когда она убила свою мать?
Он резко вскинул голову, лицо посерело.
— И был, и не был. Я ждал ее на улице, в машине. Феба не хотела, чтобы я шел с ней. Она сказала, что должна поговорить с матерью без свидетелей.
— Это произошло в Атертоне?
— Да. В тот вечер я отвез Фебу из Сан-Франциско в Атер-тон. Сама она сесть за руль не решилась — ужасно нервничала.
— В котором это было часу?
— Около восьми вечера. В тот день она встретилась на пароходе с матерью и обещала вечером к ней приехать. Они давно не виделись. Феба сказала, что до нашей свадьбы она обязательно хочет с матерью помириться. Но ничего не вышло. Ничего не получилось...
Он умолк. Я ждал.
— В доме она пробыла минут двадцать, и я решил, что все идет хорошо. Потом она вышла с... в руках у нее была испачканная кровью кочерга. Она попросила меня эту кочергу уничтожить. Я спросил ее, что произошло. Тогда она повела меня в дом. Перед камином с окровавленной головой лежала ее мать. Феба сказала, что мы с ней должны во что бы то ни стало избавиться от трупа и скрыть всю историю. — В глазах у него стоял ужас. Он закрыл их и продолжал говорить, как слепой, с закрытыми глазами: — Я хотел спасти ее от наказания. Вы не должны ее наказывать. Она сама не знает, что делает.
— Я не наказываю, Бобби. Наказывают другие. Но я сделаю для нее все, что смогу. Обещаю тебе.
— Если я скажу вам, где она, вы не пойдете в полицию?
— Нет, но ее отцу мне об этом рассказать придется. И полиции рано или поздно — тоже.
— Почему?
— Потому что совершено преступление.
— Ее посадят?
— Это будет зависеть от ее состояния, а также от разряда преступления. Ведь убийство убийству рознь. Бывает непреднамеренное убийство, убийство с отягчающими обстоятельствами, убийство при самозащите. Кроме того, Фебу могут признать невменяемой.
— Так оно и есть. Этой ночью я сам убедился, в каком она плохом виде. Несла что-то невразумительное, смеялась, плакала.
— А что говорит доктор, Бобби?
— Мне он ничего толком не сказал, ведь он думал, что это я подбил ее убежать из клиники. А было все наоборот: уйдя из больницы, Феба сама позвонила мне из автомата и попросила приехать в этот мотель. — И он оглядел комнату с таким отвращением, словно в этих стенах ему предстояло провести всю оставшуюся жизнь. — Увидев эту дыру, я решил немедленно увезти ее отсюда, но она боялась, что ее выследят. Целую ночь я уговаривал ее вернуться, а сегодня доктор сам ее разыскал, и мы с ним увезли ее обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Он даже не пошевелился, мои обвинения лишили его, по-видимому, дара речи.
— Зачем ты убил Фебу? Ты же любил ее.
Бобби поднялся на локте и, повернувшись ко мне лицом и пряча глаза, сказал:
— Ничего вы не понимаете, все было совсем не так.
— А как?
— Наговаривать на себя — не мужское дело.
— А ты считаешь себя мужчиной?
Бобби уставился в потолок и, проведя пальцем по своим редким рыжим усикам, ответил:
— Я имею право считать себя мужчиной.
— Мужчина и убийца — не одно и то же.
Он смерил меня не по годам суровым, недоверчивым взглядом:
— Не убивал я ее. Никого я не убивал. Но я готов взять на себя ответственность за то, что я действительно сделал.
— Что же ты сделал?
— Я приехал на «фольксвагене» в Медсин-Стоун, сбросил машину со скалы в море, вернулся пешком на шоссе и автобусом уехал домой.
— Зачем ты это сделал?
Он не знал, куда девать глаза:
— Сам не знаю.
— Скажи правду.
— Какой смысл? Никто мне все равно не поверит.
— А вдруг? Ты же не пробовал.
— Повторяю, я ее не убивал.
— Кто же, если не ты? Кэтрин Уичерли?
Бобби прыснул. Смеялся он негромко и недолго, но у меня не выдержали нервы.
— Загадочные у тебя отношения с Кэтрин Уичерли! Никак только не пойму, как ты к ней относишься: как к будущей теще или как к соучастнице?
— Ничего-то вы не понимаете, — повторил он. — И не поймете.
— Расскажи мне, что произошло второго ноября.
— Лучше пойти в газовую камеру, — произнес Бобби высоким, срывающимся голосом и затравленно осмотрелся по сторонам, как будто сквозь трещины в стене коттеджа уже был пущен газ. Снаружи послышались тяжелые шаги, в дверь тихонько постучали.
— Все в порядке? — с трогательным участием спросила толстуха.
— Все в порядке, миссис Сперлинг, — успокоил ее я. — Скоро мы уже отсюда уедем.
— Вот и хорошо. Чем скорее, тем лучше, — обрадовалась толстуха.
— Даю тебе одну минуту, — сказал я Бобби, когда хозяйка мотеля удалилась. — Если будешь и дальше отнекиваться, мы продолжим разговор в полиции. А если я доставлю тебя в полицию, да еще с отягчающими уликами, — имей в виду, почти наверняка пойдешь под суд. Это не угроза, это жизнь. А в жизни, судя по всему, ты разбираешься еще неважно.
По его глазам видно было, как он лихорадочно соображает.
— Вам только кажется, что вы что-то знаете. Я Фебу не убивал. Она жива.
— Не валяй дурака. Мы нашли ее тело.
— Я могу доказать, что она жива. Я знаю, где она, — выпалил он, не успев даже зажать рот рукой.
— Раз ты знаешь, где она, отвези меня к ней.
— И не подумаю. Вы ведь будете ее допрашивать, а она очень слаба. Феба и без того уже много перенесла. С нее хватит, и я не позволю, чтобы к ней приставали.
— Я не могу к ней не приставать. В машине ведь было найдено тело. Ты говоришь, что Феба жива. Кого же мы тогда нашли?
— Ее мать. Феба убила в ноябре свою мать, а я уничтожил следы преступления, поэтому виноват я не меньше Фебы.
Выпалив все это, он распрямился, словно избавившись от непосильной ноши. Теперь бремя этой ноши ощутил на себе я.
— Где она, Бобби?
— Этого я не скажу. Делайте со мной, что хотите, но вам ее не видать.
Дон Кихот, одно слово. Идеалист, истерик, пылкий влюбленный. Впрочем, может, не такой уж и пылкий. Я спрятал пистолет и сел.
— Послушай, Бобби, — сказал я, подбирая каждое слово. — Пойми, при всем желании я не могу поверить тебе на слово. Мне необходимо увидеть Фебу — целой и невредимой. Увидеть и поговорить с ней.
— Знаю я, к чему вы стремитесь. Сцапать ее хотите, вот что.
— "Сцапать"?! — Я развел руками. — Ты тоже скажешь. Я ведь на ее стороне независимо от того, что она сделала. Вспомни, меня нанял ее отец, и я, рискуя жизнью, гоняюсь за ней по пятам. А ты еще говоришь «сцапать»!
— Она в надежных руках, — упрямо повторил он. — И я не хочу, чтобы ее из этих рук вырвали.
— Как зовут доктора?
Он вздрогнул от неожиданности:
— От меня вы этого не узнаете.
— Обойдусь и без тебя. Если я сообщу полиции все, что знаю сам, они найдут ее в два счета. Давай все-таки попробуем обойтись без полиции, а?
Бобби сидел понурившись. Было трудно сказать, что в это время творилось в его молодой, горячей голове. Наконец он заговорил — короткими, отрывочными фразами:
— Это нечестно... ее нельзя наказывать... она не виновата... Она действовала неумышленно...
— Ты был с ней, когда она убила свою мать?
Он резко вскинул голову, лицо посерело.
— И был, и не был. Я ждал ее на улице, в машине. Феба не хотела, чтобы я шел с ней. Она сказала, что должна поговорить с матерью без свидетелей.
— Это произошло в Атертоне?
— Да. В тот вечер я отвез Фебу из Сан-Франциско в Атер-тон. Сама она сесть за руль не решилась — ужасно нервничала.
— В котором это было часу?
— Около восьми вечера. В тот день она встретилась на пароходе с матерью и обещала вечером к ней приехать. Они давно не виделись. Феба сказала, что до нашей свадьбы она обязательно хочет с матерью помириться. Но ничего не вышло. Ничего не получилось...
Он умолк. Я ждал.
— В доме она пробыла минут двадцать, и я решил, что все идет хорошо. Потом она вышла с... в руках у нее была испачканная кровью кочерга. Она попросила меня эту кочергу уничтожить. Я спросил ее, что произошло. Тогда она повела меня в дом. Перед камином с окровавленной головой лежала ее мать. Феба сказала, что мы с ней должны во что бы то ни стало избавиться от трупа и скрыть всю историю. — В глазах у него стоял ужас. Он закрыл их и продолжал говорить, как слепой, с закрытыми глазами: — Я хотел спасти ее от наказания. Вы не должны ее наказывать. Она сама не знает, что делает.
— Я не наказываю, Бобби. Наказывают другие. Но я сделаю для нее все, что смогу. Обещаю тебе.
— Если я скажу вам, где она, вы не пойдете в полицию?
— Нет, но ее отцу мне об этом рассказать придется. И полиции рано или поздно — тоже.
— Почему?
— Потому что совершено преступление.
— Ее посадят?
— Это будет зависеть от ее состояния, а также от разряда преступления. Ведь убийство убийству рознь. Бывает непреднамеренное убийство, убийство с отягчающими обстоятельствами, убийство при самозащите. Кроме того, Фебу могут признать невменяемой.
— Так оно и есть. Этой ночью я сам убедился, в каком она плохом виде. Несла что-то невразумительное, смеялась, плакала.
— А что говорит доктор, Бобби?
— Мне он ничего толком не сказал, ведь он думал, что это я подбил ее убежать из клиники. А было все наоборот: уйдя из больницы, Феба сама позвонила мне из автомата и попросила приехать в этот мотель. — И он оглядел комнату с таким отвращением, словно в этих стенах ему предстояло провести всю оставшуюся жизнь. — Увидев эту дыру, я решил немедленно увезти ее отсюда, но она боялась, что ее выследят. Целую ночь я уговаривал ее вернуться, а сегодня доктор сам ее разыскал, и мы с ним увезли ее обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69