– Мы уже не в Таиланде, сынок. Помни об этом. И здесь вам не Дания и не Швеция. Здесь девочке полагается свои естественные биологические потребности заметать под дверной коврик. Держать их при себе – и терзаться чувством вины. В противном случае она заплатит жестокую цену и в социальном, и психологическом плане. Девочки нашей культуры не готовы к… э-э… эмоциональным сложностям траханья. Хотя в шестнадцать лет твоя Сюзи чертовски быстро продвинется в нужном направлении. А тем временем, я знаю, ты не захочешь замутить ее прозрачные воды. Это ты-то, с твоим «пунктиком» насчет невинности…
– Опять ты за свое, – буркнул Свиттерс.
– Кроме того, надо бы тебе и о себе, любимом, подумать. Слушай сюда. Любой взрослый мужчина гетеросексуальной направленности, если он утверждает, что его ну абсолютно не «заводят» половозрелые девочки, врун либо подонок; встретишь такого, так ему от Скверного Бобби и передай. Но и этот факт реальности мы отрицаем. Отрицаем всеми силами. Мужчина, вздумавший развлекаться на манер Гумберта Гумберта в Америке, доиграется до того, что его в жерло вулкана швырнут, как жертву богам, что покарали человечество этими гнусными, нежелательными, дестабилизирующими трансгенерационными влечениями. Романтического идиота вроде тебя полиция нравов вымажет дегтем, причем той же самой проволочной кистью, которую, по справедливости, пускает в ход для извращенцев и выродков, что бессовестно пользуются детьми и причиняют им вред в силу психически нездоровой потребности утверждать свою власть над кем-то, кто слабее их самих, презренных слабаков. Пакостные нюхачи из индустрии преследования тоже наслаждаются собственной властью, помни об этом, а способностью усматривать тонкую разницу никогда не блистали. Некоторые, как ни печально, всего лишь пытаются отомстить за раны, нанесенные в детстве им самим; с другой стороны, то же самое можно сказать и о пристающих к малолетним. Две стороны одной и той же злополучной медали. Как бы то ни было, в результате мы живем в таком климате, что нормальные мужчины боятся признаться – даже себе самим, глядя в зеркало, – что при взгляде на несовершеннолетнюю мисс их порой кусает блоха похоти. Сдается мне, общество так и будет беззастенчиво врать на этот счет, вплоть до того самого дня, когда придет к просветлению. – Одним глотком Бобби прикончил пиво. – Разумеется, пока общество врет себе самому о себе же самом, шанс достичь просветления у него нулевой. В общем, Свит, не делай этого. Вот тебе мой совет. В силу дюжины веских причин воздержись.
И Бобби встал и с хрустом потянулся.
– Впечатляющая речь, приятель, – отозвался Свиттерс. – Спасибочки тебе. Я, конечно же, тщательно разжую каждый ее фрагмент и хорошенько подумаю над твоим наставлением. Но…
– Но?
– Но ты не видел Сюзи.
– Не видел и не хочу. Потому что каждое сказанное мною слово хотя и правдиво, зато – чистой воды лицемерие. Будь я на твоем месте, и не возражай она, и будь я уверен, что девочка знает, что делает, я бы забрался в ее трусики быстрее, чем она донесла бы их до дома из «Гэпа». С другой стороны, я всего-навсего «белый голодранец» из Хондо, и нравственности у меня меньше, чем у блохи.
Подобно соусу для чипсов с небольшим сроком хранения, импортированный из Скандинавии солнечный свет начал понемногу стухать, превращаясь в тресковый паштет, из которого и был синтезирован. Ветер гнал рваные облака над самой поверхностью пролива, точно отсыревшие сгустки бактериальной культуры, в воздухе отчетливо ощущался привкус плесени. Атмосфера казалась одновременно давящей и разреженной, словно созданной из некоего нового элемента, который опровергал все известные законы атомного веса и дышать им как надо могли лишь коренные жители Тихоокеанского Северо-Запада. С одной стороны – невесомо-легкий и безобидный, с другой – пропитанный влагой и злокозненный, этот климат являлся своего рода метеорологическим эквивалентом Пата Буна, поющего тяжелый рок.
Вообще-то сиэтлская погода Свиттерсу пришлась куда как по душе, и не только в силу ее двойственности. Ему нравилась ее приглушенная утонченность и пейзаж, ею оттененный, если не порожденный: виды, словно набросанные кистью сумиэ, обмакнутой в ртуть и зеленый чай. Пейзаж был свеж и чист, ощущалась в нем некая мягкая патриархальность и мистическая недоговоренность, зато – ни тени прыткости.
Но неуемная, буйная прыткость, шокировавшая Свиттерса в природе, в языке заключала для него неодолимое очарование. Едкое красноречие Бобби, невзирая на банальность содержания (то, что девочки-подростки – существа вполне себе сексуальные, а общество этого не одобряет, – отнюдь не новость), Свиттерса слегка загипнотизировало. Развеял чары все тот же Бобби, спросив напрямую:
– Ты небось беспокоишься, как отреагирует малышка Сюзи, обнаружив, что твоя старая задница намертво втиснута в инвалидное кресло? Не самый мужественный из образов, скажу тебе.
– Что? А. Нет. Нет. – Свиттерс самонадеянно улыбнулся. – Женщины заботятся о свирепых калеках, возвратившихся из тропических стран.
– Хе! На каждом шагу это слышу. Звучит словно лозунг с вербовочного плаката.
Этот голос принадлежал Маэстре – никак не Бобби. Она стояла на пороге, каким-то образом умудрившись распахнуть створчатые двери совершенно неслышно. Как долго она там пробыла, многое ли подслушала и каким образом восьмидесятилетняя вдовица с тростью незамеченной подкралась к двум головорезам из Центрального разведывательного управления – эти вопросы вызывали живейшее беспокойство.
– Как, скажите на милость, бедная женщина может привлечь к себе внимание под этим кровом?
– Тысяча извинений, мэм, – отозвался Бобби в самой своей куртуазной манере. – Мы томились и чахли без вашего общества, однако полагали, что вы наслаждаетесь желанной передышкой, отдыхая от двух скунсов вроде нас.
– Воистину так все и было, – подтвердила Маэстра, – пока мне вдруг не померещилось, что двое скунсов меня игнорируют.
– Никоим образом, – заверил Бобби. – Исключается целиком и полностью. К слову сказать, как насчет прокатиться с ветерком?
– С ветерком, говоришь? Это я-то? На твоем мотоцикле?
– Мысль не из лучших, – тут же встрял Свиттерс. – Вы и оглянуться не успеете, как стемнеет. – И не солгал ни словом. Еще и пяти не было, но в ноябрьском Сиэтле дневной оркестр играет лишь самые короткие импровизации.
– Вперед же! – возвестила Маэстра, размахивая левой рукою, пока браслеты не забренчали, словно афрокубинская инструментальная группа над останками потерпевшего крушение автобуса. – Если только герр Альцгеймер не сыграл со мной злую шутку, у меня в стенном шкафу завалялась где-то старая кожанка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159