Мне эта идея даже понравилась.
— Почему же в таком случае вы ее не осуществили?
— Я сделал все от себя зависящее: поехал в магазин Квиллана и предложил ему денег, но тот почуял, откуда они у меня, стал мне угрожать, и я, вы были правы, застрелил его из пистолета Мерримена. Это преступление было действительно совершенно бессмысленным. Побывав у Фебы в Сакраменто и поговорив с ней, я понял, что скрыться мне вряд ли удастся. Я мог, конечно, взять деньги Мерримена и уехать из Америки, но, если бы я бросил Фебу на произвол судьбы, у меня было бы тяжело на сердце.
Тут Тревор сам почувствовал двусмысленность сказанного и осторожно прижал руку к груди, словно успокаивая маленького сердитого зверька, который норовил укусить его.
— А как вы узнали, что Феба в Сакраменто?
— В кармане Мерримена я нашел счет отеля «Чемпион», выписанный на имя Китти. Сперва мне пришла в голову безумная мысль, что она каким-то чудом выжила и что, обвиняя меня в убийстве, Мерримен блефовал. После разговора по телефону с Ройалом я той же ночью вылетел в Сакраменто, прямо в аэропорту взял напрокат машину и помчался в «Чемпион». Когда Феба открыла мне дверь, я поначалу принял ее за Китти: было темно, и я себя уговаривал, что какое-то невероятное стечение обстоятельств спасло ее. И меня тоже.
Я обнял ее, и, только когда Феба назвалась и все мне рассказала, я понял, что ошибся.
— И вы ей во всем признались?
— Что вы. Я ничего не мог ей рассказать — ни тогда, ни потом. Но я ей помог: дал денег, увез из этой дыры в приличный отель. Правда, надолго оставаться в «Гасиенде» Фебе тоже было нельзя, из разговора с ней я сделал вывод, что она нуждается в медицинской помощи. Не мешало обратиться к врачу и мне. Когда мы приехали в «Гасиенду», я вынужден был лечь в соседнем номере ее коттеджа — силы были у меня на исходе.
— Что, впрочем, не помешало вам хватить меня по голове монтировкой.
— Простите, Арчер. Я слышал через стенку ваш разговор и боялся, как бы Фебу из-за ее болтовни не обвинили в убийстве.
— Или вас.
— Да, такую вероятность я также не исключал.
— Непонятно только, почему вы употребляете прошедшее время. И потом, это не вероятность, а реальность.
Наступила неловкая пауза.
— Вы уже были в полиции? — спросил наконец он.
— Нет еще.
— Но собираетесь, естественно.
— Поставить их в известность я обязан, даже если бы мне этого очень не хотелось.
— От того, что меня будут судить как убийцу, Феба ничего не выиграет. Она и без того уже хлебнула немало горя и заслуживает, как вы сами говорите, спокойной счастливой жизни. Не хотите же вы, чтобы Фебе стало известно, что она -незаконнорожденная дочь убийцы.
— Она не знает, что вы ее отец. И не должна знать.
— Но обязательно узнает, если будет суд.
— От кого же? Об этом ведь знаем только мы с вами.
— А предсмертные слова Кэтрин?
— Фебу можно будет убедить, что она неправильно поняла, что говорила ей мать.
— Тем более что так оно в известном смысле и было.
Тревор поедал меня глазами. Иногда он закрывал их и открывал с таким трудом, будто находился на волосок от смерти.
— Меня волнует только Феба. На себя мне наплевать. Все мои помыслы только о ней.
— Вы бы лучше думали о дочери, когда убивали ее мать!
— А я и тогда думал о ней. Я хотел защитить ее от страшной правды. Сейчас правда еще страшнее, и я опять должен защитить ее. Мне кажется, я кое-что доказал, когда отвез ее в клинику доктора Шерилла. Я знал, что делаю.
— Да, кое-что вы доказали.
— Сделайте мне одолжение. И Фебе, кстати, тоже. Там, — и Тревор показал пальцем на дальний конец комнаты, — в стенном шкафу висит мой костюм. В кармане пиджака таблетки дигиталиса, их много, если принять все, смертельный исход обеспечен. Еще до вашего прихода я пытался дойти до шкафа, но упал, и меня пришлось отнести обратно в постель. — Он тяжело вздохнул, и воздух со свистом вырвался у него из ноздрей. — Вы не принесете мне пиджак?
Я молча смотрел на Тревора. В его глазах появился вдруг какой-то новый, холодный и безжалостный блеск.
Неожиданно для самого себя я сказал:
— Я принесу вам пиджак, но только если вы сделаете письменное заявление. Много писать не обязательно. Бумага у вас есть?
— Да, в тумбочке, кажется, есть блокнот. А что надо писать?
— Если хотите, я вам продиктую.
Я достал из тумбочки блокнот и протянул Тревору свою ручку. Больной положил блокнот на колени и под мою диктовку написал:
«Признаюсь, что второго ноября прошлого года я убил Кэтрин Уичерли, которая отказалась вступить со мной в интимную связь».
Тревор поднял на меня глаза:
— Звучит довольно пошло.
— А что вы предлагаете?
— Вообще ничего не писать.
— Нет, не писать нельзя. «...отказалась вступить со мной в интимную связь. Я также убил Стэнли Квиллана и Бена Мерримена, которые меня этим убийством шантажировали». Распишитесь.
Писал Тревор хмурясь, медленно и с трудом. Когда он кончил, я взял у него из рук блокнот. Ногти у него были синие. Под подписью стояла еще одна фраза:
«Упокой, Господи, мою душу».
«И мою тоже», — подумал я, вырывая из блокнота исписанный листок и кладя его на тумбочку, на самый край, чтобы Тревор не мог до него дотянуться. За дверцами стенного шкафа, наподобие спящих собак, лежали тени. Мрак и тишина. Говорить больше было не о чем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
— Почему же в таком случае вы ее не осуществили?
— Я сделал все от себя зависящее: поехал в магазин Квиллана и предложил ему денег, но тот почуял, откуда они у меня, стал мне угрожать, и я, вы были правы, застрелил его из пистолета Мерримена. Это преступление было действительно совершенно бессмысленным. Побывав у Фебы в Сакраменто и поговорив с ней, я понял, что скрыться мне вряд ли удастся. Я мог, конечно, взять деньги Мерримена и уехать из Америки, но, если бы я бросил Фебу на произвол судьбы, у меня было бы тяжело на сердце.
Тут Тревор сам почувствовал двусмысленность сказанного и осторожно прижал руку к груди, словно успокаивая маленького сердитого зверька, который норовил укусить его.
— А как вы узнали, что Феба в Сакраменто?
— В кармане Мерримена я нашел счет отеля «Чемпион», выписанный на имя Китти. Сперва мне пришла в голову безумная мысль, что она каким-то чудом выжила и что, обвиняя меня в убийстве, Мерримен блефовал. После разговора по телефону с Ройалом я той же ночью вылетел в Сакраменто, прямо в аэропорту взял напрокат машину и помчался в «Чемпион». Когда Феба открыла мне дверь, я поначалу принял ее за Китти: было темно, и я себя уговаривал, что какое-то невероятное стечение обстоятельств спасло ее. И меня тоже.
Я обнял ее, и, только когда Феба назвалась и все мне рассказала, я понял, что ошибся.
— И вы ей во всем признались?
— Что вы. Я ничего не мог ей рассказать — ни тогда, ни потом. Но я ей помог: дал денег, увез из этой дыры в приличный отель. Правда, надолго оставаться в «Гасиенде» Фебе тоже было нельзя, из разговора с ней я сделал вывод, что она нуждается в медицинской помощи. Не мешало обратиться к врачу и мне. Когда мы приехали в «Гасиенду», я вынужден был лечь в соседнем номере ее коттеджа — силы были у меня на исходе.
— Что, впрочем, не помешало вам хватить меня по голове монтировкой.
— Простите, Арчер. Я слышал через стенку ваш разговор и боялся, как бы Фебу из-за ее болтовни не обвинили в убийстве.
— Или вас.
— Да, такую вероятность я также не исключал.
— Непонятно только, почему вы употребляете прошедшее время. И потом, это не вероятность, а реальность.
Наступила неловкая пауза.
— Вы уже были в полиции? — спросил наконец он.
— Нет еще.
— Но собираетесь, естественно.
— Поставить их в известность я обязан, даже если бы мне этого очень не хотелось.
— От того, что меня будут судить как убийцу, Феба ничего не выиграет. Она и без того уже хлебнула немало горя и заслуживает, как вы сами говорите, спокойной счастливой жизни. Не хотите же вы, чтобы Фебе стало известно, что она -незаконнорожденная дочь убийцы.
— Она не знает, что вы ее отец. И не должна знать.
— Но обязательно узнает, если будет суд.
— От кого же? Об этом ведь знаем только мы с вами.
— А предсмертные слова Кэтрин?
— Фебу можно будет убедить, что она неправильно поняла, что говорила ей мать.
— Тем более что так оно в известном смысле и было.
Тревор поедал меня глазами. Иногда он закрывал их и открывал с таким трудом, будто находился на волосок от смерти.
— Меня волнует только Феба. На себя мне наплевать. Все мои помыслы только о ней.
— Вы бы лучше думали о дочери, когда убивали ее мать!
— А я и тогда думал о ней. Я хотел защитить ее от страшной правды. Сейчас правда еще страшнее, и я опять должен защитить ее. Мне кажется, я кое-что доказал, когда отвез ее в клинику доктора Шерилла. Я знал, что делаю.
— Да, кое-что вы доказали.
— Сделайте мне одолжение. И Фебе, кстати, тоже. Там, — и Тревор показал пальцем на дальний конец комнаты, — в стенном шкафу висит мой костюм. В кармане пиджака таблетки дигиталиса, их много, если принять все, смертельный исход обеспечен. Еще до вашего прихода я пытался дойти до шкафа, но упал, и меня пришлось отнести обратно в постель. — Он тяжело вздохнул, и воздух со свистом вырвался у него из ноздрей. — Вы не принесете мне пиджак?
Я молча смотрел на Тревора. В его глазах появился вдруг какой-то новый, холодный и безжалостный блеск.
Неожиданно для самого себя я сказал:
— Я принесу вам пиджак, но только если вы сделаете письменное заявление. Много писать не обязательно. Бумага у вас есть?
— Да, в тумбочке, кажется, есть блокнот. А что надо писать?
— Если хотите, я вам продиктую.
Я достал из тумбочки блокнот и протянул Тревору свою ручку. Больной положил блокнот на колени и под мою диктовку написал:
«Признаюсь, что второго ноября прошлого года я убил Кэтрин Уичерли, которая отказалась вступить со мной в интимную связь».
Тревор поднял на меня глаза:
— Звучит довольно пошло.
— А что вы предлагаете?
— Вообще ничего не писать.
— Нет, не писать нельзя. «...отказалась вступить со мной в интимную связь. Я также убил Стэнли Квиллана и Бена Мерримена, которые меня этим убийством шантажировали». Распишитесь.
Писал Тревор хмурясь, медленно и с трудом. Когда он кончил, я взял у него из рук блокнот. Ногти у него были синие. Под подписью стояла еще одна фраза:
«Упокой, Господи, мою душу».
«И мою тоже», — подумал я, вырывая из блокнота исписанный листок и кладя его на тумбочку, на самый край, чтобы Тревор не мог до него дотянуться. За дверцами стенного шкафа, наподобие спящих собак, лежали тени. Мрак и тишина. Говорить больше было не о чем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69