› Но то, что эта ирландская малышка с четками – технически
› девственница, вовсе не означает, что она при этом чиста как
› свежевыпавший снег. Судя по тому, что ты рассказываешь,
› любая девочка-служаночка из Патпонга по части невинности
› эту твою Фанни далеко обставит, будь она хоть сто раз цел-
› кой и прочти хоть миллион раз эти свои треклятые «Радуйся,
› Дева!». Это ни разу не значит, что тебе по этому поводу нуж-
› но от нее отказаться, но я проявил бы нерадивость, если бы
› не указал на сей факт.
А мне, например, кажется, что на самом деле тебе нуж-
› на другая, та, что постарше (нет, по обычным нашим стан-
› дартам для нас и Фанни – Мафусаилова старшая дочка), и
› должен признаться, что оно и трогательно, и досадно одно-
› временно – вроде как когда моя милейшая тетушка из-под
› Хондо пекла мне, бывалоча, печенья, да только все они были
› в форме божьих коровок и раскрашены под стать, так что я
› эти треклятые штуки мог жрать только в гордом одиночестве,
› в овощном погребе или за гаражом. Ну, может, аналогия и
› не слишком удачная. Но ты слушай, что капитан Кейс гово-
› рит; в конце концов, он твой капитан или где? – если ты в са-
› мом деле неровно дышишь к той, что постарше, ну, с имеч-
› ком, от которого не захочешь, а вспомнишь Антуана, в ши-
› роких кругах известного как «Фэтс», – который исполнял
› «Блуберри-Хилл» ну до того офигенно потрясно и неподра-
› жаемо, что за последние лет пятьдесят ни у одного певца яиц
› не достало к этому хиту подступиться, – ты смотри, от Фанни
› лапы прочь, и не важно, сколь мило и кротко Домино тебе
› разрешает ее оттрахать либо клянется и божится, что это -
› самое оно, то, что доктор прописал. Потому что как только
› ты поимеешь Фанни, все твои шансы закрутить роман с До-
› мино тут же и вылетят в окошко, точно голубь, только что за-
› метивший: а гриль-то включен.
› Объективно говоря, та, что постарше, тебе вроде бы и
› подходит больше (сорок шесть, говоришь? Ты меня не иначе
› как разыгрываешь? Господи милосердный, это ж надо!) – по
› той простой причине, что ОСЛОЖНЕНИЙ скорее всего не
› возникнет, – осложнений, что помешали бы твоей вылазке в
› джунгли в октябре месяце.
?
И как же Свиттерс отреагировал на советы Бобби? Ну, сказал он себе, а вот я бы слопал эти самые печенья в форме божьих коровок при свете дня, всамом центре Хондо, или Далласа, или любого другого затраханного местечка, включая дешевые места в зоне защиты на матче Техас – Оклахома, и первый же грязный. недоразвитый, с атавистичной опоссумьей губой хулиган-деревенщина, что вздумал бы ко мне по этому поводу прикапываться, пошел бы на… И тут он внезапно вспомнил про альбом с мелодиями из бродвейских шоу, столь тщательно скрываемый в тайном отделении чемодана крокодиловой кожи, – и жарко покраснел от стыда, а от всей его бравады и следа не осталось.
Тем же вечером Свиттерс установил компьютер в трапезной и на протяжении всего ужина крутил заветный CD. Но тайное чувство вины это если и облегчило, то лишь самую малость; в конце концов, это ж были французские монахини средних лет, а не банда подростков, которым тестостерон в голову ударил; более того, от концерта сестры остались в полном восторге, хотя Мустанг Салли заметила за кофе, что лично она предпочитает рок-н-ролл.
И едва стих последний романтический аккорд, Свиттерс взял Фанни за мозолистую ручку, отвел ее к себе в комнату, раздел ее и возлег с нею на рельсы перед стремительно надвигающимся товарняком.
Почему?
Потому что «Чужак в Раю» из «Кисмет» всегда возбуждал в нем… либидозность.
Потому что он упрямо не желал верить, будто «в самом деле неровно дышит» к сестре Домино.
Потому что он – не из тех мужчин, что позволят скомпрометировать себя благоразумным советом.
Потому что он – Свиттерс.
На следующее утро Свиттерс проспал завтрак, притащился, позевывая и попахивая, в офис, устроенный для него в главном здании, – и обнаружил приклеенную к экрану компьютера записку. Его призывали немедленно явиться на совещание к Красавице-под-Маской.
Где-то двумя неделями ранее его представили аббатисе: Домино проводила гостя в ее апартаменты, но с тех пор он виделся с настоятельницей разве что мельком. Впрочем, первая встреча запомнилась ему надолго.
Комната ее оказалась невелика, от силы в два раза больше его собственной, и скудно, хотя и богато меблирована; иначе говоря, были в ней только маленький столик, кресло с плетеным сиденьем, деревянное канапе, комод и в углу – алтарь в окружении деревянных подсвечников; однако пол устилали на диво роскошные ковры, подушки на канапе (очевидно, служившем также и постелью), богато расцвеченные прихотливым узором, чего доброго, похитили из восточного гарема – каким его воображал (и каким, собственно, увидел в Марокко) Матисс; а шторы с кисточками, драпирующие окна и двери, были из парчи, да такой тяжелой, что, пожалуй, переломили бы спину самого выносливого из верблюдов и не поддались бы когтям наизлобнейшей из домашних кошек. Красавица-под-Маской стояла у одного из окон, спиной к Свиттерсу, глядя наружу там, где парча была присобрана; мерцали свечи, и дым благовоний словно бы окутывал каждую молекулу облаком маслянистых ароматов.
Высокая, прямая как шомпол фигура медленно развернулась к нему, и Свиттерс заметил, что лицо ее закрыто покрывалом. Ощущение было такое, словно он в гостях у матриарха бедуинов (если у бедуинов вообще бывают матриархи) или у супруги какого-нибудь захудалого паши (если бы такие визиты дозволялись). Невзирая на висящий над алтарем крест и на икону Богоматери в нефе, атмосфера в комнате со всей определенностью наводила на мысль скорее о Леванте, нежели о Риме. В сознании его тут же всплыли строки из бодлеровского «Приглашения к путешествию» – самого первого стихотворения, досконально изученного им в Беркли, – такие строки, как «в янтарной тишине» или «изысканность восточных драпировок»; и, дожидаясь, пока его представят, он непроизвольно выпалил на французском рефрен: «La, tout n'est qu'ordre et beaute / Luxe, calme et volupte».
Домино и Красавица-под-Маской переглянулись: обе пары глаза словно бы улыбались. Аббатиса монотонным детским голоском велела Свиттерсу сесть подле нее на кушетку, а Домино занялась чаем. А в следующий миг, без какого-либо предисловия и так и не откинув покрывала, она завела с гостем беседу о beaute. Свиттерс поведал ей, что в Америке социально-политические остолопы еще в конце восьмидесятых порубили красоту на кусочки и скормили ее псам в силу целого ряда причин – от невозможности практического ее применения в социальном плане до восстановления справедливости по отношению к тем, кто и что, согласно канонам красоты, безобразны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159